Понятен интерес участников к ИЖ-43К и к курковой тулке, представленной моделью "Б" и последующими её модификациями."Ружжо без курков, что жена без ушей" - писал Остап Вишня, да и внешний вид таких ружей навевает исторические и романтические ассоциации. А вот про модель "А", которая начала производиться на ТОЗе одновременно с "Б", а уж про ружьё Ивашенцева и подавно, я чегой-то ничего не нашёл.
Интересно знать мнение участников форума об этих системах охотничьего оружия.
[edited by Заряжающий]
Вообще у Трофимова про это ружъе подробно написано. Почитай.
Все что помню я, это то что выпускалось такое ружъе до войны (1-й мировой), выпускалось штучно и после, но имело отличную от довоенной конструкцию.
И еще, имели эти ружья потрясающую, не сравнимую ни с чем кучность, правда не помню, то-ли довоенные, то-ли послевоенные. http://www.hunt4u.ru/model_a.htm
[edited by MAX717]
Все дело в том что 100 лет назад ВСЕ оружие делалось из металла и дерева и руками... Сейчас- пластик, силумин, станки с ЧПУ(ну или обрабатывающие центры..)... Поэтому и ностальгия по вещам которые сделаны 100 лет назад а прослужат еще 100. Модель А,Б,Ивашенцова- невыгодно производить, а потому их производить не будут. Будут делать то себестоимость чего равна себестоимости 2 труб и чуток на зарплату и со сроком годности лет 5 (а чтоб через 5 лет новое купил). Вот... 😞
Послевоенную А 16 кал. долго держал в руках, потом пришлось расстаться ввиду императивов нарождавшейся разрешительной системы. Очень красивое было ружье, правда, не с самой удачной гравировкой. Самое сильно воспоминание - хрустальный звон стволов, когда их вывесишь за антабку и щелкнешь ногтем.
До стрельбы дело не дошло. А жаль. Причем до сих пор.
Вчера Трофимова прочитал.
До войны модель А стоила от 100 до 120 р. золотом, пересчитайте на сегодняшние деньги - если заработная плата рабочего составляла 15-20 р. а дойная корова стоила 3 р.
Знаю, что машинист в те годы имел зарплату около 10 руб... А это были ОЧЕНЬ квалифицированные "рабочие"! Но не суть, цена запредельная по тем временам-факт!!!
Да, маловато народу откликнулось. Видимо мало участников хорошо знакомо с тулкой модели 'А'. Поэтому перепечатываю (с небольшими сокращениями) из двенадцатого номера журнала 'Охота и охотничье хозяйство' за 1984 год рассказ известного собаковода и охотника Василия Ивановича Казанского о его ружье.
Василий Казанский
С одним ружьём
Бывают на охоте неудачи, а бывают и удачи - большая добыча. Но не в том настоящее охотничье счастье. А счастье - это особенный случай, добро на годы, может быть, на всю охотничью жизнь человека. Пришло и ко мне такое охотничье счастье и живёт оно со мной с 1927 года, по сей день - вот уже 58 лет.
Что же это за счастье? Ружьё! С ним одним прошел я много самых различных охот - с ним одним!
:
Впервые я получил ружьё восемнадцати лет, по окончании гимназии в 1914 году; отец (не охотник) скрепя сердце, наконец, дал согласие. Купил я двуствольную курковую централку бельгийской фабрики Бертрана (Льеж). Стоила она 50 рублей, было, значит, ружьё не из самых дешёвых. Стал я учиться стрелять, а заодно и понимать, что такое сверловка 'чок' (левый ствол) и 'цилиндр' (правый). Уехав на лето в деревню, я мало-мальски научился стрелять по воронам и сорокам, - иной 'дичи' там не было. Не стал я пока охотником, не стал и умелым стрелком: 'дичи', даже чёрной, было мало, кроме того, надо было поступать в Лесной институт, ехать в Петроград (в Москве Лесного не было). И так-то мало удавалось пострелять, а тут ещё и осечки!
Льежская 'фузея' 12 калибра с более или менее значительными перерывами служила мне лет десять с добавкой, а основной порок её - осечки становились всё упорнее, всё чаще и чаще. Я искал причины этой беды, искал способы борьбы сней:
:каждый способ излечения помогал на малое время, но потом каждый раз осечек получалось больше прежнего.
