Леонид КРЫЛОВ, Юрий ТЕПСУРКАЕВ
Мы хотим познакомить Вас с пилотом-истребителем, которому на протяжении его летной работы откуда-то свыше, казалось, не раз давались верные, знаки: 'Сейчас ты проскочил, но в другой раз так не повезет'. Но он продолжал летать, и сражаться, и получал новые звоночки-предупреждения от судьбы, и снова поднимался в небо...
Эта фраза о человеке, отдавшем авиации более полувека, звучит не совсем обычно, но, тем не менее - в детстве Николай Иванович Иванов о работе летчика не помышлял. Псковский аэродром рядом, мальчишки всей страны, едва научившись ходить, мечтают о самолетах, а он свою судьбу с небом долго всерьез не увязывал. Но к восемнадцати годам, когда пришлось выбирать свой жизненный путь, он уже влюбился в авиацию - крепко и на всю жизнь - и в 1941-м поступил в Сталинградскую школу пилотов.
Он хорошо запомнил день 22 июня 1941 года. 'Нас ведь как воспитывали ? Врага будем бить только на его территории. И вот прекрасно помню: воскресенье, замечательный солнечный день, в училище выходной. Когда в час дня Молотов сообщил по радио о начале войны, по сначала никто не поверил. А потом все рванулись на фронт. И я очень на фронт хотел. Хотелось показать себя, казалось, что вот-вот - и война закончится, без нас. Но дело сказалось значительно сложнее'.
В 1943 г., овладев пилотированием Яков, Н.И.Иванов закончил обучение и был направлен в запасной полк в Саратов. Там его и нашел 'купец', отбиравший летчиков для фронтовых дивизий. Перелетели в Воронеж, но - новая задержка. 'В Воронеже нам воевать не довелось. Самолеты пришлось сдать, нас отправили в Люберцы. И хотя попятно было, что война скоро не кончится, но время шло, и начинало казаться, что повоевать мы все же не успеем'. Наконец, Николай получил направление под Смоленск, в поселок Знаменка, в 149-й полк 323-й дивизии Резерва ВГК, вошедшей в 1-ю воздушную армию Громова. Ему повезло, и его взял к себе ведомым замечательный летчик Арсений Морозов. Недалеко стояла знаменитая французская эскадрилья 18-го ИАП 303-й дивизии, ставшая впоследствии полком 'Нормандия-Неман'.
Отсюда, со Знаменки, и выполнил младший лейтенант свои первые вылеты. Это был напряженный период, до конца 1943-го Н. Иванов совершил 21 боевой вылет, провел 16 боев, одержал две победы и сам был сбит. За это же время его ведущий А. Морозов сбил 10 самолетов.
Первым самолетом, над которым одержал победу Иванов, стал FW 190.
"После, боя Арсен спрашивает:
- Ну, ты как себя чувствуешь? Доволен?
- Доволен, очень доволен!
- А о чем думал, когда увидел, что ты его сбил?
- Я хотел, - отвечаю, - чтобы он выпрыгнул.
- Дурак ты, - ши что-то вроде того.- Говорит Арсен. -Он же завтра вернется и тебя или кого другого собьет. Их нужно уничтожать!
А я очень хотел, чтобы пилотяга выпрыгнул. Он ведь человек, а мне очень сложно было сразу переменить свои убеждения..."
Скоро Н.И.Иванов первый раз попал в списки погибших. 'В тот раз меня не истребители сбили, бомбардировщики. Я завалил одного и. в азарте, зашел с хвоста на второго. А в то время немцы интересную штуку придумали - гранаты на парашютиках сбрасывали. И в мой самолет попала такая граната. Самолет получил 107 пробоин, я был ранен в ногу, и при посадке - я не прыгал, садился с убранными шасси на передовой - ударился головой о пришл и получил травму черепа.
Меня вытащили наши войска, и через три дня я вернулся в полк. А там меня уже и не ждали. Бой был тяжелый, ну, и меня отнесли к погибшим героически'.
Зимой 1943-44 гг. нелетная погода практически полностью приковала и нашу, и вражескую авиацию к земле. 323-я дивизия РВГК - своеобразная затычка на самых горячих направлениях - не летала, а к лету 1944-го вошла в 16-ю армию Руденко и участвовала в Бобруйской операции. Николай много летал, набираясь опыта от своего ведущего, Героя Советского Союза старшего лейтенанта Арсения Ивановича Морозова. Но 24 июля 1944 года комэск Морозов не вернулся из вылета.
'Арсена очень ценили, самые ответственные задания давали. И иногда я ходил с ним на разведку, и одном из таких вылетов он и погиб. С 41-го года летал, ни одной пробоины не привозил, а тут его зенитки подловили.
