Тема не вчерашняя, с тех пор я поумнел и взгляды на некоторые вещи поменял. Однако рассказ мне нравиться. Тема мистики мне не близка, и написалось все это за вечер после спора с огдной девочкой, могу ли я в принципе написать что-нибудь такое. Как-то у меня все в военно-милитарную тематику упиралось... 😊 В и-нете тогда был только один мой рассказ, "Специфика Ночной Охоты" про Ёжика. Его мы в разговоре и чехвостили в хвост и гриву...
Словом, приятного чтения 😊
.... Работы в этот день закончили пораньше. Не сказать, что их было меньше обычного - коровы, как всегда, хотели есть и в обычном режиме гадили, из под них надо было убирать навоз и их следовало доить. Сено тоже сегодня было не меньше, чем вчера - и оно просилось из аккуратно забитых на полях скирд в телеги, а оттуда - на просторные хуторские сеновалы.
Просто работали все не так как обычно. Стоило заглянуть в лица косарей или доярок - и становилось понятно, что работают они отнюдь не на совесть.
Хромой Гюнтер так и сделал, а поскольку был он, по общему мнению, далеко не дурак, то и за выводами далеко ходить не стал. Он знал, что гнетет людей.
- Алекс, прекрати сено вилами ковырять, - бросил он, проходя мимо Сашки, - Как у вас, русских говорят: "Работа не волк, в лес не убежит!"... Ужинать давай.
Сашка проголодался, но сама мысль о еде, наваристой ячневой каше и ситном хлебе, вызывала у него тошноту.
Как и у всех прочих остарабайтеров.
... Их нашли утром на окраине хуторского поля, примыкающего к графскому лесу Туфенвальде, в высоких, в человеческий рост, зарослях шиповника. То есть, сначала Дашка, девка с соседнего хутора Фогилей, увидела черный "Мерседес" с открытыми дверцами, стоящий необычно далеко от проселочной дороги. Пустой. Все знали, чья это машина, и Даша бросилась бежать со всех ног, забыв про узелок с пирожками, которые несла для работавшего у Гюнтера француза Адриана ...
А ИХ нашли позже. Когда Гюнтер собственной персоною пошел в кусты искать эсэсовцев, и заодно полюбопытствовать, не нужна ли его помощь.
Штурмфюрер СС Франц Кротовски лежал в трех шагах от машины. Мундир, белая когда-то рубашка, трава вокруг него, - все было темно-бурого цвета: Такой цвет имеет цветок "кровохлебка", да еще дешевая краска-сурик, какой красят полы в присутственных местах.
Поодаль обнаружились и трупы двух других - шофера с нашивками ваффен-СС, все еще сжимавшего в руках автомат, и личной секретарши Франца, Лизы Тосенмейер, в чине ефрейтора ...
Бывший фельдфебель Гюнтер не был впечатлительным. Немало мертвых людей, вернее сказать - сотни он повидал в молодости под Верденом и Ипром. Но когда с поля на к нему побежали обеспокоенные работники, он выскочил наперерез бежавшей впереди всех любопытной белобрысой Зоське, и громко рявкнул, размахивая руками:
- Все на поле!!! На поле, дери вашу мать! Алекс, Стась, Яцек - идите сюда. Помогите!!! - И крепко выругался.
По-русски...
Позже, когда Сашка и Стась с Яцеком отмывали руки возле корыта на скотном дворе, до них доносились голоса Гюнтера и молодого лейтенанта полиции, прибывшего в Хуммельсдорф снимать показания.
-Кто это был, герр лейтенант? Не представляю, кто мог такое сотворить?.. И, главное, зачем?
-Война, Брюммер, война. Из лагеря неделю назад сбежали шестеро, русский и пятеро татар из легиона "Идель-Урал". Может быть, они. Татары - дикие азиаты, изуверы. Кто их знает.: Но я такого в жизни еще не видел... Странно только, что не забрали оружие, а так - эти беглые еще и не такое творят. Среди ваших работников есть русские, верно?
Сашка обернулся. Он понимал по-немецки лучше обоих поляков, и уловил интонацию, с какой был задан вопрос. Гюнтер стоял вытянувшись перед молодым офицером во весь свой немалый рост, и его грубоватое лицо стало каменным.
-Герр лейтенант, я готов ручаться за своих людей. У меня только подростки. Не партизаны из Беларуси и не АК-овцы из-под Лодзи, а самые обыкновенные ребята. Я успел их изучить...
- Брюммер, я знаю, как вы к ним относитесь. И уважаю вашу позицию - в конечном итоге, это ваши работники. Но по мне, так следовало бы все же огородить бараки проволокой. И приставить охрану из фольксштурма. Я понимаю их, когда они бегают рыбачить на графский пруд и воруют яблоки в саду фермера Беркенау. Но когда кто-то РВЕТ на части важную шишку из СС, я не могу оставить это так просто. Поэтому не исключено, что я вернусь. И заберу с целью допроса того, кого понадобится.
Гюнтер некоторое время промолчал. Потом достал сигарету, затянулся и пристально взглянул на лейтенанта из под козырька своего потертого егерского кепи с отпоротым орлом.