:
А до чего доходило, вот пример: как-то по чернотропу гонял мой выжлец зайца в хорошо знакомом мне мелколесье. Я поспешил на верный лаз - небольшую полянку рядом с лесной тропинкой дорожкой. Ещё весь серый беляк, не спеша, выбежал на полянку и, услышав щелчок моей осечки, сел. Выжлец был не паратый, и голос его гудел ещё вдали. Я чикнул левым курком. Беляк переступил на месте, вроде поправился. Я раскрыл ружьё, повернул патроны, чтобы бойки попадали в новые места. Должно быть, звук закрывания ружья не понравился беляку, и он неторопливо поскакал по полянке: 'Чик! Чик!' - ещё две осечки. Я взвёл правый курок - чик! - в угон. Всего пять осечек!
:
Нет! Так нельзя!.. И купил я бельгийку 12 калибра бескурковую. Ружьё было совсем новое, красивое и лёгкое - за счёт неполной планки - сантиметров по шести в казённой части стволов и в дульной. А в средней части между стволов был просвет. Порадовался. Но радости хватило не надолго: что ни выстрел - подранок летит или бежит. До этого я не верил, что ружьё может живить. А теперь поверил. Ведь какие бы заряды и снаряды я ни подбирал - результат один: даже белку, даже рябчика просто не возьмёшь, либо стреляй ещё, либо бегай, лови! Вздумал, было вернуть ружьё продавцу. А он рассмеялся:
- Вишь, чего захотел! Да это ружьецо у меня двое суток утоплено было. Пошел с ним по речке. Уток, как нарочно, много взлетало. Стреляю по ним, стреляю - пуха много летит и утка летит. Взял я эту дуру за стволы и швырнул в речку. А через два дня одумался: ружьё-то продать можно!
:
Купил я ружьё у сослуживца вовсе не охотника. Потому он взял это ружьё, что досталось оно ему чуть не даром. Рассказывал он мне, как баловался - стрелял по воронам. Когда я спросил про осечки и не живит ли, - он даже удивился, он даже не слыхал, что такое бывает. Купил я эту тулку бескурковую 20 калибра с двумя одинаковыми чоками - явно сделанную для кого-то на заказ. Внутри стволы были безупречны, а снаружи воронение несколько пострадало: ружьё прятали в землю. Был и ещё дефект: чуть заметная продольная трещинка на шейке ложи. Клейма на стволах - двуглавые орлы, надпись на планке 'Тульский Императора Петра Великого Оружейный завод'. Старина! Попробовал я приложиться, выцелить какой-то предмет, попробовал и на вскидку - ружьё оказалось отлично сбалансированным и прикладистым, словно для меня сделано. Хороша была и ложа - английская без всяких 'наростов' снизу (пистолетных) и без 'щёк' сбоку, а всё это, на мой взгляд, нарушает чистую простоту строгих линий, сдержанное изящество рабочего ружья.
Могли бы смутить и малый калибр и сильные чоки обоих стволов, да и трещинка на шейке ложи. Нелегка будет стрельба влёт из двадцатки да ещё с резкой ограниченностью осыпи дроби чоками.: Но разве нельзя привыкнуть? Я без колебаний решил: покупаю! Много пришлось мне слышать, что тульские ружья грубы, тяжелы, некрасивы, - но то, что я держал в руках, опровергало подобные суждения. Правда, стенки стволов были потолще. Чем у заграничных ружей, но это создавало лишнюю тяжесть грамм на сто - полтораста, что практически не может затруднить охотника. Отыскался и ещё плюс - длинные 70 мм патронники.
Встретился мне добрый друг Михаил Иванович. Ну, конечно, тары-бары: 'Как живы-здоровы?', 'Как у вас Плакун работает?', 'А повязана ли ваша Лютня?' и так далее. Дошло и до оружия.
:
Узнав, что никаких пристрелочных данных у меня нет, что веса заряда и снаряда не определены, мой друг взялся установить их, как он сказал, 'для начала пристрелки'. Тут же отговорил меня пользоваться чёрным порохом. 'Бескурковка и чёрный порох - какая отсталость!' - ругался он. Ну, я и обещал попробовать 'Сокол'.
Добрый человек Михаил Иванович с искренней заботливостью относился к людям, особенно к 'братьям-охотникам'. А меня, поклонявшегося тому же богу, что и он - гончей - он ценил особенно. Поехали мы к нему домой. На его аптекарских весах был навешен заряд бездымного пороха 'Сокол' - 1,6 грамма и дробовой снаряд 24 грамма. Для этих заряда и снаряда были сделаны мерки из стреляных бумажных гильз. Мой наставник работал точно и подогнал мерки замечательно. Он сразу заявил, что меркой для пороха я вправе пользоваться лишь в начале пристрелки, а в дальнейшем обязан каждый бездымный заряд взвешивать. С великой благодарностью принял я эти мерки: и пользуюсь ими всегда, а взвешивания не производил никогда. Как велик этот грех, не знаю. А стрелял и стреляю невешанными зарядами не хуже, чем мои товарищи по охотам.