...Станция та называлась то ли Черемха, то ли Крещелье, это за Западным Бугом. Мы отштурмовались по немецким. платформам с техникой, с солдатами и Арсен передал: 'Колька, разворачиваемся вправо!' И на развороте я увидел за его самолетом дымок. Это снаряд пробил водорадиатор. Я больше ни на что не гляжу, подхожу к нему... Мы только отштурмовались, высота метров двести всего. 'Арсен! Арсен!' - а он в кабине согнулся и самолет как был в развороте, так с креном и идет. Я ему: 'Бери влево! Влево ручку!' Он услышал, смотрю - крен убавился. А на себя - никак... 'Арсен! Возьми ручку на себя!' Но видать, не пересилить ему. Я ему: 'Триммером возьми!' Он ничего не смог сделать. А самолет все ниже, ниже... Июль, цветущие поля, уже замелькал, заблестел впереди Западный Буг. А на восточном берегу недалеко наш аэродром был. Я только и думал о том, как бы нам эту речку перемахнуть - а там уже свои. А самолет Арсена все ниже, ниже. И какая-то неровность, бугорок. Он как ахнулся - все! - и развалился...'
По завершении Бобруйской операции 323-я ИАД перешла в 4-ю воздушную армию Вершинина, где принимала участие в освобождении Польши.
16 февраля 1945 года старший летчик старший лейтенант Н.И.Иванов на Як-9Т вылетел на прикрытие войск, насыпавших за Вислой. Когда горючее уже кончалось, группа обнаружила 12 FW 190, идущих с бомбовым грузом. Николай сообщил, что вступает в бой, и атаковал 'Фоккеров'. Четверку Me 109 он не заметил... '...Мой ведомый Ковалев Вася передает мне во время боя: 'Я ранен!' Уже после войны я, как и вы, наверное, читал Твардовского, и мне понравилось его четверостишие:
У летчиков наших такая порука,
Такое заветное правило есть:
Врага уничтожить - большая заслуга,
А друга спасти - это высшая честь!
Тогда я этих строк не знал, но потом, после войны, когда живой остался, подумал, что это действительно было неписаным законом. И когда ведомый передал мне, что ранен, я начал отбивать от него 'Фокке-Вульфов' и не у следил за атакой 'Мессершмиттов'.
Трасса прошла по правой плоскости, - это я видел, - и все в кабине полетело на меня. Такой яркий был день, и вдруг в один момент он сменился огнем. Самолет потерял управление, и я сбросил фонарь, чтобы выпрыгнуть. Еще успел у видеть, что плоскость отрублена, но, как только открыл кабину, пламя рвануло через меня. Я перенял от наших летчиков привычку не пристегиваться плечевыми ремнями, только поясными - так было легче осматриваться. А когда осколки попали мне в лицо, и пламя в лицо, то я уже и замка не видел.
Это рассказывать долго, а так все произошло мгновенно. Я пытался нащупать замок ремней, а руки в перчатках начали обгорать. И тут у меня такая мысль проскользнула... Я знал, как заканчиваются такие падения в горящем самолете, и я попытался открыть рот, чтобы набрать в себя пламени и потерять сознание. Жить хочется всем и всегда, и мне, конечно, хотелось, но я не мог расстегнуть ремни. Но, возможно, раз в жизни силы человека удесятеряются. Я рванулся, очень сильно рванулся, и потерял сознание. А когда пришел в себя, то почувствовал, что падаю.
Попытался глаза открыть, а у меня веки обгорели - левым глазом ничего не вижу, правым - почти ничего. Рукой нащупал кольцо парашюта и рванул. И когда стропы пошли, парашютик выскочил, я свою ногу в стропах заметил. И сразу - удар. Если бы я упал в поле, то погиб бы, конечно, но я попал на деревья. Упал я в чистый, очень чистый разреженный лес - на передовой, но на немецкой территории. Сгоряча правое веко рукой поднял, парашют отстегнул и побежал - еще нормально себя чувствовал. Смотрю - снег за мной красный... Я ранен был, но боли еще не чувствовал, не до того было. Подбегаю к куче валежника, смотрю - человек. Я ему крикнул: 'Держи!' - и больше ничего сказать не смог.
Тот парень оказался стрелком-радистом с Ил-2. Сашей его звали, а фамилию я не запомнил. Он меня спас, вытащил на свою территорию. А наши приняли меня за немца - я длинный был, и обгорел весь так, что ничего не понять. Начали шуметь - мол, ура! Немца поймали! Да парень тот объяснил, что я свой...'
На аэродроме, приняв сообщение о начале боя, выслали группу Яков на помощь. Их Н.И.Иванов не видел, но они успели заметить, как он вел бой и был сбит. Летчики видели, как вспыхнул, а чуть позже взорвался его самолет, но его самого, раскрывшего парашют перед самой землей, не заметили. Вернувшись, они доложили о гибели старшего лейтенанта Иванова - 'и сомнений никаких не было. Не пропал без вести, не что-то еще. Все было понятно - погиб'.
Вероятно, еще не осознав до конца всю тяжесть произошедшего с ним, Николай попытался вернуться в свой полк. Но окружающим с первого взгляда становилось ясно, что война для страшно обгоревшего пилота уже закончилась. Его переправили в Познань, откуда самолетом доставили в Москву, на Ходынку. А с Ходынки Главный хирург ВВС полковник Сельцовский направил Николая в Сокольники, в Центральный авиационный госпиталь. Попал он в глазное отделение. Оперировали Н.И.Иванова Александр Александрович Вишневский (сын знаменитого академика и сам будущий академик, генерал-майор, Главный хирург Советской Армии) и подполковник медицинской службы Евгений Максимович Белостоцкий.
