Современная проза Кавказа

Джонни РАМОНОВ "Реваз"

http://www.darial-online.ru/2009_2/ramonov.shtml

И что аффтар имел нам сказать-то?

ни че не понял. ублюдок какой то нарисован

Герой нашего времени.

А это как бы продолжение этого рассказа.

Джонни Рамонов "Аделина"

http://www.darial-online.ru/2008_6/ramonov2.shtml

продолжение этого рассказа

Минут через двадцать он подъехал на своей серебристой
шевроле прямо к бордюру. Я сразу узнала его и помахала рукой со
ступенек. Он посигналил в ответ и нажал кнопку разблокирования
дверей. Я сделала шаг в его сторону.

Князь Андрей уехал в армию.
Армия была действующей.

Блин, аффтар, ответьте на простой вопрос: на хрена этот текст написан? Как-то совершенно не доставляет читать про жизненные перипетии всяких никчемушных Ревазов и их бикс.

Не нравится не читайте, а это то что сейчас печатается в осетинских литературных журналах.
P.S.
Выложу ссылки еще на несколько его рассказов, для раскрытия его образа 😊.
"Кашель"
http://region15.ru/lib/ramonov_kashel/
"Кристина"
http://www.darial-online.ru/2010_3/ramonov.shtml
"Краска"
http://blog.imhonet.ru/author/sashkay/post/964048/
"Практика" "Снова практика"
http://www.darial-online.ru/2009_6/ramonov.shtml
"Полный придурок"
http://www.proza.ru/2009/11/17/518

это то что сейчас печатается в осетинских литературных журналах

для раскрытия его образа

Манагер
Аудитория выражает надежду, что дальнейших продолжений не последует 😊

kvantun
Не нравится не читайте, а это то что сейчас печатается в осетинских литературных журналах.

Хотелось бы ваши комментарии "по поводу" услышать, вместо очередной простыни текста 😊

Он писал: «Ты очень симпатичная и, кажется, незаурядная
девушка. Я хотел бы с тобой познакомиться». Какой он милый, не
правда ли? То, какая я симпотная, видит любой по фотографии. Но он,
прочитав мою анкету, сумел оценить меня как незаурядную личность.
Жаль все-таки, что он русский.

В "Эпохе мертворожденных" Г.Боброва очень хорошо сказано о националистах,
типа как вы все з..бали и перечисляет все единые и неповторимые этносы.

Просто показываю чем живет сейчас северная Осетия опора русских на Кавказе, про вайнахское и прочее творчество и не говорю уже .
А ведь раньше умели писать интересно, вот абхазы например про брата Лаврентия и професора Чачбу жгли в восьмидетых .

Так, с прозой всё ясно...
Поэзию давайте!
Р.Гамзатова не предлагать.

Так, с прозой всё ясно...
Поэзию давайте!
Р.Гамзатова не предлагать.

Наша Таус тихо плачет - в речке мячик не причем.
Не приедет нынче «мачо» - и слеза бежит ручьём.
Он сегодня на дежурстве: усиленье объявил
Лучший друг всей молодежи и «мочалок» командир.

А у милого Бувади не халам-балам какой -
Серебристая «десятка», да сигнал на ней крутой:
Он и крякает, и блеет, и тупым быком мычит.
Как заслышит его Таус - так сердечко застучит.

Ей завидуют подружки, да оно немудрено -
В НАТОвской он ходит форме, не российское [...]
Весь увешанный оружьем, «Стечкин» на боку висит,
И с достоинством он носит камуфляжный свой прикид.

Ты не плакай больше, Таус, тебя милый не забыл,
Скоро он приедет снова, лишь бы отпуск получил.
Вновь сигнал его «десятки» замычит издалека!
Полетят ошметки грязи вновь из-под брызговика!..

Так, с поэзией тоже все ясно...

Смешно.
А можно в оригинале?
Мне неоднократно в Советские времена доводилось бывать в Дагестане.
С уважением отношусь к тогдашним Взрослым, Зрелым, Житейски Умным Дагестанцам. Вспоминаю тогдашний молодняк (они выросли и рОстят другой молодняк) и не удивляюсь.
Так вот, тогда у них анекдот ходил: приезжает одна политик из страны, где Будда родился (уважали они кинематограф той страны - подражали в одежде, причёсках, я и не знал, что у нас закуплено столько фильмов из той страны, пока не попал в посёлок Шамиль-кала!), блин, опять отвлекся! Старость?
Приезжает она, знакомится с многонациональной республикой, потом её спрашивают: - Ну как?
- Всё хорошо, только достало, что везде лягушки квакают!
- Это не лягушки, это аварцы деньги считают!
Вспомнил ещё один анекдот, пойду расскажу его в теме про мат народов СССР.

