Материалы сайта www.fsb.ru
Родился 30 августа (11 сентября) 1877г. в имении Дзержиново Ошмянского уезда Виленской губернии в мелкопоместной дворянской семье.
Окончил семь классов Виленской гимназии.
Член РСДРП с 1895г.
С 20 декабря 1917г. - председатель ВЧК.
С февраля 1922г. - председатель ГПУ-ОГПУ.
Одновременно:
с августа 1919г. - начальник Особого Отдела ВЧК,
с марта 1919г. по июль 1923г. - нарком внутренних дел.
20 июля 1926г. после выступления на объединенном пленуме ЦК и ЦКК ВКП(б) умер от сердечного приступа.
АЛЕКСАНДР ПЛЕХАНОВ
ДЗЕРЖИНСКИЙ ХОТЕЛ ПОСАДИТЬ БЕРИЯ
И был в оппозиции к Сталину.
11 сентября 2002 года исполнилось 125 лет со дня рождения Феликса Эдмундовича Дзержинского. Многим нашим согражданам Дзержинский больше известен как создатель и председатель ВЧК-ОГПУ. Но нельзя забывать, что он был еще и профессиональным революционером, а в Советской России - наркомом внутренних дел, путей сообщения, председателем Высшего совета народного хозяйства страны, возглавлял многие партийные и правительственные комиссии, являлся членом ВЦИК РСФСР и ЦИК СССР, занимал высокие посты в Компартии. Сегодня с "Веком" беседует исследователь биографии Ф. Э. Дзержинского, профессор Академии ФСБ, доктор исторических наук Александр ПЛЕХАНОВ.
- Александр Михайлович, когда говорят о Дзержинском, сразу приходит на ум: "железный Феликс", "несгибаемый нарком". Так было и на самом деле?
- Для характеристики любого исторического деятеля, тем более такого масштаба, как Дзержинский, совершенно неприемлем односторонний подход. Хотя, действительно, на всех постах он проявил себя "железным Феликсом". Под этим следует понимать его умение неуклонно проводить в жизнь принятые решения, требовательность исполнительской дисциплины, ответственность, личный пример.
Наиболее характерной чертой Ф. Э. Дзержинского была вера в правоту дела, которым он занимался. Именно вера определяла его поступки. Во имя ее он не жалел себя, прекрасно понимая, что такие люди, как он, живут недолго. "Все мое время - это одно непрерывное действие, - отмечал Дзержинский, - я не щажу себя никогда, я нахожусь в самом огне борьбы. Жизнь солдата, у которого нет отдыха".
- Дзержинский стал одним из руководителей государства, как это принято говорить сейчас, на переходном этапе. Россия вновь переживает период реформ. Как вы считаете, мог бы его организаторский талант пригодиться в наши дни?
- Начнем с небольшого уточнения: одним из руководителей не только переходного этапа от военного коммунизма к новой экономической политике, а и начала становления Советского государства. К Октябрю 1917 года его хорошо знали в большевистском руководстве. Ленин доверял ему самые сложные дела: "Поручите Дзержинскому. Он сделает".
Но не столько известность в партии, а в большей мере личные качества позволили Дзержинскому стать одним из руководителей Советской России. Кстати, в наибольшей степени они проявились в годы НЭПа. В 1921-1926 годах его основная деятельность протекала в хозяйственных наркоматах, вопросами работы органов безопасности больше занимались его заместители: Уншлихт, Менжинский, Трилиссер, Ягода. Прекрасно понимая, что он не обладает специальными знаниями, Дзержинский много времени уделял своей профессиональной подготовке - "имел смелость учиться", стараясь разобраться в хитросплетениях хозяйственного механизма, потому что "смотреть глазами своего аппарата - это гибель для руководителя". "Какая система работы наиболее эффективна? - спрашивал он. И отвечал: - Система доверия и личной ответственности".
Со всей ответственностью можно заявить: если бы Дзержинский сегодня занимал высокий государственный пост, то, даже будучи сторонником рыночных отношений, не пошел бы по пути резкого ослабления роли государства в экономике, не допустил бы "ваучеризации", разграбления государственной собственности, снижения роли науки.
Многие его слова сейчас звучат очень современно, в частности: "Если бы вы ознакомились с положением русской науки в области техники, то вы поразились бы успехам. Но, к сожалению, работы наших ученых кто читает? Не мы. Кто их издает? Не мы. А ими пользуются и их издают англичане, немцы, французы, которые поддерживают и используют ту науку, которую мы не умеем использовать".
- И все-таки имя Дзержинского неотделимо от истории отечественных спецслужб. Расскажите, пожалуйста, о той роли, которую он сыграл в становлении ВЧК-ОГПУ.
- На посту руководителя советских органов госбезопасности Феликс Эдмундович Дзержинский находился со дня их образования до своей кончины. Именно при нем были заложены основы могущественной советской спецслужбы, способной противостоять всем разведкам мира. Он сформулировал принципы подбора, расстановки, обучения и воспитания чекистских кадров, учил их быть "политическими бойцами", "законопослушными" (точнее, "партийно-послушными").