Здесь, в госпитале, Николай Иванов встретился с человеком, ставшим при жизни легендой отечественной авиации. 'Лежал я один в палате для тяжелораненых на три места. Вишневский вынул осколки, веки прооперировал и наложил на глаза повязки. Так что ничего я видеть пока не мог.
Как-то приходит медсестра Стеша и говорит: 'Теперь тебе веселее будет'. Понятно - значит, еще кого-то притащат.
Слышу - внесли. И лежит тот человек, молчит, дышит неровно, но не охает. Я все жду, когда же он заговорит со мной - не знал еще, что он, как и я, ничего не видит. Наконец, он через какое-то время спрашивает: 'Есть здесь кто?' А я так долго ждал этого вопроса, что сходу выпалил: 'А *****, не видишь?!' Ему, наверное, очень тяжело было, но он спокойно так отвечает: 'Если бы видел - не спрашивал бы'.
Разговорились мы с ним, и оказалось, что это капитан Анохин, летчик-испытатель. Я про его случай в 'Огоньке' читал, но он, что интересно, сказал, что парашют не открывал.* И еще говорит: 'Ты курсантом фильм смотрел про перегрузки? Так это меня снимали'.
* Сергей Николаевич Анохин участвовал в испытаниях Як-З. Непосредственно перед его вылетом самолет был облетан на максимальных перегрузках, при этом их величины превысили предельные для планера значения. Например, о деформации крыльев можно судить по тому факту, что при выпуске шасси сдвинувшийся с места 'солдатик' пробил обшивку крыла рядом с предназначавшимся для него отверстием. Однако, самолет все же выпустили в полет на пилотаж. На одном из маневров Як-З разрушился в воздухе.
Настроение у меня в те дни было, конечно, унылое, но он меня здорово поддержал:
- Не падай духом! - говорит.
- Да нет, - отвечаю, - тут дело труба. И руки у меня обгорели, и не вижу пока.
- Ничего! И я летать буду!-а у него один глаз удален, ребра, руки, ноги поломаны...
- Как же так, - спрашиваю, - ведь у тебя уже глаза нет ?!
- Я летать буду!
И как-то ободрил шуткой: 'Ты только духом не падай. В крайнем случае будем с тобой у Белорусского вокзала спичками торговать'. Тогда это очень доходным занятием было, летчики, знаю, этим промышляли.
Дня через три Анохина забрали в хирургическое отделение. Но я запомнил его мужество, его уверенность, и они не раз еще мне в жизни помогали.'
Н.И.Иванов и С.Н.Анохин снова встретились через 11 лет, в 1956 году.
'Я тогда учился в Академии ВВС. Едем мы как-то с товарищем в Монино - а в тех электричках всегда полно летунов. И вдруг товарищ говорит:
- Смотри - вон в тамбуре стоит небольшого роста, окруженный пилотягами. Знаешь его?
- Нет, - отвечаю, - не знаю, и знать не хочу.
- А надо бы, это же единственный в Союзе одноглазый летчик-испытатель. Есть еще штурмовик один, а этот - испытатель! Героя получил, полковник.
- И кто же это?
- Да Анохин!
Я сначала воспринял это, как обычную информацию, а патом в голове шевельнулось: 'Черт возьми! Я же с каким-то Анохиным в госпитале лежал!'
- А как его зовут, - спрашиваю, - не знаешь?
- Нет. Знаю, что полковник. Герой, а по имени...
- Слушай, давай-ка подойдем!
А знаете, я ведь его не видел тогда, в госпитале. Но он меня своими словами здорово воодушевил, и я его в своем воображении представлял таким, как на картинках летчиков рисуют - высоким, широкоплечим, розовощеким. А этот какой-то... Ну, ни по, ни с. Приблизились, я примеряюсь - и выходит, что я на целую голову выше.
- Что, - спрашиваю у товарища, - вот этот плюгаш ?
- Вот именно. Да ты подойди, подойди! Подошел. Я в форме был, при погонах, а он без них, в шлемофоне.
- Здравствуйте, товарищ полковник, - говорю.
- Здравствуйте, майор. Но я Вас не знаю, - он отвечает. А потом - хвать меня за шинель:
- А вот голос Ваш кажется знакомым!..
И тут я ему напомнил:
- А кто звал к Белорусскому вокзалу спичками торговать ?
- Николай?!
- Он самый!
Но тут поезд подошел к Чкаловской, где он выходил. Договорились встретиться, но, как это бывает, не довелось. И далее я о нем только по телевизору узнавал'...
...Но вернемся в 1945 год. Операция Вишневского спасла глаза, но врачи дружно считали, что летать Николай больше не будет.