- Я готов ручаться за них. Но если чего узнаю - немедленно информирую вас.
- Я рад это слышать, Брюммер, нам необходимо содействие фермеров, - нарочито казенно ответил лейтенант, не прощаясь, развернулся и пошел к своему фургону.
Вечером за ужином только и было разговоров:
- А кишки на кустах висят! Верно, Яцек? Челюсть нижняя оторвана, а из шеи язык болтается:
- А Лиза-то, Лиза!.. Все ж нутряное добро наружу, будто взорвалась! Шлюха гестаповская!.. Доигралась!..
- Не, доброе дело кто-то сделал! Будет им в печках людей жечь:
- А ведь начнут округу шерстить - дык, и до нас дорвутся...
Сашка молча ел, ни на кого не глядя. И он, и поляки, и даже Гюнтер сочувствовать покойнику-Францу не могли. Слишком специфичный у того был род занятий, и кое-кто из батраков, кто попал сюда из лежащего за рекой концлагеря, знали про них не понаслышке... Просто случившееся было чем-то запредельным даже по невеселым нынешним временам. И сейчас, глядя при свете керосинки на загорелые лица товарищей, Сашка гнал из головы очень и очень нехорошие мысли.
Доев, Сашка встал с лавки, поблагодарил тетку Басю за вкусный ужин и пошел к своей койке, отделенной от соседних фанерной стенкой. Батраки тоже понемногу расходились, хотя кое-кто и остался за столом покидать карты. Сашка попытался почитать выданную ему Гюнтером в субботу книжку "Фауст" немецкого поэта Гёте, но чтение как-то не давалось... Да к тому же на соседней койке двое ребят, Нина и Лёвка, отгородившись от посторонних взглядов простынкой, занялись разнузданной любовью, решительно не обращая внимания на комментарии окружающих.
Это было, пожалуй, по-своему даже мучительней воспоминаний о вывернутом наизнанку штурмфюрере...
Дело в том, что сам Сашка давно уже мучился ... ну если не любовью то, во всяком случае, самой сильной страстью в своей короткой пока жизни.
Нет, он легко крутил романы с девчонками из своего колхоза на далекой Кубани, и здесь, в Хуммельсдорфе тоже уже сразил своими карими глазами сердце гордой чешки (здесь чаще говорили "чехини") Эльжбеты с соседнего хутора, чем немало гордился... Но с тех пор, как появилась ОНА дело пошло совсем по-другому, непонятно и совершенно для Сашки неприятно.
Янка прибыла месяц назад из концлагеря, вместе с двумя парнями, такими же худыми и грязными. Тогда он не обратил, конечно, на неё особого внимания - разве что в очередной раз попытался представить, что твориться за высокими ограждениями Нильсенхаузена, глядя, как Гюнер на руках несет девушку от коляски к женскому бараку...
Один из купленных вместе с Янкой парней умер через два дня, несмотря на старания жены Гюнтера, толстой добродушной Греты. Другой, француз по имени Эдуар, слегка отъевшись и перезнакомившись с сотоварищами, дал понять им, что Янку о прошлом лучше не выпрашивать, всю её семью уничтожили во время подавления восстания в Силезии, а её родное местечко, кажется, Вольфенборк, выжгли дотла...
Никто и не расспрашивал. Она доила коров, которые почему-то её не любили и все время неспокойно мычали, вместе с другими косила литовкой сено и вязала скирды. Но общаться ни с кем не общалась, да никого особо не тянуло - как-то страшно было сытым, довольным жизнью батракам Брюммера прикасаться к чужой выжженной душе, к чужому горю...
Никого не тянуло, кроме Сашки.
Сашка, хоть и не мог себе до конца признаться, классически влюбился с первого взгляда - глупо, безрассудно и сладко. Все в ней поражало и восхищало - и огромная внутренняя сила, которую оценили даже те, кто её не любил, и мягкие, безошибочные движения пластичного, мускулистого тела, и глубокий теплый блеск огромных зеленых глаз:
Её не сломил лагерь - уже через пару дней Янка ходила, держа прямо спину и высоко подняв голову, её тело, по началу почти безжизненное, приобрело гибкость и упругость, волосы, коротко, по лагерному, остриженные и свалянные в войлок, как-то сами расправились и оказалось, что они густого черного цвета с хорошо видимой искрой:
На парней она внимания не обращала. Даже не улыбалась. В женском бараке её, было, окрестили "кромешницей" на польский лад, потому что к обычной фанерке она добавила на свою койку еще и тент, снятый со старого "фордика", пылящегося на конюшне (сам Гюнер уже год как ездил только в коляске, экономя бензин). Это вызвало среди девчонок разговоры и пересуды - но не надолго, Янку побаивались...
