Проза Арсеньева как двигатель прогресса Уссурийского края.

kiowa

Наверное, это столько же в Свободное общение, сколько в "Охоту", но я попробую поставить материал здесь.

kiowa

Конец XIX и первая половина XX века были золотым веком географической прозы. Конечно, эпоха Великих Географических открытий давно прошла - наступила эра великого освоения пространств. Романская цивилизация приводила дела на Земном Шаре в юридическое соответствие с реальным положением вещей. Мир ей уже принадлежал, необходимо было составить его опись и провести границы. С границами, правда, вышла неувязка - попытка нарисовать их ко всеобщему удовольствию, стоила нам двух мировых войн, и несметного количества малых, но вот с описаниями получилось хорошо. С 1830 по 1939 свои книги, посвященные собственным путешествиям выпустили Ф.Миддендорф и П.Фоссет, П.Артамонов и Ч.Ливингстон, Г.Барт и С.Меллон, а также сотни других первопроходцев и исследователей. Самое большое государство мира - Россия - ни в коем случае, не отставала ни от нации просвещённых мореплавателей, ни от их более молодых братьев - американцев , ни от Франции. Издавались описания фантастических по тогдашнему мировому масштабу путешествий Пржевальского, Козлова, Роборовского, Миддендорфа - они преодолевали, с невероятными трудностями и с оружием в руках, на собаках, лошадях и верблюдах, тысячи километров по пустынной и дикой местности, среди враждебно настроенного к ним населения. Но самая долгая жизнь была суждена книгам человека, описавшего достаточно благодатный край, чьи маршруты составляли едва ли десятую часть от маршрутов того же Миддендорфа, и проходили по неизмеримо более обжитым местам.
Этим человеком был военный топограф В.К.Арсеньев.
Арсеньеву не было нужды стилизовать свои книги под путевой дневник (а такая форма прозаического повествования была сильно распространена в XIX веке - от Радищева до Де Кюстина). Собственно говоря, они и явились выжимками из огромного количества полевых дневников, которые у исследователей вплоть до самого последнего времени считались практически официальным документом. Книги путешественников издавались в России постоянно - правда, это не значит, что все их можно было читать хоть и весьма просвещенному, но относительного массовому читателю (среднему интеллигенту, так сказать). К слову, изданные в середине восьмидесятых годов XIX века книги Пржевальского читать незаинтересованному человеку практически невозможно. Когда во время переиздания после Великой Отечественной Войны они были сокращены наполовину и безжалостно отредактированы, то в результате этой экзекуции только выиграли - редчайший случай!

kiowa

При этом, географическая литература, ни в коем случае, не претендовала на то, чтобы становиться полноценной беллетристикой. В ней отсутствовало то, что герой Джека Лондона определял как 'кусок жизни' - не было ни любовного сюжета, ни истории жизни и смерти, загадки географического путешествия читатель не мог разрешать вместе с автором - у него по определению не было для этого необходимой информации. Практически в любом беллетристическом произведении, написанном неглупым человеком, читатель может почувствовать себя собеседником автора и даже его соавтором в каких-нибудь двойственно истолковываемых поворотах сюжета или в его специально создаваемых автором ловушка. Но только не в описании путешествия, где автор заботливо ведёт читателя за руку, и самая главная разгадка сюжета, при всех замысловатостях и опасностях пути, известен - автор остался жив, и может об этом рассказать.
Поэтому круг читателей, интересующихся подобной литературой то сужался, то расширялся, в зависимости от реалий текущего времени, но всегда был очень ограничен, по сравнению с читателями 'Ваньки Каина' и 'Бедной Лизы', который не претерпел изменения за последние 200 лет (пусть Каин даже превратился в какого-нибудь 'Корявого против Припадочного', а 'Бедная Лиза' стала 'Бриллиантами и жеребцами').
На этом фоне судьба книг В.К.Арсеньева 'В дебрях Уссурийского края' и 'Дерсу Узала' очень интересна. Будучи впервые изданы в 1921 - 1923 гг. эти книги выдержали массу переизданий, были рекомендованы как настольное чтение для беспокойного юношества Партией и писательскими организациями СССР, и продолжают читаться сейчас - правда, уже не так интенсивно, как в середине XX века, когда книгами Арсеньева буквально зачитывалась романтическая молодёжь.
И ведь правда зачитывалась!
Я знаком как минимум с несколькими десятками людей из биологических, геологических, журналистских и охотничьих кругов, которые говорили, что выбрали свою работу, приехали в Приморье, или на Дальний Восток, поменяли жизнь именно под влиянием книг Арсеньева, а не по приказу Партии или распределению в деканате. Уже одно это снимает с Арсеньева обвинение в том, что своей популярности он обязан восторженному отзыву Горького - тот под старость восторженно отзывался о любой чепухе, но кто из ваших знакомых стал мастером цементного завода под влиянием книги Гладкова 'Цемент' - также ровно и не без способностей, написанной, и безусловно рекомендованной школьным курсом к прочтению.