Однажды, спускаясь с крыльца Центрального госпиталя, он увидел у фонтана перед входом окруженного людьми человека. Тот, как оказалось, обгорел в самом начале войны, и рассказывал, как ему восстанавливали лицо. 'Я на него посмотрел - нос носом, немножко вроде утиный, но все-таки нос. И уши - шапка держится. ' Из разговора стало понятно, что оперировал того человека Александр Александрович Линберг, ленинградский хирург, о мастерстве которого ходили легенды. Н.Иванов решил поехать в клинику Линберга, но для получения отпуска требовалось обоснование, а он не хотел раскрывать цель поездки. Помог ему оказавшийся в то время в госпитале старший брат Глинка. Как оказалось, у них был общий приятель, через которого они и познакомились. Глинка замолвил словечко, и председатель врачебной комиссии полковник Сабенников на свой страх и риск дал Н.И.Иванову отпуск с повесткой в Ленинград.
Прямо с Московского вокзала тот направился в клинику, но опоздал. А.А.Линберг принимал раз в неделю, брал всего 12 пациентов, а Николай приехал на следующий после приемного день. Помог случай. Переночевав на вокзале, Николай вновь приехал в клинику, где, как оказалось, не явился один из ранее отобранных пациентов, и его взяли на лечение. Как фронтовик, он попал во фронтовой эвакопункт ? 50, где Линберг провел над ним несколько пластических операций. Выписавшись из клиники, Н.И.Иванов прошел врачебно-летную комиссию.
'У меня оставалось слезотечение, но врачи сделали снисхождение. Спрашивают:
- Ты видишь что-нибудь ?
- Конечно, вижу, - отвечаю.
- Ну, и что же ты видишь?
- Особенно, где что плохо лежит!
Так вот, с шутками-прибаутками, и гляжу - с оговорками допустили меня до летной работы. '
Не успел он вернуться в свой 149-й полк, как стряслась новая беда - летчиком заинтересовался СМЕРШ. Причина пристального внимания контрразведчиков оказалась простой. Покинув горящий самолет в феврале 1945-го, он оказался за линией фронта на территории, оккупированной врагом - а ну как успел стать шпионом? В конце концов разобрались, но в боевой полк не вернули, а направили в Учебный Центр ДОСААФ в Вязниках. Но неприятности с 'органами' на этом не закончились.
В 1950-м один из летчиков попытался с Украины перелететь в Югославию. Под подозрение немедленно попали все его родственники и знакомые. Одним из приятелей оказался Н.И.Иванов, не скрывавший хороших отношений с беглецом. И снова кабина самолета сменилась следственной камерой. Но и на этот раз все обошлось. Видя его непричастность, Н.И.Иванова реабилитировали и восстановили в партии с выплатой всех задолженностей по членским взносам, накопившихся за время следствия.
'Я считал это большим достижением. Когда доверие ко мне восстановилось, меня спросили, где бы я хотел служить. И я так подумал: за гибель своего ведущего, Арсена, я хоть как-то отомстил, а вот за себя не успел. Я попросил назначить меня туда, где труднее служить. Направили меня под Харьков. ' Николай попал в 726-й истребительный авиаполк, которому вскоре предстояло освоить МиГ-15 и отправиться в так называемую Правительственную командировку...
В то время советские авиачасти уже принимали участие в войне в Корее. Хотя их боевая работа не афишировалась даже в военных кругах, в Союзе летчики-истребители о ней знали. Одни завидовали, другие сочувствовали.
'Для переучивания мы выехали в Ярославль. Когда нам сказали, что будем переходить на реактивную технику, то некоторые летчики пытались увильнуть. Куда угодно, но только не в реактивную авиацию, потому что тогда это предполагало обязательное участие в боях. Прямо об этом не говорилось, но слухи до нас доходили. Мой ведомый из 726-го полка Генка Никифоров, или Никаша, уехал в Корею с другим полком на 10 месяцев раньше, и до нас доходило, что он толково там воевал*. Потом, когда мы прибыли, он остался на второй срок и вернулся ко мне. Но Генка еще в Союзе о подобном мечтал, говорил: 'Хорошо бы куда-нибудь на маленькую победоносную войну!' Молодые все так говорят.
Я тоже воодушевился. А у многих энтузиазма перед Правительственной командировкой не было. Но это личное дело тех летчиков. Особенно легко понять имевших детей. Уже в Корее один летчик моего звена, помню, сказал: 'Э! Тебе хорошо! Ты ведь почему такой смелый ? Потому что погиб - и тебе наплевать. А у меня двое детей!' Но, по-моему, погибать и без детей не хочется.
Однако, наших желаний не спрашивали. Такого, чтобы вызывали по одному - поедешь или нет ? - не было. Дали приказ, и мы поехали. '
* Старший лейтенант Г.А.Никифоров прибыл в Корею в составе 148-го ГвИАП 97-й ИАД. За время пребывания в Корее в составе этого полка, на счет Г. А. Никифорова были записаны 3 F-86 и 1 F4U.