Янка, как и все силезцы, отлично говорила по-немецки, чем уже завоевала уважение и доверие Гюнтера. К тому же она отлично знала лекарственные травы и умела готовить отвары - а во времена дефицита лекарств это приходилось очень кстати. Готовила сборы она всегда одна и, хотя некоторые травки следовало собирать сугубо ночью, отклоняла двусмысленные предложения иных батраков сопроводить её в темный Туфенвальд. Сашка часто представлял, как она пробирается сквозь густые осиновые заросли, и каждый раз в кустах ему виделись дикие звери, вроде кабанов или солдат 102-ой панзергренадерской дивизии, расквартированной в десятке километров отсюда. Тогда у него сжимались кулаки, и ему хотелось бежать напролом сквозь кусты и заросли, лишь бы спасти её, оградить!..
Чтобы не слышать ритмичные Нинкины стоны и Левкино пыхтение, Сашка, наконец, не выдержал и вышел из барака на добротно сколоченное крыльцо. Солнце уже заходило, осыпая последним золотом далекие холмы на той стороне реки, уходящее за горизонт шоссе и высокую трубу Нильсенхаузена, из которой уже начинал валить жирный черный дым. Никто не говорил об этом вслух, но все без исключения знали, что горит в топках огромной котельной лагеря: "Нн-да... " - подумал Сашка. - "Кто, интересно, будет возглавлять охрану лагеря теперь, когда эту суку-Кротовски кто-то разделал?"
От женского барака, где уже погасли окна, быстро отделилась тонкая фигурка. Сашка присмотрелся, - ну конечно! Так мягко, беззвучно и стремительно могла ходить только Янка. "Как кошечка!" - умильно говаривала Грета...
Пошла за травками. Раньше его удивляло, почему это надо делать ночью - но сейчас как-то привык... Все привыкли.
- Не грусти, Руди... - неожиданно услышал он голос над ухом. Рядом стоял Гюнтер. Он, не чинясь, присел на ступеньку, достал сигарету и угостил Сашку. "Руди" - это его общее прозвище, за густую копну рыжих волос, оптимизм и улыбчивость.
"Рыжик".
Немец какое-то время молчал. Он успел проследить взгляд Сашки, устремленный в густую массу леса, уже слившуюся в темноте из отдельных деревьев.
- Она хорошая девка, Алекс. - Гюнтер взглянул на хорошо заметную полную луну и помусолил сигарету, - Только горя хлебнула.: Через край. Мы всякого с тобой повидали, оба... Но не такого. Так что не подходи к ней с обычными рамками...
- А вы что-нибудь про неё знаете, герр Брюммер?
- Да что обычно говорят на бирже... Интернированная, такая же, как ты. Так я же понимаю, что в лагерь "обычные" не попадают. Хорошо, что у них тогда многовато скопилось народу, и часть на биржу отправили. Иначе ей бы тоже каюк пришел, как тому, первому из их группы... Не трави себе душу, Руди. Она уже не обычный человек. После такого обычными не остаются! У меня вот нога хромая... А у неё - душа. Не обижай её, и не убивай себя. Толку не будет!
Сашка в очередной раз поразился, как хорошо фермер разбирается в людях. Разумеется, он ничего не говорил про свои чувства не только ему, но и друзьям - Левке, Женьке, Володьке и Стасю. Немец молча улыбнулся и вздохнул.
- Хотя сегодня не стоит ей ходить. Тот, кто разделал этих "черных", конечно, уже далеко. Но все же... Может, сходишь, и отзовешь её? Скажи, что её Грета звала:
- Герр Брюммер, а почему вы просто не запретите ей отлучатся по ночам?
- Потому.: Потому, что знаю, какого ей. Ей надо быть одной... Хотя бы иногда. Нет, Руди, не пытайся понять, по-доброму прошу! - Гюнтер встал, оттряхнул зад и похлопал Сашку по плечу. - Давай, сгоняй за ней, чтобы через полчаса оба были на хуторе! И без глупостей, обидишь её - выдеру вожжами! Понял приказ, сталинский сокол?
- Так точно, герр Брюммер! - сорвался с места Сашка...
В семнадцать лет легко быть смелым. Страх приходит потом, когда тело становится менее послушным, душа отягощена воспоминаниями, а голова - невеселыми думами. Сашке не было еще и семнадцати, и чрез густую темную чащу он бежал легко, не глядя особенно-то по сторонам. Янка не могла далеко уйти, хотя шла ходко и как-то целенаправленно, но должна же она была где-то задерживаться, чтобы собирать свои корешки? Кругом стояла такая темень, что хоть глаза закрывай - и только сейчас Сашка подумал, почему нелюдимая девушка никогда не брала с собой керосинку. Уж сколько-то керосина Гюнтер бы ей непременно уделил! Действительно непонятно. Он не мог разобрать даже ствол дерева на расстоянии вытянутой руки, не то что какой-нибудь тонкий стебелек под ногами:
Топа вела его в чащу древнего леса, где в средневековье устраивались императорские охоты, ревели рога и надрывно лаяли гончие... Кабанов, невиданно крупных, тут и сейчас было немало, благо охоту на них вести в войну было почти некому. Фермерам было не до того, а офицеры предпочитали благородных оленей в дубравах Вестфалии.
Когда он поднялся на холм, ветер донес до него размытый гул - союзная авиация, видимо, в очередной раз утюжила Кельн. Но над долиной небо было спокойным - тут бомбить было просто нечего.