kiowa

Условно говоря, книги Арсеньева написаны как бы двумя языками - журнально-газетным языком и языком исследователя. Это - довольно обычный вариант сочинения научно-популярной литературы, и, должен сказать, довольно редко приводящий к удовлетворительному результату. Научного работника раздражает 'поверхностный популизм' и неизбежная при журнальном стиле 'лёгкость мыслей', почитатель авантюрной прозы пропускает кусками описания геологического строения рельефа и фаунистическую характеристику местности.
Так вот, секрет Арсеньева заключается в том, что два взаимоисключающих друг друга вида читателей имеют возможность выключать из своего восприятия непривлекательную для себя часть текста!
Как человек, лично написавший не один десяток полевых дневников, рискну предположить, что часть текста, которая наибольшим образом удовлетворяет научного работника, взята просто из дневников, или, даже скорее - из отчётов по результатам экспедиций. Она пестрит цифрами, обозначающими широту и долготу всяких экзотических мест, и даже - латинскими названиями растений и животных.
Другая же часть текста написана, хоть и с опорой на дневниковый текст, но непосредственно по воспоминаниям. Туда вошли такие вещи, которые, обычно, не попадают в текст дневников, и тем более - в отчёты - диалоги, раздумья, анализ собственных поступков. И этот текст, в котором описывается действие, столь ценимое любителями географической литературы, читается на одном дыхании и в отрыве от научных вставок.
Есть ещё одна составляющая арсеньевского текста, круг читателей которой ещё уже, чем круг краеведов, пытающихся понять, где повстречал он красного волка, и было ли при Арсеньеве больше зверей в Уссурийской тайге, чем есть их в настоящее время. Дело в том, что книги Арсеньева - это довольно интересный рассказ о всяких трюках, которые применяются для того, чтобы выжить в тайге, преодолеть то или иное препятствие, сделать свою жизнь во враждебных условиях относительно комфортной. Мне известен человек, который выписал все приведённые в 'Дебрях Уссурийского края' приёмы т.н. 'выживания' и даже часть из них специально опробовал в тайге. (Пурги на озере Ханка, правда, он так и не дождался). Пожалуй, можно сказать, что арсеньевские книги спасли нашим позднейшим изыскателям не одну жизнь - и я даже допускаю, не один десяток жизней.
Одним из приёмов, с помощью которого Арсеньев связал несколько миров, был его проводник Дерсу Узала. Должен сказать, что в нашей географической, да и приключенческой литературе другой, хотя бы отдалённо похожей, фигуры нет. Улукиткан Федосеева излишне ходулен, благостен и назидателен, 'белый шаман' Шундика являет собой коктейль самых разнообразных приёмов, ни один из которых не достигает успеха - в конце концов, он просто нуден. Фигура туземного проводника является вообще одним из наиболее характерных признаков колониальной прозы - его роль состоит в том, чтобы вводить читателя в характерные географические особенности места действия, но при этом избегать ненужной дидактичности.