Как дитя своего времени и член Компартии, Дзержинский был не против развития демократии, но "демократию можно и должно развивать только на той платформе, которую дал нам партийный съезд". Он был за укрепление законности, но с небольшой поправкой: законности социалистической, революционной, в основе которой лежали политическая целесообразность и классовый поход (справедливости ради отметим, что уже в середине 1920-х годов выступил против этого - "никакого классового признака самого преступления не должно быть"). И вообще-то откровенно признал, что "наша карательная политика никуда не годится".
- Памятник Феликсу Эдмундовичу Дзержинскому был снят с Лубянской площади как олицетворение старого строя. Как вы считаете, Дзержинский это заслужил?
- Я отношусь к этому крайне отрицательно. Не мы ставили эти памятники, и не нам их снимать. Это памятники не только конкретным людям, но и целой эпохе. Вчера убрали один памятник, завтра захочется убрать другой. И так до бесконечности. А где же уважение к памяти отцов и дедов?
Что же касается Дзержинского, то он такого отношения точно не заслужил. Начнем с того, что его никак нельзя ставить в один ряд с Ягодой, Ежовым, Берия. Кстати, жизненные пути Дзержинского и Берия перекрестились в 1921 году, когда председатель ВЧК выписал ордер на арест Берия за злоупотребление властью и многие нарушения норм законности в Азербайджанской ЧК. Берия спасло только заступничество Орджоникидзе и Сталина.
В одни и те же годы в партии и государственном аппарате работали разные люди. И не все они думали и вели себя одинаково. Дзержинский с середины 1920-х годов фактически был в оппозиции к Сталину, хотя и активно боролся со всеми оппозиционерами, стремясь сохранить единство партии. Это было одной из причин его молчания на высоких партийных форумах, хотя свое мнение он выражал в частных письмах и беседах. Так, 2 июня 1926 года он прямо заявил Рыкову: "Политики этого правительства я не разделяю. Я ее не понимаю и не вижу в ней никакого смысла".
В условиях сворачивания НЭПа, нараставшего культа личности и формирования тоталитарного режима кроме как трагической не могла быть и судьба председателя ОГПУ. Такие люди не нужны были ни нарождавшейся новой бюрократии со своими привилегиями, ни самому генсеку. Не нужны были и его заявления о том, что "мы - коммунисты, должны жить так, чтобы широчайшие массы трудящихся видели, что мы не дорвавшаяся к власти ради личных интересов каста, не новая аристократия, а слуги народа". На Дзержинского уже в 1923 году по заданию прокурора Радус-Зеньковича (с санкции свыше) следователь по особо важным делам Левингтон собирал компрометирующий материал - не берет ли он взяток(!).
Дзержинский скончался 20 июля 1926 года. Если бы этого не случилось, скорее всего, ему была бы уготована судьба Фрунзе или Кирова.
Беседовал Дмитрий НАЗАРЬЕВ
АВТОБИОГРАФИЯ
Родился в 1877 г. Учился в гимназии в г.Вильно. В 1894 г., будучи в 7-м классе гимназии, вхожу в социал-демократический кружок саморазвития; в 1895 г. вступаю в литовскую социал-демократию и, учась сам марксизму, веду кружки ремесленных и фабричных учеников. Там меня в 1895 г. и окрестили Яцеком. Из гимназии выхожу сам, добровольно в 1896 г., считая, что за верой должны следовать дела и надо быть ближе к массе и с ней самому учиться. В 1896 же году прошу товарищей посылать меня в массы, не ограничиваясь кружками. В то время у нас в организации шла борьба между интеллигенцией и рабочими верхушками, которые требовали, чтобы их учили грамоте, общим знаниям и т. д., а не совались не в свое дело, в массы. Несмотря на это, мне удалось стать агитатором и проникать в совершенно нетронутые массы на вечеринки, в кабаки, там, где собирались рабочие.
В начале 1897 г. меня партия послала как агитатора и организатора в Ковно - промышленный город, где тогда не было социал-демократической организации, и где недавно провалилась организация ППС. Здесь пришлось войти в самую гущу фабричных масс и столкнуться с неслыханной нищетой и эксплуатацией, особенно женского труда. Тогда я на практике научился организовывать стачку.