Неожиданно тропинка оборвалась. Сашка стоял в центре небольшой, почти идеально круглой опушки. Куда идти дальше он, разумеется, не имел понятия, - не ходил он в лес, разрешение на это Гюнтер давал далеко не всем. Постоял, вглядываясь в темноту, и вдруг пожалел, что не взял хотя бы палку. Было очень неуютно.
- Янка!!! - свой голос показался вдруг Сашке каким-то тонким и слабым. Он откашлялся и позвал снова. Ответа не дождался, и начал неуверенно продвигаться к середине опушки.
Глаза понемногу привыкали к темноте, и Сашка начал кое-что разбирать - стену осиновых стволов вокруг, папоротник под ногами... И огромный, необхватный древний пень прямо перед собой.
Сашка остановился. На пеньке что-то явственно белело.
Он сделал шаг вперед. Достал спички и нервно, уронив несколько в траву, чиркнул.
На пеньке лежал сверток чистой белой материи - такая ткань, грубоватая, но все же приятная на ощупь, шла на пастельное белье для батраков. Он подошел еще ближе. Руки почему-то начали трястись, хотя, вроде, было и не с чего. Он отошел не так уж и далеко от хутора - слышен был отдаленный собачий лай, мычание коров, недавно вернувшихся с поля... Но что-то холодное подползало из области желудка - медленно, но верно.
Свободной рукой попробовал поворошить ткань - обжег руку догоревшей спичкой, выругался, зажег новую. И посмотрел по настоящему.
На пеньке лежал ребенок. Грудной младенец, судя по дыханию - живой и здоровый. Он спал - так крепко, что не заметил, как Сашка его распеленал.
Это было так дико, что Сашке захотелось закричать. Ничего подобного он не ожидал, да и ожидать не мог, и совершенно не представлял, что надо делать.
Как получится, завернув ребенка в полотно, он попытался собраться с мыслями. Ну конечно, надо было просто взять его на руки и отнести к Грете - уж она-то, вырастившая троих детин-сынков (старший словил снайперскую пулю под Смоленском, среднего смешали с песком гусеницы "Мотильды" под Табруком, а младший служит в ВВС и наведывается, бывает, на Рождество) не растеряется и позаботится о нем. Но от чего-то он не чувствовал себя в силах это сделать - больше всего хотелось даже не бежать, а сесть на землю рядом с пнем и обхватить голову руками. Он даже зажег еще одну спичку, решив удостовериться в том, что ребенок настоящий. Конечно, ошибки быть не могло.
Неизвестного полу дитя спало так, как и положено спать младенцу - мягко, чуть слышно посапывая...
Сашка осторожно взял ребенка на руки. Он никогда раньше не держал детей в руках, и поразился, как мало человечек весил, и почувствовал хрупкость и ранимость крохотного тельца. И пошел - теперь уже осторожно, выбирая место для каждого шага и глядя перед собой, хотя по-прежнему почти ничего не различая. Янки было все так же не видно. Но Сашка был под таким впечатлением от находки, что мысль о ней как-то ушла на задний план - как и о тех неизвестных, что зарезали вчера эсэсовских псов. Прав Гюнтер - только полный идиот после такого будет прятаться тут, в лесу! Да и прячься он тут - какой резон ему бросаться на Сашку? Разве что новых следов наделать...
Она появилась неожиданно - словно выросла на тропе перед ним. В этом месте луна ярко освещала путь, и Сашка бы непременно разглядел, если бы она подкрадывалась, но нет, просто сначала её не было, и вдруг - появилась...
Светло-серое рабочее платье скрывало её фигуру, но Сашка сразу почувствовал, как напружинено её тело, на него буквально хлынул источаемый горящими в лунном свете глазами гнев.
- Следишь? - Янка мягко переместилась в сторону, - Чего надо?
- Это тебе кое-что объяснить надо, - Сашка машинально сделал шаг назад и зачем-то заслонил ребенка собой, - Это что еще за новости?
- Не пытайся понять. Ничего такого, за что я могу стыдиться! - Янка говорила ровно, каким-то странным голосом (в принципе, он у неё всегда был не совсем нормальным), не повышая тона, - Это совсем не то, что ты мог подумать...
- Ладно. Слушаю! - Сашка молча смотрел в глаза девушке, не пытаясь больше отступать. Хуже всего, что чем дольше он смотрел в эти зеленые глаза, на эти обрисованные луной выступающие скулы и сжатые губы, тем сильнее мысли его шли совсем в другое русло...
И возмущение проходило само собой!
Чтобы не подаваться этому внезапному приступу нежности, он нарочито грубовато сплюнул под ноги.
- Что за дите? Зачем сюда притащила?
Янка вдруг расслабилась и опустила глаза. Это было неожиданно. Сашка почувствовал непонятное смущение.
- Она. Девочка. Больная... Сильно. Надо лечить. Есть способ ... именно так, ночью в лесу. Если не сделать сейчас, умрет. Скоро. Я умею лечить - помнишь, как я быстро в себя пришла после лагеря?