Джонни РАМОНОВ "Реваз"

Рамонова ниасилил, хотя я довольно всеяден (и есть родственники Рамоновы).
Джонни Ильич Бульбульашвили-этимология фамилии интересна. Сегодя по радио В.Соловьев говорил, что бульбуль по-арабски соловей 😊

Бюль-бюль но не по арабски а по тюркски.
Полад Муртуза оглы Мамедов был известен как Полад Бюль-бюль, вот эту его песню думаю все помнят.

Соловьев сказал дословно "По-арабски буль-буль, по-азербайджански бюль-бюль, так что Полад Бюль-бюль-оглы мой однофамилец" 😊 При желании можно поднять аудиофайл вчерашних "Соловьиных трелей" 😊
Извиняюсь за офф-топ 😊

Да действительно в некоторых регионах которые близки к тюркам говорится буль-буль что явно заимствование тюркского бюль-бюль. Так как в других арабских районах соловей произносится как андалеб.

Спасибо топикстартеру за ссылки.
Прочел с преогромным интересом, как и Ганиеву.
Что характерно - если отбросить кавказский колорит и прочий рахат-лукум, проза очень напоминает русских молодых авторов, у которых герои ужасно страдают от водки, грубых гопников и "колхозных" нравов . Только русские мечтают свалить не в Москву и Петербург, а в Амстердам с Лондоном.

Выходит кубики для супа "Галина бланка буль буль" не куриные, а соловьиные...

Джонни РАМОНОВ "Реваз"

Кутх
Так, с прозой всё ясно...
Поэзию давайте!
Р.Гамзатова не предлагать.

Война из края в край, война повсюду.
И если ты мне враг - врагом я буду.
Пусть льётся кровь за кровь - что прав, я знаю.
Ты мстить решил, и вновь - я убиваю.

Огонь, огонь вокруг, с горами вровень.
Не спрашивай, мой друг, кто в том виновен.
Не жди с небес плодов - бесплодна злоба,
Мой друг, не надо слов - виновны оба.

Мир - жёрновом судьбы: богат бедою;
Мукою станем мы, мой друг, с тобою.
Виновны в доле той всегда лишь сами -
Мы стали и мукой, и жерновами.

А кто виновник мук? - спроси себя ты.
С тобою оба, друг, мы виноваты.
Искать ли подлеца? Найдём едва ли,
Раз в зеркале лица мы не узнали.

Достаточно того, что он написал стихи, по которой написали песню "Журавли".
http://abmp3.com/download/3092023-.html

Великая песня.

Впрочем, мне доводилось слышать, что он мало писал по-русски.
Его переводили.
Кажется, Пушкин сказал: - Переводчик в прозе раб, переводчик в стихах - соперник.
Но если он по-аварски написал такие стихи, которые подвигли переводчицу на ТАКИЕ СТИХИ, он - гений и великой души человек!

Кутх
Пушкин сказал:

"Босяцкой жизни правды не нарушив,
Я перестал чадить тоску в вине.
И вот теперь калеченую душу
По вечерам лелею в чайхане.

Живи, Кавказ! Живи, как можно шире
Без пьяной поножовщины и драк!
Твой крепкий чай, настоянный на мире,
Не пустит вновь мне завернуть в кабак.

Так ставь же самовар, хозяин, ближе
И смастери дымящийся кальян!
Я с зельем завязал по воле Свыше,
Хоть и в душе по-прежнему смутьян.

Так до утра под лунною прохладой
Мы проживем, потягивая чай:
И наставлять меня, мой друг, не надо,
Тебе одно скажу я невзначай:

- Огонь забот сильнее жжет и душит,
Житейских дум прибавилось вдвойне.
И оттого свою босую душу
Я приютил сегодня в чайхане."

" северная Осетия опора русских на Кавказе". - Насмешил.

Про Осетию есть интересная книга, Артур Таболов "Водяра".
Тоже осетин но не сравнить с Рамоновым .
http://readr.ru/artur-tabolov-vodyara.html?page=1&submit=%D0%BE%D0%BA

Про жизнь на Кавказе до первой чеченской
Канта Ибрагимов "Седой Кавказ"
http://lib.rus.ec/b/182279/read

P.S.
Канта Ибрагимов номировался на Нобелевскую премию по литературе в этом году но в Стокгольме решили что Россия и без премии обойдеться.