Во второй половине того же года меня арестовывают на улице по доносу рабочего-подростка, соблазнившегося десятью рублями, обещанными ему жандармами. Не желая обнаружить своей квартиры, называюсь жандармам Жебровским. В 1898 г. меня высылают на три года в Вятскую губернию - сначала в Норильск, а затем, в наказание за строптивый характер и скандал с полицией, а также за то, что стал работать набойщиком на махорочной фабрике, высылают на 500 верст дальше на север, в село Кайгородское. В 1899 г. на лодке бегу оттуда, так как тоска слишком замучила. Возвращаюсь в Вильно. Застаю литовскую социал-демократию ведущей переговоры с ППС об объединении. Я был самым резким врагом национализма и считал величайшим грехом, что в 1898 г., когда я сидел в тюрьме, литовская социал-демократия не вошла в единую Российскую социал-демократическую рабочую партию, о чем и писал из тюрьмы к тогдашнему руководителю литовской социал-демократии д-ру Домашевичу. Когда я приехал в Вильно, старые товарищи были уже в ссылке - руководила студенческая молодежь. Меня к рабочим не пустили, а поспешили сплавить за границу, для чего свели меня с контрабандистами, которые и повезли меня в еврейской "балаголе" по Вилкомирскому шоссе к границе. В этой "балаголе" я познакомился с одним пареньком, и тот за десять рублей в одном из местечек достал мне паспорт. Доехал тогда до железнодорожной станции, взял билет и уехал в Варшаву, где у меня был один адрес бундовца.
В Варшаве тогда не было социал-демократической организации. Только ППС и Бунд. Социал-демократическая партия была разгромлена. Мне удалось завязать с рабочими связь и скоро восстановить нашу организацию, отколов от ППС сначала сапожников, затем целые группы столяров, металлистов, кожевников, булочников. Началась отчаянная драка с ППС, кончавшаяся неизменно нашим успехом, хотя у нас не было ни средств, ни литературы, ни интеллигенции. Прозвали рабочие меня тогда Астрономом и Франком.
В феврале 1900 года на собрании меня уже арестовали и держали сперва в X павильоне Варшавской цитадели, затем в Седлецкой тюрьме.
В 1902 году выслали на пять лет в Восточную Сибирь. По дороге в Вилюйск летом того же года бежал на лодке из Верхоленска вместе с эсером Сладкопевцевым. На этот раз поехал за границу - переправу мне устроили знакомые бундовцы. Вскоре после моего приезда в Берлин, в августе месяце была созвана наша партийная - Социал-демократии Польши и Литвы - конференция, где было решено издавать "Червоны штандар". Поселяюсь в Кракове для работы по связи и содействию партии из-за кордона. С того времени меня называют Юзефом.
До января 1905 года езжу от времени до времени для подпольной работы в Русскую Польшу, в январе переезжаю совсем и работаю в качестве члена Главного правления Социал-демократии Польши и Литвы. В июле арестовывают на собрании за городом, освобождает октябрьская амнистия.
В 1906 году делегируют меня на Объединительный съезд в Стокгольм. Вхожу в ЦК РСДРП в качестве представителя от Социал-демократии Польши и Литвы. В августе - октябре работаю в Петербурге. В конце 1906 г. арестовывают в Варшаве и в июне 1907 г. освобождают под залог.
Затем снова арестовывают в апреле 1908 г., судят, по старому и новому делу два раза, оба раза дают поселение и в конце 1909 года высылают в Сибирь - в Тасеево. Побыв там семь дней, бегу и через Варшаву еду за границу. Поселяюсь снова в Кракове, наезжая в Русскую Польшу.
В 1912 году переезжаю в Варшаву, 1 сентября меня арестовывают, судят за побег с поселения и присуждают к трем годам каторги. В 1914 г., после начала войны, вывозят в Орел, где и отбыл каторгу; пересылают в Москву, где судят в 1916 г. за партийную работу периода 1910- 1912 годов и прибавляют еще шесть лет каторги. Освободила меня Февральская революция из Московского централа. До августа работаю в Москве, в августе делегирует Москва на партсъезд, который выбирает меня в ЦК. Остаюсь для работы в Петрограде.
В Октябрьской революции принимаю участие как член Военно-революционного комитета, а затем, после его роспуска, мне поручают сорганизовать орган борьбы с контрреволюцией - ВЧК (7/ХII 1917 г.), Председателем которого меня назначают.
Меня назначают Народным комиссаром внутренних дел, а затем, 14 апреля 1921 года, - и путей сообщения.
А ешо крейсер"Аврора",Петька и Василий Иванович!Гы-Гы-ГЫ
"...Среди руководителей органов государственной безопасности на первое место я бы поставил Феликса Эдмундовича Дзержинского. Среди ценностей корпоративной социокультуры его образ по-прежнему занимает важное место. Высокие личные качества Дзержинского, неподкупность, бескорыстное служение "красной идее" признавали даже враги новой власти. На наш взгляд, это глубоко трагическая и до конца еще не познанная личность. Дзержинский сумел с окончанием гражданской войны пройти через своеобразный "катарсис" и из яростного ниспровергателя старого стать созидателем, организатором возрождения промышленности, транспорта, активным сторонником и подвижником НЭПа, борьбы с детской беспризорностью. Этот человек многое сделал для становления наших спецслужб".