kiowa

Дерсу Узала, конечно, менее колоритен, чем Чингачгук, но и введён он в совершенно другое по стилю произведение. Достоинство его не в том, что он хорошо описан - мы вряд ли можем судить об этом, - а в том, насколько выпукло обрисован внутренний дух такого таёжного скитальца, без семьи, и похоже, родного угла, квинтэссенции бродячего охотника, полностью отождествляющего себя с собственной анимистической философией Природы. Видимо, в основе такого мастерского изображения лежит некий психологический феномен. Мне изрядно пришлось повстречать различные буколические типы северных аборигенов, чтобы не отнестись с некоторым скепсисом к предположению о реалистичности этого изображения. Вполне возможно, что похожий Дерсу Узала является одним из внутренних лиц каждого странствующего человека, просто у Арсеньева, как человека, который в экспедициях провёл большую часть жизни, его существование было выражено в наибольшей степени. К тому же он сумел его глубоко и красиво описать.
В пользу этой мастерской придуманности характера (не человека - существование проводника Дерсу не подвергается сомнению никем - это я подчёркиваю особо) говорит ещё вот что. В книгах сам автор представляется, пусть не новичком, но относительно неопытным человеком в природе. На практике же дело обстояло не так - к моменту встречи с Дерсу у него за плечами было уже несколько лет топографических исследований - а мой собственный опыт полевых работ показывает, как могут натренировать несколько полноценных сезонов способного к таёжной жизни человека. Кроме того, книги писались много позже описанного в них времени - и таёжного опыта к этому моменту за плечами Арсеньева было значительно больше, чем у большинства встречавшихся ему удэгейцев. (Здесь стоит помнить, что жизнь странствующего полевика сложнее, нежели жизнь постоянно живущего на одном месте рыбака/охотника, пусть даже с семьёй. Он попадает в гораздо более сложные, что главное - разнообразные, ситуации, которые наряду с общим уровнем образования - обычно, незаурядным - очень сильно повышают его уровень как способного к дикой жизни человека. Именно это имел в виду Д.Лондон, когда говорил о ком-то, что 'он более индеец, чем сами индейцы'.) об этом же - внутреннем отождествлении Дерсу и автора, говорит то, что каждый шаг Дерсу, каждое его наблюдение довольно детально расшифровывается, и непонятного в нём не остаётся ничего, кроме анимистического мировосприятия, свойственного большинству аборигенов, ведущих традиционный образ жизни. В действиях Дерсу практически нет ничего, до чего бы не додумался экспедиционный работник с большим стажем, живущий в похожих условиях. Скорее всего, этим, остающимся за кадром экспедиционным работником и был сам Арсеньев - его третье лицо, опытный писатель, издалека наблюдающий за молодым, придуманным им офицером и пожилым гольдом-проводником.
Ещё интересно то, что Дерсу Узала в книгах Арсеньева не одинок. В качестве похожего персонажа, только эпизодического, выступает китайский попутчик Чжан Бао, которому обычно при анализе текста уделяется значительно меньше внимания. В отношении других встречающихся персонажей Арсеньев ведёт себя как типичный странствующий офицер, 'с подорожной по казённой надобности'. Он отстраненно наблюдает не только быт удэгейцев, староверов, переселенцев, и даже собственных спутников, а слова 'угнетённый', 'несчастный', 'забитый' употребляются им не более, чем требовала риторика того времени.