Она волновалась. Так сильно, что временами перескакивала с немецкого на польский, который Сашка, впрочем, тоже успел немного выучить. И, самое странное, - он ей почему-то верил!
Может, оттого, что многих, очень многих она поставила на ноги - после лагеря, после жестокой дизентерии, после гриппа?..
А может, и оттого, что впервые видел в этих бесконечно близких изумрудных глазах просьбу, почти отчаянье?!
- Откуда она у тебя?
- Это с фермы Фогилей. У неё мать умерла, я её лечила... Не вылечила. Вот я и взяла её. Но она сразу родилась больная. Я пыталась что-то сделать - бесполезно. Поэтому решилась ... на крайнюю меру.
- Это как?
- Погоди.
Девушка отвернулась от лунного света, так, что он не мог видеть её лица. Потом подняла глаза, и Сашка с ужасом заметил, что они СВЕТЯТСЯ. Сами собой.
- Я не такая, как все, - мягко сказала Янка, - Не хорошая. Не плохая. Не такая. Ты не поймешь, пока. Ну да ладно. Позволишь мне доделать все?
Это было глупостью. Вернее всего было развернуться и идти в сторону хутора - к Гюнтеру, к Грете. Рассказать им, ну пусть не все, но в общих чертах. Они помогут - вот ведь смех, полагаться он мог сейчас только на немцев!
Но он не шел. Свет в её глазах становился ярче, и он не мог оторвать от них взгляда.
Она подошла ближе и положила ему руку на запястье.
- Я тебя не выдам, - наконец, смог выговорить Сашка, - Янка... Я тебе верю. И...
Сказать до конца он не смог. Впрочем, это было и не нужно...
Потом они шли обратно. Молчали. Возле пенька Янка попросила Сашку положить ребенка на место. Потом откуда-то извлекла пучок сухих трав, гроздь непонятных ягод. Он сел рядом с пеньком и молча следил при свете луны, как она раскладывает травки вокруг головы ребенка, по одной отрывает ягоды и растирает на расстеленной тряпице. Янка обмакнула палец в ягодную жижицу и провела пальцем по губам девочки. К удивлению Сашки, та немедленно проснулась - но не заплакала - просто крошечные глазки раскрылись, и казалось, осмысленно, наблюдали за ними. Янка чиркнула спичкой, и травки вокруг ребенка занялись, но не вспыхнули, медленно тлея, окутывая головку младенца призрачным ароматным дымком.
- Встань. - Коротко бросила Янка через плечо. Он немедленно повиновался.
- Отвернись... Когда оборачиваться, сам поймешь.
Сашка отвернулся. Он не боялся, хотя чувствовал себя как-то странно - все это меньше всего походило на лечение в его понимании. Он не видел того, что происходило за его спиной, но почему-то не чувствовал ни любопытства, ни желания оборачиваться...
Скорей наоборот - явственно ощущал нежелание...
За спиной раздался звонкий хруст, звук рвущейся ткани... Сашка стоял, не двигаясь, до предела сжав побелевшие суставы пальцев.
Прикосновение к руке было неожиданным, но мягким, вкрадчивым. Сашка медленно повернулся туда, вдохнул ставший почти непереносимым запах дыма, и посмотрел перед собой.
Перед ним стоял крупный зверь, то ли волк, то ли собака, но серого цвета с белесыми подпалинами, с крепкими широкими лапами, висячим хвостом и торчащими ушами. Широкая длинная морда была обращена к нему. Ничего не соображая - кажется, мозг просто берег себя, - Сашка вгляделся в эту морду, и конечно в глаза животному. Глаза были зелеными, светящимися изнутри...
Зверь толкнул его мордой в руку, направляя к пеньку. Сашка шагнул туда, и тут же с удивлением увидел, что на пне стоит горящая свеча. В её ярком свете хорошо было видно лицо девочки - она шевелила губками и как будто что-то беззвучно бормотала: он снова почувствовал тычок холодного волчьего носа в руку - на этот раз в запястье: Волк как будто пытался сорвать с него рукав: "Что я делаю?!" - подумал Сашка, расстегивая пуговицу манжеты рубашки, и закатывая его до плеча. И тут волк коротким рывком выбросил голову вперед, Сашка почувствовал, как запястье обожгла боль и тут же - как что-то горячее потекло, закапало на пенек.
Волк разволновался, и начал энергично тыкать Сашку под локоть, пока тот оторопело смотрел на рану...
Рана была совершенно ровная - такая, если бы по венам полоснули не зубами, а хорошей золингеновской бритвой-самокалкой! Не совсем отдавая себе отчет в своих действиях, Сашка поднял руку над головой девочки, отчего кровь обильно стала капать на личико. На нем не отразилось не малейшего недовольства. Наоборот, к своему ужасу Сашка увидел, что ребенок жадно слизывает кровь с губ, стремиться поймать язычком все новые и новые капли горячей жидкости... Сашка подставил струйку к самому ротику, не прямо в него, чтобы лежащий на спине ребенок не захлебнулся, а рядом. Девочка оживленно лакала кровь. Сашка мог только стоять и смотреть, - все его силы уходили сейчас на то, чтобы стоять прямо... Это зрелище - крохотный ротик, поглощающий истекающую из него жизнь, неожиданно поглотило его с головой. Что-то было в этом дикое, первобытное и от того завораживающее... Силы покидали Сашку, перед глазами шли радужные круги и темные тени... В конце концов, земля показалась неустойчивой, поплыла куда-то вбок, небо опрокинулось ему навстречу, и последнее, что он мог вспомнить - это Луна, золотая, огромная, висящая над ним и зовущая, зовущая, зовущая:
: В себя он пришел не сразу.