В марте 1952-го 726-й ИАП в составе 133-й ИАД получил приказ к перебазированию. Перед отправкой дивизия получила новые МиГ-15бис 24-й и 25-й серий завода ?153, самолеты разобрали, погрузили в контейнеры и отправили по железной дороге в Маньчжурию. За ними литерным эшелоном последовал личный состав, переодетый в китайскую военную форму. В апреле контейнеры с МиГами прибыли на аэродромы второй линии 64-го корпуса, 147-й ГвИАЛ и 415-й ИАП попали на Мукден-западный, 726-й ИАП - на Дунфын. Самолеты собрали, облетали, и с 20 апреля дивизия начала активную подготовку к боевым действиям. Первоначально главной задачей 133-й дивизии являлась ПВО Мукдена и прилегавших к нему районов, и лишь эпизодически летчики привлекались к отражению налетов авиации над территорией Северной Кореи. 5 июля полки дивизии перелетели на аэродромы первой линии Аньдун и Дапу.
С Аньдуна в то время действовала 97-я ИАД под командованием полковника Шевцова. И здесь нам хотелось бы не надолго отступить от повествования и сказать несколько добрых слов в адрес 'шевцовцев'. По каким-то причинам считается, что 97-я ИАД была разгромлена наголову, и от окончательной потери инициативы в войне 64-й корпус спасло только прибытие в его состав новых соединений. Мы с полным основанием можем утверждать, что разгром 97-й дивизии - один из мифов Корейской войны (к более подробному рассказу мы надеемся вернуться в другой раз). Дивизия вела боевые действия с февраля 1952 г., сменив на Корейском ТВД знаменитую 'парадную' 324-ю ИАД Кожедуба. Начало работы 97-й ИАД совпало по времени с резким качественным и количественным улучшением авиационной группировки ООН. С февраля общее напряжение боевых действий возрастало непрерывно. Необстрелянные 'шевцовцы', брошенные в бой наспех, сделали, казалось, невозможное - пройдя через тяжелейшие неудачные бои марта-апреля, в мае начали возвращать инициативу в свои руки.
Конечно, это не далось бесплатно. К июлю 1952-го летный состав 97-й ИАД оказался измотан до предела. Дальнейшее участие дивизии в войне могло привести к очень высоким и неоправданным потерям.
Через четыре дня после прибытия на Аньдун и Дапу 133-й дивизии, 97-ю отвели во второй эшелон на Мукден. Летчики 133-й ИАД включились в боевые действия в полной мере. Уже 16 июля они провели свой первый результативный бой с 'Сейбрами', в котором однополчанин Н. И. Иванова майор В.Я.Федорец сбил пилота 51-го авиакрыла Герхарда С. Дрезена.
...Майор ВВС США Феликс Эсла-младший (Felix Asia, Jr.) службу в Корее начал в составе элитной 334-й эскадрильи 4-го авиакрыла. 27 февраля 1952 г. он сбил свой первый МиГ. Вскоре Эсла перешел в соседнюю 336-ю эскадрилью, К августу на борту его F-86 'Мясницкий нож' красовались уже девять звездочек: пять за сбитые МиГи и четыре - с маленькими буквами D в центре - за поврежденные. Справедливости ради отметим, что на официальном счету майора к тому времени числились четыре МиГ-15. От титула аса его отделяла лишь одна победа.
Утром 1 августа 1952-го года Феликс Эсла вылетел на патрулирование к Ялуцзяну. Около 9:15 по среднекорейскому времени пилоты 4-го ИАКр обнаружили 24 МиГа, идущих тремя группами по восемь машин на 1000 - 1500 метров ниже. 'Сейбры' пошли в атаку. Летчики МиГов увидели их слишком поздно и были вынуждены перейти к обороне. Один из МиГов выбрал для себя майор Эсла...
...Тот бой стал для капитана Иванова первым 'реактивным' боем, принесшим первую победу над новым противником:
'... 'Сейбра' пересилить очень трудно, но если уходить с набором высоты, с разворотом, то МиГ уйдет. И, кроме того, если летчик хороший, - а я, между нами, девочками, считал себя очень хорошим летчиком, -то и на вираже можно с ним состязаться. Я это помнил, и когда произошла первая встреча, первый мой воздушный бой, то я и сбил двух... '
Из рапорта капитана Иванова: '1.08.52 я вылетел по команде с СКП в группе пп-ка Чиж на перехват противника. Я вел второе звено. При подходе к 43-ей зоне я шел слева сзади ведущего звена.'
'...Я, как замкомэск, вел второе звено второй восьмерки. По радио передавали постоянно, что вокруг 'Сейбры', что их очень много. Я, конечно, стреляный воробей, но в этих-то боях не участвовал. Очень я себя напряженно чувствовал, как и каждый, кто противника не видит, но знает, что он повсюду вокруг.
Первое, что я увидел - это летящие баки, и за ними шлейфы керосина. В это время слышу, передает ведомый: "Перехожу влево!' - хотя я команды такой не давал. Но он, видимо, посчитал, что так безопаснее, баки-то справа падали... Хороший он был парень. Лева Цветков... Он никогда не воевал, хотел, видимо, как-то обезопасить себя...