kiowa

В прозе Арсеньева практически отсутствует апология переселенчества - напротив, переселенцы (как, впрочем, и староверческое население) в его книгах выглядят грубыми мрачными и неаккуратными людьми. При этом сам Арсеньев никак не может выступать как поборник возвращения к природе в духе Торо или Эмерсона. Он - не вольный авантюрист, бегущий в дебри от цивилизации, он не путешествует для своего развлечения и по собственной надобности, он - 'капитана', военный топограф, он размечает землю и описывает её для государственных нужд. А согласно этим государственным нуждам леса будут вырублены, по долинам пройдут дороги, в бухтах встанут порты. Скорее, если по его книгам и проходит какой-то цивилизационный конфликт, то это - конфликт между китайским стихийным вторжением и русской цивилизованной колонизацией. При этом гольд-проводник Дерсу Узала объективно служит делу разрушения своего традиционного быта - как Чингачгук, или Индаба-Зимби в американской или английской колониальной литературе.
Колониальность литературы отнюдь не обуславливается внешними проявлениями экзотичности. Уж насколько экзотической была колонизация Россией Центральной Азии - а ведь нет её в отечественной литературе, по крайней мере, в читабельной её части. Лучший роман о русской колонизации Азии на сегодняшний день написан англичанином, и естественно, с позиции англичан - я имею в виду 'Кима'. Средняя Азия не дождалась ни своего Арсеньева, ни Киплинга, ни Грина.
Колониальность вообще не свойственна хорошей русской литературе - по крайней мере, большей её части. Можно вспомнить кавказскую поэзию и прозу - Лермонтова, Марлинского, отчасти - Толстого. Но культуртрегерские и псевдоосвободительные мотивы характерны для литературы советского времени, и по большей части - не для лучших её образцов, в большей степени созданных по заказу (так Рытхэу, откровенно, с прицелом на лауреатство, писал 'Конец вечной мерзлоты'. Писал - и получил).
Конечно, существует ещё значительный пласт 'северной' и северной этнографической литературы, представленных как Куваевым, Мифтахутдиновым, Санги и многими другими мастерами. Но вот феномен Арсеньева очень сильно продолжает влиять на людей по всей России. Спроси на улице в Ямполе пять человек на выбор, кто такой Арсеньев, и кто Санги - и что вам ответят?
Конечно, сыграла свою роль и партийная установка на то, чтобы Арсеньев стал 'официальным географическим писателем' при Советской власти. Количество его переизданий трудно сосчитать. В то же время, такой чести не удостоился ни Пржевальский (переизданный почти в детском пересказе в 1947 - 1954 гг., и вовсе сокращённый Детгизом до одной книги в 1963 г.), ни грум-Гржимайло, ни Козлов и Роборовский, ни гораздо более поздний 'искатель динозавров в Гоби И.Ефремов, известный старшему поколению как писатель-фантаст. Хотя (о вкусах не спорят), я считаю 'Монголию и Кам' Козлова не менее увлекательной книгой, нежели 'Дерсу Узала', а действия там будет и поболее. (Пржевальского в оригинальном изложении, как я уже писал, читать и вправду очень затруднительно).
Интересно, что до сегодняшнего дня, в российской литературе не появилось ничего равного Арсеньеву по познавательной глубине и лёгкости восприятия, каковое сочетание прямо говорит о незаурядном литературном таланте. В.Федосеев чересчур напыщен и дидактичен, в его книгах не найти, пожалуй, страницы, на которой бы не было лозунга или нравоучения. У Буйлова читатель тонет в очень скучно описанном быту северных кочевников, Рытхэу подчёркнуто этнографичен - его интересуют выписанные им люди его собственной Чукотки, а не её природа.

kiowa

'Нет лучшей рекламы для какого-либо дела, чем хорошо написанная о нем книга - пусть даже дело будет не очень хорошее' - утверждал Анатоль Франс.
Лично мне не до конца понятно, почему арсеньевские книги получили безусловную 'путёвку в жизнь' от тогдашних хозяев России. Творчество Арсеньева, по крайней мере, для двух наиболее известных российскому читателю книг, отличает совершенная аполитичность, много хороших слов говорится об офицерах, текст включает в себя обширные научные пассажи, включающие даже латынь, вряд ли понятную литчиновникам и даже Максиму Горькому (именно этот патриарх советского писательства дал определение 'Фенимор Купер и Брэм в одном лице'. Едва ли Горький много читал Брэма, но, судя по всему, он не мог не отметить по-настоящему хорошо написанной книги. Собственно, именно это и сыграло, вероятно, главную роль в судьбе арсеньевских книг. 'Какие книги вы предпочитаете?' 'Хорошие!'. Арсеньев писал хорошие книги.