А это с начала девяностых по по настоящее..
Герман Садулаев "Шалинский рейд"
http://lib.rus.ec/b/195589/read

"Я видел много женских лиц;
Гламурных дев и арэнби девиц,
Как елки новогодние одеты,
Скорее правильней сказать раздеты.

И я б не догадался никогда,
Но выдали те самые глаза.
Ходячие источники соблазна,
С печалью понимая, что они с Кавказа.

И громкий смех, и мат из ваших уст
Мне режет слух, мне режет слух!
Я вам вопрос задам сейчас,
Где воспитание у вас?!

Представьте пред собой родительские лица,
Когда вы курите тайком и пьете, чтоб перед ними не спалиться
Представьте лица ваших матерей,
Отдавших жизнь на воспитание дочерей,
Представьте, то как ваши будущие дети
Будут вести такую же жизнь на свете

Сошедшие с пути раскайтесь,
А удержавшиеся не сломайтесь.
Всевышнего молю о том,
Чтобы простил ОН вас в миру ином.

Но видел также я те очи,
Из них лил свет сквозь сумрак ночи.
Как гении чистейшей красоты
летали, не касаясь той грязной пустоты.

Вы наши девушки горянки,
Пусть да же вы и россиянки,
Но вы не уподоблялись тем,
Кто волю дал соблазнам всем.

И я горжусь, что вы на свете этом есть,
Что вы храните вашу честь,
Что бережете вы себя,
И не кидаетесь в пламя греха.

И с удовольствием я обращусь,
На похвалу не поскуплюсь,
К родителям, что воспитали вас,
Которые не дали вам упасть.

Пока есть те, кто по адатам всем воспитан,
И будут живы те чей дух законом гор пропитан"

Не совсем по теме, чеченский кодекс поведения Къонахала
а то в криминальных сводках им интересовались пускай повисит пару дней потом уберу.

Чеченский кодекс чести

= 55 =
Къонахчун

валар сийлахь хила деза,
дуьнен чохь
цо яьккхина хан сана.

* * *
(Смерть къонаха

должна быть такой же достойной,
как и его жизнь.)

= 54 =
Къонах Iожаллина муьлххачу хенахь а

кийча хила веза,
цкъа тIекхочург иза хиларна.
ХIунда аьлча, даиманна
лаьтташ дац адамийн, дийнатийн дахар.
Бакъ ду, къонахчо Iожалла
леха оьшуш дац-иза ша тIекхочур ю.
Шен кхел зен гIерта а ца веза,
дуьнен чохь угаре дезаниг-дахар ду,
и хIора адамана
везачу Дала делла ду.

* * *
(Къонах всегда готов к смерти,

ибо нет ничего вечного
в этом мире.
Но къонах не должен стремиться к смерти
и без необходимости
испытывать судьбу,
так как жизнь есть высший дар
Всевышнего человеку.)

= 53 =
Къонах дог лозуш а,

тидаме а хила веза
массо а садолчу хIуманца.
Цо Iаламан цкъа а
зен-зулам дийр дац.

* * *
(Къонах

бережно, с состраданием
относится ко всему живому.
Никогда без необходимости
не срубит дерева, не сломает
травинку, не причинит вреда
ни одному живому
существу.)

= 52 =
Къонахчо

шен герз лардан деза,
цуьнан сий дан а деза.
Ца ваьлла бен,
иза караэца а мегар дац.
Шена хIума яккхархьама,
ца мегаш дерг дан
герз айа мегар дац.

* * *
(Къонах

с уважением относится
к своему оружию, чтит его,
не обращается к нему
без необходимости,
никогда не применяет его
ради наживы
или неправедного дела.)

= 51 =
Къонахчун декхар ду

шена тIехIиттина
муьлхха а халонаш лан,
доьналлех, собарх,
гIиллакхах ца вухуш,
лазаро хьовзийчи а,
сатухуш хилар.

* * *
(Къонах должен

мужественно переносить
все тяготы жизни,
выпавшие на его долю,
в том числе-
и физические страдания.)

= 50 =
Къонахчунна

бахам гулбар новкъа дац.
Хьанал къахьоьгуш
гулбинчу бахамах беркат хуьлу.
И беркат гIийлачуьнга, мискачуьнга,
Даймехкан хьашташка кхочу.
Сутаралло, бIаьрмецигалло
гергарлонаш херадоху.
Бакъ ду, хIуманан хам цабаро,
кхоам цабаро стаг дакъазавоккуху
мел вехаш иза хиллехь а.
Комаьрша хиларо беркат тIедохьу
стеган сий лакхадоккху.