(ИНТЕРВЬЮ ЗАМЕСТИТЕЛЯ ДИРЕКТОРА ФСБ РОССИИ ВЛАДИМИРА ШУЛЬЦА ОБЩЕСТВЕННО-ПОЛИТИЧЕСКОМУ ЖУРНАЛУ "НАША ВЛАСТЬ: ДЕЛА И ЛИЦА", N 1 [4] 2001 ГОДА)
"...Дзержинский для подавляющего числа наших работников является основателем спецслужбы, одной из самых мощных в ХХ столетии.
Почитайте его экономические работы, как актуально они звучат в наше время. За несколько дней до своей смерти он написал в письме Куйбышеву такие пророческие строки: "Если мы не найдем правильной линии и темпа (индустриализации), - оппозиция наша будет расти, и тогда страна найдет своего диктатора, похоронщика революции, какие бы ни были красные перья на его костюме". ЮРИЙ ГЕРМАН
ЛЕД И ПЛАМЕНЬ
Я никогда не видел Феликса Эдмундовича Дзержинского, но много лет назад, по рекомендации Алексея Максимовича Горького, я разговаривал с людьми, которые работали с Дзержинским на разных этапах его удивительной деятельности. Это были и чекисты, и инженеры, и работники железнодорожного транспорта, и хозяйственники.
Люди самых разных биографий, судеб, разного уровня образования, они все решительно сходились в одном - и это одно можно сформулировать, пожалуй, так:
- Да, мне редкостно повезло, я знал Дзержинского, видел его, слышал его. Но как рассказать об этом?
А как мне пересказать то, что я слышал более тридцати лет назад? Как собрать воедино воспоминания разных людей об этом действительно необыкновенном человеке, как воссоздать тот образ Человечнейшего Человека, который я вижу по рассказам тех, кто работал с Дзержинским? Это очень трудно, почти невозможно...
И вот передо мною вышедшая недавно в издательстве "Мысль" книга Софьи Сигизмундовны Дзержинском "В годы великих боев". Верная подруга Феликса Эдмундовича - она была с ним и в годы подполья, и в годы каторги и ссылки, и после победы Великой Октябрьской революции, - Софья Сигизмундовна рассказала о Феликсе Эдмундовиче много такого, чего мы не знали и что еще более восхищает и поражает в этом грандиозном характере. Эти мои разрозненные заметки ни в коей мере не рецензия на интереснейшую книгу С. С. Дзержинской. Просто, читая воспоминания, я захотел вернуться к образу Феликса Дзержинского, который занимает в моей литературной биографии важное место.
Он был очень красив. У него были мягкие темно-золотистые волосы и удивительные глаза - серо-зеленые, всегда внимательно вглядывающиеся в собеседника, доброжелательные и веселые. Никто никогда не замечал в этом взгляде выражения безразличия. Иногда в глазах Дзержинского вспыхивали гневные огни. Большей частью это происходило тогда, когда он сталкивался с равнодушием, которое он так точно окрестил "душевным бюрократизмом".
Про него говорили: "Лед и пламень". Когда он спорил и даже когда сердился в среде своих, в той среде, где он был до конца откровенен, - это был пламень. Но когда имел дело с врагами Советского государства, - это был лед. Здесь он был спокоен, иногда чуть-чуть ироничен, изысканно вежлив. Даже на допросах в ЧК его никогда не покидало абсолютно ледяное спокойствие.
После разговора с одним из крупных заговорщиков в конце двадцатых годов Феликс Эдмундович сказал Беленькому:
"В нем смешно то, что он не понимает, как он смешон исторически. С пафосом нужно обращаться осторожно, а этот не понимает..."
Дзержинский был красив и в детстве, и в юности. Одиннадцать лет ссылки, тюрем и каторги пощадили его, он остался красивым.
Скульптор Шеридан, родственница Уинстона Черчилля, написала в своих воспоминаниях, что никогда ей не доводилось лепить более прекрасную голову, чем голова Дзержинского.
"А руки, - писала Шеридан, - это руки великого пианиста или гениального мыслителя. Во всяком случае, увидев его, я больше никогда не поверю ни одному слову из того, что пишут у нас о г-не Дзержинском".
Но, прежде всего, он был поразительно красив нравственной стороной своей личности.
27 мая 1918 года Дзержинский писал жене:
"Я нахожусь в самом огне борьбы. Жизнь солдата, у которого нет отдыха, ибо нужно спасать наш дом, некогда думать о своих и о себе. Работа и борьба адская. Но сердце мое в этой борьбе осталось живым, тем же самым, каким было и раньше. Все мое время - это одно непрерывное действие".
Эти слова могут быть отнесены ко всей сознательной жизни Дзержинского. Дзержинский не умел отдыхать. Не умел лечиться. Эмиграция была для него сущей мукой - в буквальном смысле этого слова. Не выносящий никакой патетики, он писал:
"Я не могу наладить связь... вижу, что другого выхода нет - придется самому ехать туда, иначе постоянная непрерывная мука. Мы совершенно оторваны. Я так работать не могу - лучше даже провал..."