Стал я охотиться со своей двадцаткой, привык к ружью, приспособился. И забыл я, что оно двадцатого калибра, и не вспоминаю чоки, и в голову не приходит, что мог бы иметь ружьё 'более подходящее'. Многие годы, десятилетия прошли:
Особенно презрительно относился к моей тулке добрый мой знакомый Глеб Александрович. Только и слышал я от него: 'Брось ты эту ерундовину, брось! Заведи настоящее ружьё!'
И пригласил я его на весеннюю охоту в 'моих' лесах валдайских. Глухариных токов я знал в этих местах не один. И тяги знал я, хоть и не отличные, но такие, что пару, а то и тройку вальдшнепов за вечер брал.
Поехали мы в свое Заозерье. От поезда, от рельсов девять километров шли, конечно, пешком, поустали. И решили с устатку первую ночь поспать дома, в избе. Ну а вечером постоять на тяге. Пообедали, чайку попили, пошли. Гостя я поставил, как водится, на лучшее место и ближе к тому же - версты полторы от Заозерья.
Вечер был тихий, теплый. Стоял я на полянке, любовался красками зари и наслаждался песнями, особенно дроздов, провозглашавших на весь мир свои намерения - 'Проведём! Проведём!', 'Плыть, плыть!', а ещё слушал зябликов, честно говоря, смаковал разнообразие оттенков у разных певцов, гремевших одно и то же, как бы одинаково.
Гукнул выстрел Глеба: минут через пять - дуплет: Ладно же! Не на пустом месте гость. А тут ко мне вальдшнеп цикает: вот он!:Налетел. Выстрелил и я.: А вот опять грохнул Глеб Александрович.: И ещё.: Так и пошла у нас перекличка выстрелами:
Когда стемнело, зашёл я к товарищу, чтобы вместе идти домой, а то впотьмах как бы не заплутался. Стрелял он немало, должен быть доволен. Подошёл я к его месту, окликнул: 'Эй, эй! Как охота?'
-Да чёрт его знает, - промямлил гость, - Стрелял по восьми
, да что-то не нахожу:
-Давай вместе поищем! - уж очень больно душе, когда пропадают подранки.
-Да нет! - отговаривает Глеб - Не стоит искать.: А ты, Василий Иванович, много ли стрелял?
-По трём стрелял, в том числе по одному дуплетом.
-А много ли взял?
-Трёх и взял, - ответил я, а самому неловко: человек расстроен.
Пришли мы домой. Нас хозяин, конечно, расспросил. И поддел Глеба.
-Вишь, наш вальшень привык к двадцатому калибру, ему двенадцатый внове. У меня хоть и двенадцатый калибер, так я их не бью. Это ништо! На мошниках, Глеб Александрович, отыграетесь.
Но и с глухарями Глебу не везло.
:
Я не скажу, что мой гость не охотник, хотя стрелок неважный, а главное, стрелок нервный. Не скажу и про себя, что стрелок отличный, далеко до отличного. Но привёл я здесь сообщение о нашей охоте ради ружья. Вот, говорят, что из двадцатки стрелять слишком трудно. Это неправда. Если привык к ружью, так три вальдшнепа подряд на тяге не чудо, ну а картечный выстрел по глухарю тоже свидетель в пользу моей двадцатки с чоками. А, не сбив ни одного вальдшнепа (мы ведь и ещё побывали на тяге), Глеб Александрович признал, что из моего ружья стрелять можно и даже очень.
Я, конечно, мог бы расхваливать свою двадцатку и за то, что осечек не даёт и подранки у нас с ним редки, но тут сравнение с ружьями более крупных калибров никакого выигрыша моей тулке не принесёт, так как и осечки, и нерезкий бой отнюдь не связаны с калибром. Я дорожу своей уверенностью в ружье и не сомневаюсь, что мелкая картечь уложит на месте волка (мне даже посчастливилось взять одного из-под тульской общественной стаи гончих). Я знаю, что рысь из моего ружья будет убита не только картечью или нулёвкой, но даже дробью N2, если стрелять метров за двадцать, знаю, что по зайцу и лисице можно уверено бить метров за сорок. Если говорить о стрельбе дробовой, то тут, конечно, с 20 калибром при сильном чоке бывает не всё ладно. Так при стрельбе молодых тетеревов, да и другой птицы, на малых расстояниях, чуть забылся, не дал отлететь сколько-нибудь, - ну и разобьёшь птицу в тряпку. Первое время у меня бывали такие случаи, а потом привык отпускать близко вылетевших. Все нужные навыки пришли и укрепились настолько, что незачем мне стало вспоминать, что за ружьё у меня в руках.