Сначала была темнота - теплая, какая-то сладкая, пахнущая десятками запахов одновременно - хвоей, осиновой листвой, ночной росой, лесным ветерком, душистыми травами...
Потом он стал как-то выныривать из этой темноты - и к нему вернулось сначала ощущение собственного тела (а вместе с ним холод), затем легкая боль везде, где только можно... Потом вернулось зрение, и он приоткрыл глаза.
Он лежал на сухой листве, мягкой, приятно пахнущей. Голова ходила кругом, но, немалому удивлению, в остальном чувствовал он себя великолепно! Поднял руку, посмотрел - запястье перетянуто чистой тряпицей и веревочкой, крови не видно, зато видно какой-то широкий листик под повязкой. Глазам не пришлось привыкать к темноте - он и так отлично видел, что находится в песчаной яме, закрытой сверху какой-то корягой...
Значит, все было на самом деле. Подумал он это как-то отвлеченно, - почему-то события не казались такими уж драматичными и грозными, он ощущал умиротворение и спокойствие. Хотелось поспать, но гораздо сильнее - узнать, где Янка и та девочка?.. Кстати, он так и не узнал, как её зовут.
Янка, впрочем, появилась почти сразу. Бесшумно возникла из-за суковатого ствола, но на этот раз он расслышал её раньше, чем увидел. Янка села рядом с ним, так, что он ощущал прикосновение её бедра к своему боку...
- Я еще не видела... Не видела, чтобы человек мог так все это вынести. Спасибо тебе, и да поможет тебе Бог... - Янка не поднимала глаз.
- Как девочка?
- Хорошо. Она сейчас... - но договорить Янка не успела. Руки Сашки сами потянулись к ней, и она не стала уклоняться... Её губы были жестковатыми, обветренными, как и у всех батрачек, но отдавали металлическим привкусом крови... Сашка ощущал непонятную силу - казалось, все сейчас ему доступно и нет ничего невозможного! Все его тело слаженно устремилось к девушке, пальцы перебирали душистые густые волосы, губы скользнули на шею, ключицы: Он ощущал в эти мгновения каждую свою мышцу, с каждым поцелуем, прикосновением сильнее овладевая переполнявшей его мощью. Когда его ладонь скользнула по внутренней стороне её бедра, задирая подол, Янка тихо, сквозь зубы застонала, зажмурилась - но весьма решительно остановила его руку.
- Не надо... Потом!.. - горячо прошептала она ему на ухо, с трудом уклоняясь от новых серий поцелуев.
Сашка не хотел "потом". Он хотел "сейчас", и новыми ласками всячески постарался это хотение обозначить:
Она жмурилась от удовольствия, стонала и извивалась, но, наконец, все же твердо отстранилась, выставив решающий аргумент:
- Ребенок услышит же!
Не успела она это произнести - а Сашка отреагировать, как из-за ствола появилась мордочка волчонка. По виду - примерно полугодовалого...
Сашка обомлел, но Янка жестом подозвала звереныша к себе, поглаживая по серой шерстке и почесывая за острым длинным ухом:
- Её зовут Эльзи. Она теперь такая как я. И как ты.
******************************************************************
- Значит Кротовски и его фашисты - твоя работа?
- Моя. Я не могла иначе. Ты не был в лагере и не видел, чего он там вытворял. К тому же надо было посчитаться. Кое за что. Когда они разглядели меня при свете фар, я еще подумала - ну, пусть только остановиться... А его и уговаривать не пришлось - он хотел волчью шкуру в гостиную. В СС сейчас мода на волков - после того, как их любимый шеф решил, что его имя значит "волк" на старогерманском: Они дали пару очередей и решили, что меня подранили, а потом ходили по кустам с пистолетами... Это было легче легкого!
- Твои родители тоже были ... ну...
- Вервольфами. Оборотнями, если по-славянски. Не думаю. Я тоже была сиротой, и тоже болела. Меня спасли. И удочерили.
- За что наци их убили?
- Просто так, походя. Обнаружили стреляную гильзу на крыльце, и заявили, что отец повстанец. Вывели всех - меня, мать, сводных сестер: Их не расстреляли. Их завели в полуподвал нашего собственного дома и плевали туда из огнемета, пока кирпичная кладка не стала плавиться... Я вырвалась и побежала... Пуля попала в поясницу, перебила позвонки. Они решили, что убили меня, и бросили. А спас меня патер. Он знал. И был один из нас. Я отсиживалась в его воскресной школе, и думала бежать в Испанию. Ночами бежать, днем отлеживаться.: Но потом, уже в следующие восстание, патера тоже убили. Всех убили, а молодежь согнали в вагоны с крышей из решетки, и мы сидели там до самого Нильсенхаузена. Там все погибли, все, кого я знала в детстве...