И он возвращается, несмотря на реальную опасность провала, в самый "огонь борьбы". Он руководит комиссией, которая ведет следствие по делу лиц, подозреваемых в провокациях. И охранка знает о его деятельности. Дзержинский в подполье, Дзержинский, бежавший с царской каторги, страшен царской охранке.
Больше всего на свете этот совсем еще молодой человек любил детей. Где бы он ни жил, где бы ни скрывался, он всегда собирал вокруг себя дюжину ребят.
Софья Сигизмундовна вспоминает, как Дзержинский писал за столом, держа на коленях неизвестного малыша, что-то сосредоточенно рисующего, но другой малыш, тоже неизвестный, вскарабкавшись сзади на стул и обняв Дзержинского за шею, внимательно следил за тем, как он пишет. Но этого мало. Вся комната, набитая ребятишками, гудела, сопела и пищала: здесь, оказывается, была железнодорожная станция; Дзержинский с утра собрал детский сад, понастроил поездов из спичечных коробок и каштанов, а потом уже занялся своим делом.
Дзержинский в тюрьме... Этот документ - воспоминание товарища Дзержинского, Красного:
"Мы увидели страшно грязную камеру. Грязь залепила окно, свисала со стен, а с пола ее можно было лопатами сгребать. Начались рассуждения о том, что нужно вызвать начальника, что так оставлять нельзя и т. д., как это обычно бывает в тюремных разговорах.
Только Дзержинский не рассуждал о том, что делать: для него вопрос был ясен и предрешен. Прежде всего, он снял сапоги, засучил брюки до колен, пошел за водой, принес щетку, через несколько часов в камере все - пол, стены, окно - было чисто вымыто. Дзержинский работал с таким самозабвением, как будто уборка эта была важнейшим партийным делом. Помню, что всех нас удивила не только его энергия, но и простота, с которой он работал за себя и за других".
Интересная подробность: никто никогда из товарищей по заключению не видел Феликса Эдмундовича в дурном настроении или подавленным. Он всегда выдумывал всякие затеи, которые могли развеселить заключенных. Ни на минуту не оставляло его чувство ответственности за своих товарищей по подполью. У него был особый нюх на "подсадных уток" - завербованных охранкой подонков, которые осуществляли свою подлейшую работу даже в камерах. Феликс Эдмундович, попавший первый раз в тюрьму из-за провокатора, никогда впоследствии не ошибался насчет "подсадных". Многих людей он спас от каторги, ссылки и тюрьмы тем, что всегда и всюду проявлял замечательное качество, которое мы сейчас именуем бдительностью.
Однако же не надо думать, что в заключении Дзержинскому было хоть в какой-то мере легче, чем его товарищам. Наоборот, ему было значительно тяжелее. Известно, что он никогда не разговаривал с теми, кого именовал царскими палачами. На допросах он просто не отвечал. В заключение для необходимых переговоров с тюремщиками, как правило, находились люди, которые умели разговаривать в элементарно корректной форме. Они всегда служили как бы переводчиками, когда Дзержинский выставлял какие-либо категорические требования.
В Седлецкой тюрьме Феликс Эдмундович сидел вместе с умиравшим от чахотки Антоном Россолом. Получивший в заключении сто розог, чудовищно униженный этим варварским наказанием, погибающий Россол, который уже не поднимался с постели, был одержим неосуществимой мечтой: увидеть небо. Огромными усилиями воли Дзержинскому удалось убедить своего друга в том, что никакой чахотки у него не было и нет, а что его просто избили, и от этого он ослабел. Кровотечение из горла, доказывал Дзержинский, тоже результат избиения.
Однажды после бессонной ночи, когда Россол в полубреду непрестанно повторял, что непременно выйдет на прогулку и увидит весенние лужи, распускающиеся почки и небо, Дзержинский обещал Антону выполнить его желание. И выполнил! За все время существования тюремного режима в Царстве Польском такого случая не бывало: Дзержинский, взяв Россола себе на спину и велев ему крепко держаться за шею, встал вместе с ним в коридоре в строй на перекличку перед прогулкой. На сиплый вопль смотрителя Захаркина, потрясенного неслыханной дерзостью, заключенные ответили так, что тюремное начальство в конце концов отступило перед железной волей Феликса Эдмундовича.
В течение целого лета Дзержинский ежедневно выносил Россола на прогулку. Останавливаться было нельзя. Сорок минут Феликс Эдмундович носил Антона на спине.
К осени сердце у Дзержинского было испорчено вконец.
Передают, что кто-то в ту пору сказал о Феликсе Эдмундовиче так:
"Если бы Дзержинский за всю свою сознательную жизнь не сделал ничего другого, кроме того, что он сделал для Россола, то и тогда люди должны были бы поставить ему памятник..."