Отлично показала себя тулка-двадцатка и при стрельбе пулей. Мне и в голову не приходило отказаться от медвежьей охоты из-за малокалиберности ружья. И при стрельбе, правда, по некрупному медведю (пяти пудовику) был, например, весьма показательный случай. Я стрелял в полу угон с правой стороны метров за тридцать. Попав в заднее ребро, пуля (Жакан) взломала его, перебила все рёбра правой стороны и остановилась лишь в горле. Медведь не сделал дальше ни шагу.
А вот другой выстрел по такому же зверю. Пуля пробила медведя насквозь, сломав с каждой стороны по два ребра. Медведь пошёл шагом. Бросившись догонять его по глубокому снегу, я стрелял его из левого ствола в момент перелезания зверя через канаву, и пуля перебила ему позвоночник.
И ещё медведь. После малоудачных выстрелов соседа на облаве десятипудовая медведица остановилась с перебитой плечевой костью. Я стрелял метров за сорок; от пули по рёбрам она сразу легла. Осталось подойти и выстрелить в лоб.
:
Довелось мне стрелять и по лосям. И по этому зверю ни 20 калибр, ни чоки не подводили. Стоило моё ружьё похвалы за выстрел на пятьдесят метров, сваливший разом очень большого быка. Был и ещё случай, когда большой бык был сражён одной пулей; правда, он прошёл шагов сорок. И прочие выстрелы по лосям подтверждали хороший бой ружья пулей:
:
Упомяну ещё глухаря на току. Хороший бой должен быть у ружья, чтобы оно годилось для этой охоты. Я много бывал на глухариных токах, есть что вспомнить. В одну из вёсен ещё до Великой Отечественной войны я позволил себе взять за весну восемь глухарей, и сделал я из своей тулки по этим восьми восемь выстрелов.
Сказав немало о бое моего тульского ружья, нельзя промолчать и о прочности его.
Я уже упоминал, что при покупке ружья были на шейке ложи чуть заметная трещинка (могла показаться царапинкой) и повреждения воронения стволов в результате 'хранения' в земле, зато внутри сияли, как новые. Порча воронения меня не беспокоила, а вот трещинка на шейку ложи как-никак тревожила. С годами она из пустяковой чёрточки стала узенькой щёлочкой. В ложе создалось 'движение': если взять за конец ложи и потрясти, замечалось пошатывание. Положение угрожающее! Во время одной из моих лесных командировок я нашёл в деревне мудрого старого слесаря (он же и кузнец), и мы вдвоём придумали жестяную муфточку, которую он и сделал аккуратно и очень ладно. Шатание было устранено, но, конечно надо было сделать новую ложу. А тут немного позже выпал удачный случай побывать в Туле. Председатель общества охотников разрешил отремонтировать моё ружьё в мастерской общества. Пожилой мастер (фамилия запомнилась - Костромин), работавший прежде на Тульском оружейном заводе, принял ружьё как старого друга:
-А! Наше! Выпуск тринадцатого года, цена 125 целковых. Ну, как? Нравится вам наше изделие?
Я сказал, что лучшего не желаю. Ответ, конечно, старику пришёлся по душе. Он стал разглядывать 'беды', снял жестянку.
- Ну, воронение - это проще простого, ложу сделаем в точности, и прикладиста будет как старая. Ну-ка, а качка стволов? - он потряс ружьё, взяв за шейку у самой колодки, - Смотрите-ка, ружью лет двадцать пять, а качки столько, что еле распознаешь. Уберем, конечно.
Действительно, качки я до этого не замечал. Прочное изделие!
Ремонт был сделан отлично, и ложа ничуть не потеряла прикладистости. И опять пошли годы и годы, десятилетия и десятилетия.
И вот как-то в ноябре на стылом косогоре упал я и сломал ложу. И опять удалось воспользоваться работой тульских мастеров. Мало того, что отлично сработали новую ложу, но ещё произвели развитие гравировки, изящно продолжив скульптурную чеканку, которую ружьё имело 'сроду'.
Качка стволов в соединении их с колодкой была позаметней, чем прежде, но ведь ружьё-то только у меня работало больше пятидесяти лет!
Повторяю: да, подлинное было дано мне счастье в тульской бескурковке двадцатого калибра!
Нашёл картинку с разу с двумя знаменитыми тулками - А и Б.