- Не плачь, я с тобой, не надо...
- Не могу я в это поверить! Я одна ... всегда одна. Думаешь, не замечала, как ты на меня смотришь?
- А что, сильно было заметно?
- Еще бы. Сначала злило... Потом смешило. Потом ... не знаю.
- Я к тебе сразу : как-то потянулся:
- Не ври: Я-то помню, как ты поморщился, когда Гюнтер меня мимо нес - еще бы, от меня, верно, "лагерным" несло...
- Хмм. А ты меня заметила разве? Я думал, ты без сознания.
- Оборотни всегда в сознании. Еще бы не заметить такого рыжего... Эй, ну хорош, приставать! Эльзи разбудишь...
**********************************************************************
- Значит, убить нас нельзя?
- Можно. Огонь. Это наверняка. Все погибают в огне... Почти.
- Перестань ... не плачь.
- Прости. Обними меня посильнее, Руди... Вот так... Болезни людские нас не берут - и волчьи-собачьи тоже. Кости срастаются сами... Очень быстро. У меня был однажды таз раздроблен - заросло за три дня. Ну, можно еще какой-то химией, не знаю точно. Кислотами. Можно засыпать в яме известью. Можно разорвать в клочья взрывом. Правда, надо чтобы клочки были совсем мелкие и разлетались далеко.
- А серебро с кольями?
- Это все сказки. Люблю серебро...
- Гюнтер мне обещал двадцать рейхсмарок в понедельник... Поедем на ярмарку, я тебе подарю что-нибудь.
- Ты подумай лучше, как мы объясним ему отсутствие... Поцелуй меня! Да не туда!.. Я же сказала - не туда!..
**********************************************************************
- Я тебя люблю, Алекс.
- Я тебя тоже, Яна. Тебе ни с кем не надо больше поквитаться? Я буду с тобой.
- Не уверена я, что хочу тебя в это втягивать.
- А все же?
Молчание.
- Есть... Кое-кто.
... Жестоким вихрем неслось военное лихолетье по Европе. Горели города, на их улицах слышалась чужая речь, железной поступью шли иностранные армии по древним улицам. Многое уходило, безвозвратно, неминуемо, казалось, что человечество исступленно уничтожало саму память о прежней жизни...
И люди исчезали бесследно, это было скорей в порядке вещей, а не чем-то выходящим за рамки. И никто в послевоенное десятилетие не пытался выяснять судьбу каких-то безымянных ребят, угнанных в чужую страну на работы, да там и сгинувших. Если у тех не осталось дома родни, которой было до того дело...
Так же не задавались вопросом, как погибли несколько немецких офицеров солидного, но отнюдь не высшего ранга. Многие люди в погонах сложили тогда головы, и только о некоторых смертях были по-настоящему достоверные свидетельства.
Война заставила миллионы людей сменить жизнь, Родину, дома. Она отнимала жизни и создавала новые семьи - а с кем еще было создавать семьи отщепенцам, поселившимся в чужом крае, как не с подобными себе?
Никто и не обратил внимания на одну такую семейную пару, - оба без кола и двора, без родни и крова. И даже МГБ не особенно-то суетилось, - ребятам, по смутным слухам, оказывал протекцию какой-то солидный чин из военной разведки, хотя оба по возрасту вроде и не могли успеть повоевать...
Он устроился работать на растущий комбинат, где вскоре выучился и стал толковым, полезным рабочим. Она вела хозяйство и воспитывала дочку, про которую соседи по коммуналке шептали, что, мол, она "не от него, знать, нагулянная"...
Впрочем, как-то вяло шептали, без обычного сладострастия.
На явно чужих людей в поселке при Комбинате, еще не превратившемся в настоящий город, внимание никто не заострял, - тут все были приезжие, местных еще не было вовсе, разве что несколько сотен освобожденных по амнистии зеков и аборигены-кочевники, мало склонные к общению. Да и кто бы добровольно поселился на этом краешке Евразии, если бы не обещано высокий заработок?
Одна странность все же у этой семьи была.
На охоту время от времени ездили многие мужчины из поселка, - чтобы развеяться в редкие выходные на чудном свежем воздухе тундры и заодно разнообразить семейное меню парной олениной...
Так, вот, эти, - чудили. Ездили всей семьей, подумать только!
Садились в кабину вахтового "студера" геологов, сажали на колени закутанную в пуховую шаль дочку, пристраивали где придется рюкзаки и одноствольные дешевые "фроловки" (как говорили знатоки, - отродясь не чищенные), и расплатившись с водилой литром ЕГО, родимого, уезжали на все выходные.
На охоту.
Последняя редакция, - май 2005 года.