Софья Сигизмундовна рассказывает, что когда Дзержинский осенью 1909 года был сослан в Сибирь, то по пути в Красноярскую тюрьму он встретился со ссыльнопоселенцем М. Траценко, незаконно закованным в ножные кандалы. Из кухни Дзержинский унес под полой тюремного халата топор и пытался разрубить им кандальные кольца. Царские кандалы были крепки, кольцо гнулось, разрубить металл оказалось невозможным. Но Дзержинский боролся с беззаконием тюремщиков до тех пор, пока они не сняли с Траценко кандалы.
В Тасееве, на месте ссылки, Дзержинский узнал, что одному из ссыльных угрожает каторга или даже смертная казнь за то, что он, спасая свою жизнь, убил напавшего на него бандита. Феликс Эдмундович, решивший еще в Варшаве немедленно бежать из ссылки, запасся паспортом на чужое имя и деньгами на проезд, которые он умело спрятал в одежду. Но нужно было помочь товарищу. И Дзержинский, не задумываясь, отдал ему паспорт и часть своих денег. Сам же без всяких документов бежал в Польшу...
До конца своих дней он сам чистил себе обувь и стелил постель, запрещая это делать другим. "Я - сам!" - говорил он. Узнав, что туркестанские товарищи назвали его именем Семиреченскую железную дорогу, Дзержинский послал им телеграмму с возражением и написал в Совнарком записку с требованием отменить это решение.
Один ответственный работник железнодорожного транспорта, желая угодить Дзержинскому, который был тогда наркомом путей сообщения, перевел сестру Дзержинского Ядвигу Эдмундовну на значительно лучше оплачиваемую работу, для выполнения которой у нее не было квалификации. Дзержинский возмутился и приказал не принимать его сестру на эту ответственную работу, а работника транспорта, подхалима, снял с занимаемой им должности.
Л. А. Фотиева рассказала: как-то на заседании Совнаркома при обсуждении вопроса, поставленного Феликсом Эдмундовичем, оказалось, что нет материалов. Дзержинский вспылил и упрекнул Фотиеву в том, что материалы из ВЧК отправлены, а секретарь Совнаркома их затерял. Убедившись же в том, что материалы из ВЧК не доставлены,
Дзержинский попросил на заседании СНК внеочередное слово и извинился перед Фотиевой.
На Украине, рассказывает Ф. Кон, в разгар петлюровщины был приговорен к расстрелу советским судом старый подпольщик коммунист Сидоренко. Ему удалось бежать. Но он не стал скрываться, а явился в Москву к Дзержинскому с просьбой о пересмотре дела. Уверенный в своей невиновности, а главное - в том, что Дзержинский не допустит несправедливости, осужденный не побоялся прийти к председателю ВЧК.
"В период работы Феликса Эдмундовича в ВЧК был арестован эсер, - рассказывает Е. П. Пешкова. - Этого эсера Дзержинский хорошо знал по вятской ссылке как честного, прямого, искреннего человека, хотя и идущего по ложному пути.
Узнав о его аресте, Феликс Эдмундович через Беленького пригласил эсера к себе в кабинет. Но тот сказал:
"Если на допрос, то пойду, а если для разговора, то не пойду".
Когда эти слова были переданы Дзержинскому, он рассмеялся и велел допросить эсера, добавив, что, судя по ответу, он остался таким же, каким был, и поэтому, если он заявит, что не виновен в том, в чем его обвиняют, то надо ему верить. В результате допроса он был освобожден".
В это самое время грозный Председатель ВЧК писал своей сестре:
"...Я остался таким же, каким и был, хотя для многих нет имени страшнее моего. И сегодня, помимо идей, помимо стремления к справедливости, ничто не определяет моих действий".
Уже после эсеровского восстания, когда Дзержинского не убили только благодаря его невероятной личной отваге, был арестован один из членов ЦК правых эсеров. Жена арестованного через Е. П. Пешкову пожаловалась Дзержинскому на то, что в связи с арестом ее мужа ее лишили работы, а детей не принимают в школу. После разговора с Дзержинским, который сразу все уладил, жена арестованного, встретив Екатерину Павловну Пешкову, разрыдалась и впоследствии называла Феликса Эдмундовича "нашим замечательным другом".
Кто, когда, где первым сказал про Дзержинского: "карающий меч революции"?
Старый друг и соратник Дзержинского написал после смерти Феликса Эдмундовича:
"И не удивительно, что именно этот бесстрашный и благороднейший рыцарь пролетарской революции, в котором никогда не было ни тени позы, у которого каждое слово, каждое движение, каждый жест выражал лишь правдивость и чистоту души, призван был стать во главе ВЧК, стать спасающим мечом революции и грозой буржуазии".
Спасающий меч - это одно, а карающий - совсем другое.
Имеем ли мы право так ужасно обеднять эту удивительную личность?