Увидел я баки, затем и самолеты - 'Сейбры'. Они уже шли в нашу сторону. Наша высота была тысяч десять, а они шли выше нас и уже почти пересекли нашу группу. Я взглянул влево, - где там Лева? - а слева уже 'Сейбры'... В общем, прозевали мы немного...
Что делать? Надо действовать- я прекрасно помнил Наполеоновское изречение о том, что в решающий момент, когда не знаешь, что делать, то лучше делать хоть что-то, чем не делать ничего...'
Из рапорта: 'Наша четверка была атакована справа под ракурсом 3/4 парой 'Сейбров' и сразу же четверкой 'Сейбров', которая шла на встречно-пересекающихся курсах выше на 1000-1500 м. Я принял бой и энергично стал разворачиваться влево, вслед атаковавшим ('Сейбры' оказались сзади слева). В один из моментов боя мой ведомый гв. ст. л-т Цветков, шедший справа, пошел на самолет гв. ст. л-та Плитина, который шел сзади. По показанию ст. л-та Плитина, Цветков принял его за 'Сейбр'. Цветков прошел внизу'.
'...Волнение ушло, и такая злость во мне появилась... Я, когда с противником встречаюсь, всегда успокаиваюсь, я у же знаю, откуда грозит опасность. Ведомому что-то сказал, мол, Лева, давай держись, - тут уж не до позывных, - и, чтобы ракурс увеличить, начал отчаянно крутить. Я очень энергично пытался уйти от 'Сейбров', может быть и в хвост зайти. Но опыта таких боев у меня еще не было, хотя знаю, что пилотировал хорошо. И так получилось, что в этом состязании мой самолет свалился в штопор. Я и сам штопорил часто, и летчиков на штопор вывозил, поэтому знал, что это такое. Не ожидал, конечно, что он свалится, но контроль над ситуацией не потерял.
Стал выводить, смотрю - 'Сейбр' пристраивается, и я опять в штопор, теперь уже специально. Много во мне было злости, но соображал, что делаю. Высоты уже немного оставалось. Точно не скажу, сколько, но не громадная была высота. И вот я вывел из штопора, а один из тех 'Сейбров' выскакивает вперед. Я уже не стал осматриваться, - собьют меня, не собьют, - а пошел прямо за ним. Прицелился, дал очередь одну, другую - и сразу вижу, что попал. Только я начал выравниваться - и второй 'Сейбр'. Видимо, он по мне стрелял, но не попал и выскочил надо мной вперед. Я какой-то маневр выполнил... Все это было на пределе отчаяния, что-ли... Я хочу сказать, что мне очень хотелось сделать что-то... что-то полезное. Он сверху шел, а я как крутил, так навскидку ударил. И что точно помню - я прицел поставил на 'непод. ', чтобы как-то быстрее все сделать. Сбил и второго...'
Из рапорта: 'Куда ушел первый 'Сейбр' я не видел, а второй после двух очередей задымил и я увидел развороченную левую плоскость. Я дал еще очередь. Самолет загорелся, за ним пошел след дыма, он плавно пошел влево-вниз. Гвардии ст. л-т Плитин видел, как падал 'Сейбр' (он был надо мной).
Я осмотрелся - самолетов не увидел, район не узнал, запросил 'дорогу' и сразу же увидел 'сапог' в разрывах облаков. Я был почти над ним. Потом передали 'откос' и я пошел на аэродром'.*
* ЦАМО РФ. ф. 726 ИАП, on. 152793сс, д. 5, л 30.
'...И когда домой вернулся, показывал два пальца на рулежке, все очень за ведомого беспокоился. А ведомый катапультировался... Он, видимо, все за мной держался, и на малой высоте... или парашют его, может быть, раскрылся поздно. Он ударился о вершину сопки, внутренности отбил, пожил еще немного, и умер... Самолет, конечно, развалился. И еще человек, погиб у нас в том бою, командир звена Андрюха Костин из 3-й АЭ, и погиб Горобченко - замполит 3-й АЭ. И Костин, и Горобченко родились 18-го августа 1918-го года, и погибли в один день - 1 августа 1952-го...'
Ведущим той пары 'Сейбров' был майор Феликс Эс-ла. В тот день он почти одержал свою пятую победу, но... везенье не простое ремесло.
* * *
Позволим себе еще одно отступление и поговорим чуть подробнее о победе Н. И. Иванова над майором Эслой. Очевидно, во всех хоть сколько-нибудь заметных событиях факты быстро обрастают 'подробностями' от очевидцев и в еще большей мере от, скажем так, 'ухослышцев'. Бой 20 августа стал весьма заметным, и породил одну из самых известных в кругу ветеранов легенд о чернокожем американском асе - полумифическом существе, промышлявшем свободной охотой в районе наших аэродромов, набравшем на этом занятии около десятка побед и сбитом-таки капитаном Ивановым (вместе с ведомым)*. Интересно было бы разобраться в истоках этой истории.