С уважением, Михаил
История занятная. не буду говорить, насколько реальная или нереальная. Однако у Бушкова была интересная документальная книга "НКВД. Война с неведомым". В ней были описаны истории реально произошедшие и совершенно необъяснимые. Вполне возможно, что и такое существует.
Миша, вопрос про сюжет: придумано или слышал эту историю где-нибудь?
Придуманно от и до, к сожалению...
Мои комментарии.
1. Раздражает тема секса,ставшая совершенно обязательной в современной
низкопробной писанине. Автор забывает,что в рассматриваемое время со-
ветское общество было очень целомудренно - во многих случаях и мужчины,и женщины подходили к браку девственниками. Это сейчас по кой-
кам скачут лет с 13,если не раньше. А судя по тексту,у героя повество-
вания ещё до войны (т.е. до 15 лет) был богатый опыт.
Разумеется,разврат был,но,в основном,в исконно бл@дских прослойках об-
щества - профессиональные уголовники,богема,золотая молодёжь.
Это всё я к тому,что автор должен правдиво передавать атмосферу того
времени,в котором действуют его герои.
2. Оборотни представлены как совершенно безобидные (к тому же - много знающие,умеющие - высшие,одним словом) существа,которых все обижают ни за что,ни про что. А ведь это совершенно не так. Кстати,напраши-
вается совершенно однозначная аналогия с другими "безвинно обиженными"
3. Крайне сомнительно,чтобы существа,обладающие такими способностями
(соответственно - совершенно другой взгляд на мир),избрали бы своим
жизненным путём - беспросветную каторгу в качестве бесправных пролета-
риев. Не забудем,кстати,что до начала 60-х суббота была рабочим днём.
4. Эх,Red Cat...Вроде взрослая девочка,а с такой надеждой в голосе
спрашивает о возможной реальной подоплёке этой истории...и бушковские
сказки читает...;-)
Насчет темы секса, - ну это больше по моим знаниям о том времени. Все что довелось услышать и прочитать не наводит на мысль о каком-то особом целомудрии. Обычные люди, вот и все. Кста, наличие опыта общения с противоположенным полом вовсе не неприменно подразумевает опыт секаса 😊 Это к сведенью.
Насчет беспросветной каторги, - сорри, не надо штампов, ага? Может, будем Новодворскую цитировать в доказательство?
Насчет субботы - на руднообогатительном Комбинате, который я имел в виду, одна неделя в месяце была "облегченной". Собственно, именно на неё и выпадал культурный лосуг, - охота, рыбалка и т.д. Другие выходные было чем занять и без этого.
Насчет убеждений Red Cat, я думаю, вы по-доброму позуживайте, верно? Если нет, то это как-то не очень 😞 Потому что по сути, вера в оборотней ничем не хуже веры в непорочное зачатие. И то и другое одинакого антинаучно...
Сказки Бушкова интересны, и уже поэтому заслуживают доброго отношения.
С уваженением.
Разумеется,мои комментарии - вовсе не попытка вызвать ругань,и подзуживаю я по-доброму,вот и смайлик старательно поставил :-)
Всё же было бы логичнее,если бы рассматриваемая парочка с подрастающим
волчонком ушла в лесники/егеря.
А продолжение будет?
😊 Я посчитал логичнее послать их подальше от цивилизации 😊
ну, оказавшись на их месте, люди взрослее и опытнее бы смогли использовать свои способности как-то круче, вписаться в "свободный мир" или что-то вроде.
Но без знания языков, без жизненного опыта? По-моему, им судьбой было назначено "на Восток".
Продолжение писать меня с самого начала подзуживают...
Может быть 😛
Вообще,признаюсь,с самого начала был настроен по отношению к автору
негативно - обида за обруганного Купцова.
Извините... Писал, - что думал.
Ничего страшного, бывает. Вы все правильно подметили, просто я и в своей версии больших противоречий пока не вижу.
С уважением.
Оборотням - незачёт. Мало фашистов порвали.
Могли бы всю охрану того концлагеря повырезать, или упомянутую 102-ю дивизию уполовинить, при их-то боевых возможностях.
Так что, полагаю, в рассказе мало боевых эпизодов.
😞 насчет дивизии вообще подзабыл, было бы и впрямь недурно...
А мне понравилось. Есть в этом вымысле что то....
Прочитал с удовольствием, надеюсь продолжение будет.
Спасибо.
Насчет продолжения думаю уже... Только не приходит в голову, куда бы их отправить? Приключения на Таймыр переносить не хочется. бо не мой профиль 😊 Я там и был то всего пару недель... Может, на Кубу? 😀
Лучше всего в самое дикое место...в Москву.
Если и есть место, где в современном мире могут оборотни спрятаться, то только в мегаполисах. ИМХО.
😊 ну, вариант...
Не надо продолжений.
Это несерьезно. Конкретный отрывок жизни интересен сам по себе, а продолжение никогда не бывает интересным. Или будет притянуто за уши. Или будет на другую тему. Потому что автор все, что хотел про них сказать, уже сказал. И нет смысла рассказывать все подробности жизни. Это будет уже из оперы "а вот еще был случай..."
Да я шучу 😊
Серия рассказов, - не мое.
Спасибо.