14 марта 1917 года Дзержинский встретил в Москве, в Бутырках. В этот день революционные рабочие разбили врата тюрьмы и, освободив в числе других политкаторжан Феликса Эдмундовича Дзержинского, вынесли его на руках на улицы будущей столицы РСФСР.
Состояние здоровья Дзержинского было ужасающим. 1 июня 1917 года он принужден был уехать на месяц в Оренбургскую губернию, надеясь, что лечение кумысом принесет хоть какую-либо пользу. Софье Сигизмундовне, которая была в это время в Цюрихе, он написал (чтобы не слишком испугать ее при встрече), что увидит она не его самого, а лишь только его тень. Софья Сигизмундовна переживала трудные дни. Связи ни с Петроградом, ни с Москвой почти не было. О том, чтобы выехать в Россию к мужу, не могло быть и речи: сын Яцек болел.
В июле 1918 года швейцарские газеты сообщили об убийстве левыми эсерами германского посла Мирбаха и о том, что эсеры арестовали Дзержинского, который после убийства Мирбаха отправился в логово врага, чтобы самому арестовать убийц.
Какова же была радость Софьи Сигизмундовны, когда в Цюрихе поздним вечером она услышала под открытым окном такты из "Фауста" Гуно. Это был старый условный сигнал, которым Дзержинский давал знать о себе.
Несколько дней отдыха...
Председатель ВЧК приехал в Швейцарию инкогнито - Феликс Даманский. Здесь он в первый раз увидел сына. А Яцек не узнал отца. Феликс Эдмундович на фотографии, которая всегда стояла на столе матери, был с бородкой, с усами. Сейчас перед Яцеком стоял гладко выбритый человек...
14 апреля 1921 года Президиум ВЦИК по предложению Владимира Ильича Ленина назначил Дзержинского народным комиссаром путей сообщения с оставлением его на посту руководителя ВЧК и НКВД.
И этот седой, очень усталый человек начал учиться. Он читал и выяснял неясные для себя вопросы, беседуя с крупнейшими специалистами-транспортниками. Ночью его можно было видеть и на железнодорожной станции, и в депо, и в мастерской. Он разговаривал с машинистами, со стрелочниками, стоял в очереди у железнодорожных касс, проверял порядок продажи билетов, выявляя злоупотребления. Удивительно, умея выслушивать людей, не отмахиваясь от неприятного и трудного, он в самый короткий срок объединил вокруг себя крупнейших специалистов.
О. О. Драйзер нашел удивительно точные слова для определения стиля работы Дзержинского на совершенно новом и чрезвычайно ответственном посту:
"Умный и твердый начальник, он вернул нам веру в наши силы и любовь к родному делу".
Голод в Поволжье был чрезвычайно трудным экзаменом для едва поднимающегося из руин гражданской войны транспорта.
В эти дни Феликс Эдмундович написал из Омска жене почти трагические строчки:
"Я должен с отчаянной энергией работать здесь, чтобы наладить дело, за которое я был и остаюсь ответствен. Адский, сизифов труд. Я должен сосредоточить всю свою силу воли, чтобы не отступить, чтобы устоять и не обмануть ожидания Республики. Сибирский хлеб и семена для весеннего сева - это наше спасенье.
Сегодня Герсон в большой тайне от меня, по поручению Ленина, спрашивал Беленького о состоянии моего здоровья, смогу ли я еще оставаться здесь, в Сибири, без ущерба для моего здоровья. Несомненно, что моя работа здесь не благоприятствует здоровью. В зеркало вижу злое, нахмуренное, постаревшее лицо с опухшими глазами. Но если бы меня отозвали раньше, чем я сам мог бы сказать себе, что моя миссия в значительной степени выполнена, - я думаю, что мое здоровье ухудшилось бы..."
Еще одна черта в характере Феликса Эдмундовича - полное отсутствие самодовольства. Не показная скромность, а искреннее чувство неудовлетворенности самим собой. Весьма характерны в этом смысле такие строчки:
"Я вижу, что для того, чтобы быть комиссаром путей сообщения, недостаточно хороших намерений. Лишь сейчас, зимой, я ясно понимаю, что летом нужно было готовиться к зиме. А летом я был еще желторотым, а мои помощники не умели предвидеть". Это пишет о себе народный комиссар путей сообщения и Председатель ВЧК, пишет на пороге осуществления грандиозной и небывалой по тем временам реформы - перехода транспорта на хозрасчет. Старый большевик, крупный советский хозяйственник И. И. Радченко вспоминает свою встречу с Владимиром Ильичом, на которой присутствовал Феликс Эдмундович. Когда Дзержинский вышел из кабинета, Ленин дал Феликсу Эдмундовичу блестящую характеристику как работнику. Владимир Ильич в затруднительных случаях говорил:
"Ну, надо, значит, поручить Дзержинскому - он сделает".
И не было дела, которое Дзержинский не выполнил бы с тем характерным для него блеском, с той энергией, умной стремительностью и талантливостью, которыми любовались все его друзья.