* Некоторые читатели, к слову, уже выразили свое недоумение по поводу того, что 'сбитие' этого легендарного аса не нашло отражения в статье 'Хроника потерь истребительной элиты' (МА 1/96). Напомним, что в 'Хронику...' мы включили только потери пилотов, пять или более побед которых были признаны официально.
Некоторые ветераны сообщали, что вскоре после того боя они видели фотографию лежащего на земле F-86 с погибшим чернокожим пилотом в кабине и звездочками на борту. Снимок был сделан поисковой комиссией для подтверждения победы Н. Иванова. Нам не довелось увидеть этой фотографии ни в документах дивизии, ни в каком-либо личном архиве.
На наш взгляд, она действительно могла существовать, однако это не был 'Сейбр' майора Эслы. Его F-86E-10-NA (серийный номер 51-2767) при ударе о землю разрушился, более или менее цельной сохранилась лишь хвостовая часть фюзеляжа с оперением. Кабина оказалась практически полностью уничтоженной, но крышка оружейного отсека со звездочками на борту неплохо сохранилась и была сфотографирована поисковой командой. Были найдены и останки белого пилота.
Таким образом, две фотографии - чернокожего летчика и крышки оружейного отсека - вероятно и положили начало истории о коварном истребителе-негре, поплатившемся за свою страсть к 'свободной охоте'. А затем, переходя из уст в уста, она стала повествованием, '...которое подвергалось самым различным искажениям не только теми, кто жил в те времена, но также и в последующие годы... Причем одни выдают за факты самые сомнительные слухи, другие - объявляют ложью то, что действительно имело место; последующими поколениями в обоих случаях допускались преувеличения.' (Тацит)
* * *
20 августа 726-й полк участвовал в сложном бою с 'Тандерджетами', прикрытыми 'Сейбрами', в котором Николай Иванов как бы заработал третью победу. Именно как бы. Он вел огонь с близкой дистанции под большим ракурсом, и момент поражения цели на пленку фотопулемета не попал. Достоверность победы подтвердила служба радиоперехвата, слышавшая сообщение американского пилота о катапультировании. Однако без пленки получить победу на свой счет Н. И. Иванов не смог. Противник был сбит им лично, но зачислили его на счет всего полка. Подобный выверт можно хоть как-то уложить в голове только если учесть, что за сбитого летчик получал 1500 рублей, но если самолет шел на счет части, то никаких денег ему не полагалось. Возможно, командование дивизии просто не рискнуло 'растранжирить' народных полторы тысячи, не имея всех требующихся для подтверждения победы бумажек.
В тот день, 20 августа, не обошлось без потерь и в 726-м полку. Пара 'Сейбров' 334-й эскадрильи, пилотируемых майорами Фредериком К. Блесси и Эдвардом П. Болингером, атаковала пару МиГов, которые с выпущенными тормозными щитками снижались для посадки в Аньдуне. В результате оба МиГа были сбиты. Ведущий нашей пары майор Шеховцов погиб, его ведомый старший лейтенант Лелецкий катапультировался из горящего самолета.
К началу сентября 1952-го 'Сейбры' резко активизировали деятельность по блокированию аэродромов базирования МиГов и 'свободной охоте' над территорией Китая. Похоже, что благородные 'Маэстро' - фриц, выходи драться, на взлете бить не буду - существовали только в кино. На войне же взлетающий или садящийся самолет представляется слишком соблазнительной целью. В сентябре до половины всех потерь советский корпус понес именно в районе своих аэродромов.
F-86 парами или звеньями на большой высоте патрулировали над Корейским заливом в районе устья Ялуцзяна. Наши аэродромы американцы видели как на ладони. Появляется пыль - значит МиГи запустили двигатели и начинают выруливать на старт. 'Сейбры' немедленно переходили в крутое пике и к моменту отрыва МиГов от полосы успевали набрать сверхзвуковую скорость. Затем следовала одна атака по едва поднявшемуся в воздух МиГу - и уход в залив на предельной скорости. Для летчика, сбитого на малой высоте, шансов выжить оставалось очень мало. Николай Иванов вспоминал: 'Я видел, как сбивали на взлете. Летчики погибали. Некоторые умудрялись поднабрать высоту и катапультироваться, но чтобы кто-то при этом спасся, я ни разу не видел'. Противопоставить что-либо такой тактике 'Сейбров' было невероятно сложно, и часто для советских летчиков оставался лишь один выход - не взлетать вообще.
5 сентября капитан Иванов стал одним из немногих, благополучно переживших атаку на взлете. С КП поступила команда на взлет, и он своей первой парой начал разбег, когда наблюдатели заметили падающую с высоты пару 'Сейбров'. Взлет группы немедленно прервали, но для пары Иванова оставался только один путь - оторваться от ВПП и попытаться уйти, поскольку оставшейся длины полосы для торможения уже не хватало.