А ведь лучше хорошей литературы людей на новые горизонты привлекают только хорошие фильмы. Фильмы, увы, за жизнью не всегда поспевают, с книгами это происходит чаще. Арсеньев - поспел.
Как бы то ни было, с благословения коммунистических бонз, или без него, Уссурийскому краю очень сильно повезло - топографическую съёмку на его территории вёл офицер превосходного литературного дарования, испытывавший необходимость в творчестве. Впоследствии это обстоятельство сыграло большую роль в развитии края - именно творчество Арсеньева, а точнее - две его книги - 'В дебрях Уссурийского края' и 'Дерсу Узала' привлекли на территорию Приморья многих социально активных людей. То есть, сработали как средство привлечения умов и рук на требовавшую развития недавно присоединённую окраину России.

kiowa

Что происходит с книгами Арсеньева сегодня?
Что-то кажется мне, что в большей своей части остаются они невостребованными. Точный ответ даст на это, скорее всего, мудрые социологи - как всегда, они представят нам картину в процентах и долях населения, но как всегда, результат очевиден и без его детального разбора. Сегодняшнее поколение теряет любопытство ко всему - к физике, географии, натуралистике, и в итоге - к механизмам процесса, в который вовлечено само. Имя Арсеньева у него на слуху, но постепенно сходит с него. Это - путешественник, который незнамо зачем ходил пешком, там где сегодня можно отлично проехать на джипе, непонятный писатель, который писал 'про чурку какую-то', как чертовски исчерпывающе выразилась недавно одна из выпускниц местного филфака в широкой аудитории. И это - нормально, в условия современных социальных и экономических процессов. Но своего читателя - любознательного, авантюрного, которого манит не то, что продаётся в ближайшем магазине, а то, что находится за дальним поворотом дороги, за линией горизонта, Арсеньев будет иметь ещё долго.

sibir

Михаил Арсеньевич,извини что OFF.Если есть возможность скинь пожалуйста в мыло или здесь наверное будет интересно многим ,кто читал Арсеньева,про гибель Дерсу Узола.Имеется в виду статья за мохнатый год в Охоте и Ох. хозяйстве.Насколько я помню это твой знакомый.Статью я эту читал,но не в своем журнале.С тех пор больше этого номера невидел ни где.
С уважением.

Самарец

Хорошо написано!

perren

kiowa
Что происходит с книгами Арсеньева сегодня?
Что-то кажется мне, что в большей своей части остаются они невостребованными......

К сожалению по моему книги эти просто не переиздают.....
Уже давно и тщетно пытаюсь искать в книжных магазинах Питера, сыновья хотят прочесть, да и сам перечитал бы!
Но все усилия тщетны!Даже в "Старой книге" не встречал!
P.S.Кто нибудь может подскажет, если встречали в продаже, то где?
За ранее спасибо!

sibir

Михаил Арсеньевич ,ответь пожалуйста.

kiowa

Только приехал, позже отвечу.

dikiy

perren

К сожалению по моему книги эти просто не переиздают.....
Уже давно и тщетно пытаюсь искать в книжных магазинах Питера, сыновья хотят прочесть, да и сам перечитал бы!
Но все усилия тщетны!Даже в "Старой книге" не встречал!
P.S.Кто нибудь может подскажет, если встречали в продаже, то где?
За ранее спасибо!

Наверное только в сети выкачать.
Можно еще попробовать заявку на www.ozon.ru оставить.

perren

dikiy

Наверное только в сети выкачать.
Можно еще попробовать заявку на www.ozon.ru оставить.

Спасибо!