В траурные дни, последовавшие за кончиной Ленина, партия поставила Дзержинского на труднейший пост Председателя Высшего Совета Народного Хозяйства. В то же время Дзержинский продолжал возглавлять коллегию ОГПУ. Это было чрезвычайно тяжелое время. Многие фабрики и заводы стояли. На других оборудование было крайне изношено и требовало либо замены новым, либо капитального ремонта. Многие квалифицированные рабочие погибли на фронтах. На их место пришли из деревень десятки тысяч новичков, не привыкших ни к машинам, ни к дисциплине. Не хватало сырья, не хватало топлива. Только что начала осуществляться ленинская, денежная реформа.
Прошло совсем немного времени, и Дзержинский - в полном курсе всей сложнейшей деятельности ВСНХ.
Трудясь ежедневно не менее чем по 18 часов, Феликс Эдмундович удивительно умел смотреть в будущее. По его инициативе в аппаратах ВСНХ всегда работало не меньше 50 человек вузовцев - здесь их не слишком загружали. По инициативе Дзержинского студентам-практикантам рекомендовалось посещать заседания президиума ВСНХ и его главных управлений.
И сейчас нельзя не поразиться мудрости этого решения: таким путем будущие советские технические специалисты учились искусству управлять у самого Дзержинского и его сподвижников.
Разве можно эту жизнь разделить на периоды - подполье, тюрьмы, революция, ВЧК, НКПС, ВСНХ? Разве не было у Дзержинского - профессионального революционера и замечательного конспиратора - тех черт характера, которые дали впоследствии возможность Владимиру Ильичу Ленину увидеть именно в нем, в Дзержинском, Председателя ВЧК? Разве не Дзержинский и в подполье, и в кандалах каторжника разоблачал провокатора? И разве, когда бушевали "вихри враждебные" и Дзержинский отдавал решительно все свои силы тяжелобольного человека борьбе с контрреволюцией, - разве в ту пору партия не видела в нем созидателя, организатора, строителя?
Он умер Председателем ВСНХ и Председателем ОГПУ. Он охранял государство и создавал его.
Он умер, отдав решительно все силы своей стране. Едва поднявшись после жесточайшего сердечного приступа, который застиг его на работе, он пошел к себе домой один, отказавшись от провожатых, чтобы не беспокоить Софью Сигизмундовну. Пожав руку жене, Феликс Эдмундович пошел в спальню. Софья Сигизмундовна обогнала его, чтобы приготовить ему постель, но он остановил ее теми двумя словами, которые произносил всю жизнь, всегда:
"Я - сам".
Он всегда все делал сам.
Это были его последние слова
Чекист с большой буквы. Уважаемый мной человек.
Очень мало встречается людей, которых бы не портила власть Ф.Э.Д. - в числе этих немногих.
Сейчас бы такого как он! Эх.
"Революции задумываются гениями, осуществляются ФАНАТИКАМИ, а их плоды достаются мерзавцам"
"Не сотвори себе кумира"(с)
"Революция пожирает своих детей"(с)
А вот мне вспоминаются рассказа про Ленина... как он тетрадь чернилами залил, а потом (трудолюбивый какой) половину переписал, как он ч тетки в Самаре графин разбил и ему было стыдно, и как обещал маме не курить... Уж слишком "святочные" истории производила на свет наша советская пропаганда...
Что характерно, на полицейские посты в россии постоянно попадали какие то левые люди... то польский шляхтич, то этот, еврей, главный полицмейстер, то грузин... Может быть этим и обусловлена жестокость и массовость репрессий? Нет большего великодержавного шовиниста, чем обрусевший инородец (с). Не на рассказы, а на дела смотреть надо, на сам факт существования ЧК-ВЧК.
С ув., я.
------------------------
"Патриотизм - религия бешенных" (с) О. Уайльд.
А без ВЧК я думаю ничего хорошего не получилось...
А с ВЧК разве что то хорошее получилось? 70 лет промозго@били, так ничего и не родили... Зато народу немеряно положили. Ура товарищи...
Да, честный. мужественный...
Но руки-то в крови!
Меньше бы рождалось орлов, которые за идею готовы кровь проливать...
"И нечего притворяться ---
Мы ведаем, что творим!"
А что твои дерьмократы промо@гоебили. За 10 лет страну превратили в "русскую нигерию", беспризорные по улицам. Да я в жизни за время СССР ни разу беспризорного не видел! Вместо того чтобы продолжать быть первыми стали последними. По миллиону в год население сокращается, в Москве уже и славян не увидишь, один кавказ,-это ты называешь -хорошо?
Или как попки- главное чтобы не было войны! Да Россия с такой властью и без войны скоро исчезнет с карт мира! А вы все про демократию и пр. Нет её и не было. Есть власть денег, которая хочет иметь больше и больше. И раньше в СССР если мы все были защищены, были людьми, то сейчас посмотри вокруг. Страну из имперской державы превратили в помойку!