'.. .Я когда взлетал. - одну руку на катапульте держал. И на разбеге баки бросил. Никогда этому не учился, ни с кем об этом не говорил, но когда мне закричали: 'Тебя бьют, атакуют!' - а я уже вот-вот оторвусь, и останавливаться нельзя, - в сопки врежусь, - я нажал на кнопку сброса баков. Может, именно это мне и помогло. Те, кто был на земле, говорили позже, что мой взлет произвел на них сильное впечатление. Не знаю... На меня он впечатления не произвел.
Все обошлось. В мой самолет попала только одна пуля, ведомый - вообще без пробоин. В тот день облачность была баллов 5-6. Я облака пробил, а надо мной проносится пара 'Сейбров', в залив у ходит. И я одного сбил, наверняка сбил. Это над аэродромом было, и все видели.
Сел, вылез из самолета, во мне все еще злость кипит, и тут подбегает замначштаба Иван Евдокимович Годин. Обнимать меня начал, - ну, ты прям герой, туда-сюда... Меня потом начальники спрашивали, что мне лучше, предлагали звание и орден Ленина. Я думал, речь идет о Герое - по крайней мере, разговоры такие ходили. Естественно, я ответил: 'Звание и Ленина!' И уже очень скоро, может, на другой день, начальник политотдела на собрании вызывает: 'Майор Иванов!' Я сижу, я - капитан. А он: 'Майор Иванов, это Вы - майор Иванов'. Вот так дали мне звание майора, а через несколько дней наградили орденом Ленина'.
Однако, этот 'Сейбр' не был засчитан сбитым! Летчик вел огонь против солнца, а 'Сейбр' упал в Корейский залив. На фотопленке все 'забито' солнцем, вещественные доказательства ушли на дно. Как отмечено в документах 133-й ИАД, падение сбитого 'Сейбра' наблюдал практически весь Аньдун - от пилотов и техников до солдата-часового у КП, но... Очевидно, как и 20 мая, в дело вмешалось денежное вознаграждение. Пусть сбил, пусть это видел весь аэродром. Но, как сказал вождь, социализм - это учет; нет требуемого набора подтверждений - нет денег, а заодно и победы нет.
...Скоро огромное нервное напряжение разбудило раны Великой Отечественной. Из-за трещины в позвоночнике, полученной при ударе о землю в феврале 1945-го, начались боли в спине, затем появилась сильная головная боль, и Николая Ивановича отправили в госпиталь, откуда он вернулся уже в самом конце войны. За десять дней до прекращения огня, 16 июля 1953 г., он выполнил свой последний боевой вылет, в котором повредил один самолет.
'Это были финальные вылеты в той войне. Мы уже знали, что скоро будет перемирие, и американцы знали, и погибать никому не хотелось. В тот день вылетел весь наш полк, я вел эскадрилью и в первую очередь старался строй сохранить и людей не потерять. Поэтому когда вдалеке увидел 'Сейбры', то даже не сразу атаку начал.
Они шли пересекающимся курсом несколько выше нашей группы. Я думаю, что американцы тогда допустили оплошность. У них и высота была больше, но когда я начал разворот, они ничего против моей атаки не предприняли. В развороте, на догоне я открыл огонь, но они, даже увидев трассу, никакого оборонительного маневра не выполнили. Я стрелять начал с большой дальности, метров 800, а то и больше. И пока сближался, продолжал вести огонь, раза три давал очереди. Вдруг 'Сейбр' - раз-два! - задымил и пошел вниз. Так и закончился мой последний вылет в Корее. '
* * *
В небе двух войн Н. И. Иванов выполнил 178 боевых вылетов, - 128 в Великую Отечественную и 50 в Корее, - и сбил 4 FW 190, 2 Не 111 и 3 F-86 (официально). По возвращении в Союз освоил МиГ-17Ф и ПФ, окончил Академию ВВС. Как опытный истребитель, он часто вывозил молодых летчиков на отработку пилотажа и, особенно, крутой спирали. 'Я много летчиков вывозил, в том числе и будущего космонавта Бориса Вольтова. Он был в моей эскадрилье. Толковый, очень хороший летчик, но не самый лучший. Он-то это прекрасно знает!'
Николай Иванович продолжал летать до 1957 года, когда по состоянию здоровья был вынужден оставить летную работу. Но с авиацией не распрощался и, даже готовясь разменять восьмой десяток лет, работал старшим инструктором, летчиком-методистом в Учебном Центре ДОСААФ Ярославля.
В первом ряду: Н.И.Иванов, Н.П.Плитин.
Во втором - Виктор Веряскин, Л.И.Русаков, Н.И.Сычев. Август 1952 г.
Кадры ФКП: Сейбр Эслы (слева) в прицеле Мига Иванова.
МиГ-15бис (?2515302) капитана Н.Иванова, 726 ИАП 133 ИАД, 1 августа 1952 г.
[edited by DENI]
Тот же МиГ-15бис в июле 1953 г. Пилот - майор Н.Иванов, техник самолета - ст. л-т П.И.Зуйков.
F-86E-10-NA (сер.? 51-2767) "The Chopper". Пилот - майор Феликс Эсла-мл., 334 ИЭ 4 ИАКр. Аэродром Кимпхо, утро 1 августа 1952 г.
[edited by DENI]