ШЕСТАКОВ Е.В.
ГИМН ОРУЖИЮ
Пистолетной обойме в восемь патронов посвящается
За пулемет хороший корову отдам, с пулеметом новеньким под копной залягу, улыбку добрую за ненужностью уберу - приходи, Серафима Ивановна милая, приходите, Антонида Петровна с мужем, тра-та-та, Афанасий Андреич, сколько лет, сколько зим! Ленту длинную в приемник вставлю, сошки ладные крепленьем щелкнут, дырку с точечкой совмещу - ай-люли, Иван Сергеевич, доброго здоровья, это я не вам! И граната в руке смеется, пальцы крепкие холодит, за тебя в траву кого хошь уложит. Ай-яй-яй, Степанида Матреновна, что-то вы сегодня раненько, куда это вы с лукошком ходите, вот обратно-то не придете! Ловко-ладная, хватко-цепкая, полным-полная рукояточка пистолетная в ручке правенькой не дрожит, хохочу я, не осекаясь, и "тэтэ" осечки не ведает, умник черненький, зверь подмышечный, восемь раз прямо в глаз и рукоятью между! Испугались, Ерофей Волкович, не узнал я вас под гримаской-то, долго жить будете, долго-долгонько, пока новую обойму не вставлю! Павой, павой топайте, Зинаида Митревна, как наступите - так сработает, павой в небушко и взлетите, для вас, для вас в землю вкапывал и землей прибрасывал, на ошметки ваши кутить семерых ворон приведу. То-то пороху да вознюхаем! То-то грохоту да послушаем! То-то и то-то на могилке общей почерком радостным да напишем! Дескать, пошли дураки в лес. Дескать, делать им нехрен было. Мол, не знали, что я за каждой кочкой сижу и поправку на ветер делаю. А не ходи, дураки, в лес! Знай, ребятушки: пока жив в народе боевой душок, пока сапоги от нетерпенья под кроватью сами топают, пока просит бедро кобуру повесить, пока пальчик во сне крючочком, пока смотрятся погоны на бабе, пока дети в касках играют, пока крови за сопли не жалко - не ходи, дураки, в лес!..
ПУЛЕМЕТЧИКИ
Ленте в 250 патронов посвящается
Анастасия, дочь пулеметчика, мелко тряслась в повозке, которая летела по рытвинам курса, проложенного, утвержденного и спрятанного в планшет батюшкой. Сам батюшка скакал впереди, сумрачным взглядом осматривая небо, землю, водоемы и другие места, откуда можно было ожидать нападения. За спиной его болтался тяжелевший с каждым часом ручной пулемет. Другой пулемет держала на коленях Анастасия, а остальные были свалены в телеге, лошадь которой усердно погоняла матушка, бывшая женщина средних лет, а ныне старуха в тяжелой каске и с восемью орденами за одну только зимнюю кампанию. У лошадей же не было ни имен, ни заслуг и ни будущего. Им оставалось жить до ближайшей хорошей перестрелки, но они не понимали этого и бежали задорно, а старухина кобыла даже помирала со смеху, глядя, какими глазами смотрят на кавалькаду лягушки из проносящихся мимо болот. Было самое время сделать привал и окопаться, когда батюшка впереди вдруг остановился и снял пулемет с плеча. Повинуясь жесту, по обе стороны от него застыли повозка и телега. Все три затвора щелкнули, как всегда, одновременно.
- Проезда нет! - гадкий голосок из-за бугорка подождал, пока ветер донесет слова и продолжил:
- Обратно убирайтесь! Дороги нет и не будет! Все смелые лежат во-о-он там! - и маленькая рука в перчатке указала на полянку, сплошь уставленную крестами и оградками.
- Кто такие? - громко спросил батюшка, сдерживая не столько коня, сколько себя.
- Не твоего собачьего... - хмыкнули из-за бугорка. Потом подумали и сообщили. - Шестой пехотный мы, отдельный, особого назначения! А за твою башку гвардейским станем, если не смоешься откуда приехал. Три минуты тебе!
- Три мину-у-уты, три мину-у-уты, это много или мало!.. - певуче отозвалась старуха, распрягая и укладывая на землю лошадь. Улегшись сама, одной рукой она раздвинула пулемету сошки, а другой нашарила в сумке куриную ногу, насладиться которой в дороге мешала тряска. Когда командир карликов высунул из-за бугорка нос, его майорским глазкам предстали шесть окопов, из которых выглядывали три лошадиные, две женские и одна усатая головы.
- Воевать что-ли будем? - плаксиво спросил майор.
Усатая голова прицелилась и прострелила майору лоб.
- Батюшка! Дозволь после боя васильки собрать! Веночек хочу, батюшка! - Анастасия, дочь пулеметчика, немного кривила душой. Ей хотелось ягодок. Хотя и васильки для цветущей девушки ее возраста были бы неплохой оправой.
- В чистом по-оле васильки-и-и!.. - запели старуха и ее пулемет, скашивая траву справа от бугорка. Там кто-то застонал, кто-то замолчал, один карлик, капая кровью, встал на колени и какое-то время стоял, губы его беззвучно шевелились. Глянув на него, старуха, засмеялась. Захихикал и ее пулемет, мягкими толчками укладывая вставшего обратно.
- До дождя бы управиться! А то, как вчерась, поржавеет все, - говорил батюшка не столько семье, сколько своему коню, который лежал рядом и шалопайски покусывал пулеметную ленту. Размахнувшись, батюшка кинул за бугор гранату. После ее взрыва стало тихо. Карлики, даже особые, в военных науках всегда были детьми против семьи пулеметчиков. Охая, старая пулеметчица разогнула спину и встала из своего окопа. Насвистывая что-то, она натянула на рукав повязку с красным крестом и деловито пошла за бугорок. Вскоре оттуда послышались выстрелы и пара вскриков. Того, как билось о землю тело последнего молоденького карлика, из-за бугорка видно не было. Затем санитарная повязка мелькнула в придорожных кустах, присела, и натужный голос пропел:
- Есть только ми-и-иг между прошлым и будущи-и-им!..
Пряча улыбку в усы, батюшка распряг коней, и кони, наслаждаясь сохраненной жизнью, ломанулись через ветки к озеру, в котором было так много воды, которой им так хотелось.
А меж побитых и разбросанных карликов ходила, собирая васильки и часы, ягодки и бумажники, юная большеглазая Анастасия, отличная швея, ловкая наездница, дочь пулеметчика...