* * *
(Къонаху не противопоказано

накопление богатства.
Накопленное праведным путем
богатство настоящего къонаха
может послужить не только его интересам,
но и интересам его народа и Отечества.
Жадность и скупость могут сделать
бесполезными лучшие качества
любого человека, так же, как
и чрезмерная расточительность-
разорить самого богатого.
Щедрость же приумножает
не только славу къонаха,
но и его благосостояние.)

= 49 =
Эшаро хьовзорх,

таро йоцуш висарх,
мел халачу хьолехь ша висчи а,
къонах
нехан хIуманна
тIе кхоьвдур вац.

* * *
(Ни при каких обстоятельствах

къонах не посягает
на чужую собственность.)

= 48 =
Хьалдолчийн,

уьш хьанал, цIена нах белахь,
даржехь болчийн, уьш халкъана тIехь
нийсо еш белахь,
сий дан а, ларам бан а мегаш ду.
Амма царна хьеставалар,
уьш шена резабан гIертар-
къонахчун амалца догIуш дац.
Баккхийчаьрца, зударшца
къонахчун къасттина ларам хила беза.
Воккханиг ларар-гIиллакх ду,
зуда ларар-стагалла ю,
жиманиг ларар-оьздангалла ю.

* * *
(Учтивость и почтительность

не должны переходить
в заискивание и низкопоклонство
перед богатыми и влиятельными людьми.
Особую почтительность къонах
должен проявлять только по отношению
к женщинам и старейшим.
При этом почтительное отношение
к старшим - проявление воспитанности,
к женщинам - проявление мужественности,
к младшим - благородства.)

= 47 =
Бакъо-къонахчун

майраллин орам бу.
Нахаца вон ойла йолуш хиларал
доккха сакхт дац адамашлахь.
Ишттачу стагера долу вониг,
зулам, питана, тешнабехк бар.
Вон йола йолуш волчух
къонах хир вац.

* * *
(Правдивость и искренность къонаха

истекают из мужества.
Но нет ничего более
недостойного для него,
чем лицемерие.
Оно возникает из подлости
и трусости и почти всегда
порождает предательство.)

= 46 =
Аьшпаш боттарх,

харц дерг дийцарх,
мотт-эладита лелорах
къонах
ларлуш хила веза
шегара а,
и лелош болчарах а.

* * *
(Къонах должен избегать

лжи и клеветы, как и людей,
от которых она исходит.
Он никогда не говорит о людях
того, чего бы не сказал
в их присутствии.
О мертвых или попавших в беду
къонах говорит хорошо,
или не говорит ничего.)

= 45 =
Нахаца яхь хиларо

къонахчунна шен Iалашоне
кхача гIо до.
И яхь вешиций, доттагIчуьнций
хилар догIуш дац.
шен сий айархьама
лелош дер - эрна ду.

* * *
(Чувство соперничества

может помочь къонаху
быстрее достичь цели,
но оно неуместно по отношению
к другу или брату.
При этом соперничество
во имя Отчизны - благородно,
во имя личной славы - недостойно.)

= 44 =
Стаг даржехь лакхаваларх,

цуьнан бахам тобаларх
и ца лалуш хьагI лацар
къонахчуьнгахь товш дац.
ХьагI хиларо
цуьнан сема хьекъал дохадо,
шен долчух воккхавер кхоладо.

* * *
(Здоровое честолюбие

может быть присуще къонаху,
но зависть к чужой славе
или богатству - недостойна его.
Там где зависть, не может быть
человечности, а, следовательно,
искренности и милосердия.)

= 43 =
Къонах шен дашана а,

ша динчунна а жоп дала
декхарийлахь ву.
Ша нахана дела дош
цо кхочушдо.
Ша лийр велахь а,
цуьнан бакъо яц
ша царна биъна дуй къарбан.

* * *
(Къонах отвечает

за свои слова и поступки.
Он выполняет данное им
другим людям слово
и никогда, даже ценой собственной жизни,
не нарушает
данной им клятвы.)

= 42 =
Къонах шен дахарехь

даима Iемаш хила веза,
шен халкъана ницкъ ма кхоччу,
гIуллакхаш дархьама.

* * *
(Къонах

в течении всей жизни должен
заниматься совершенствованием
своего духа и тела
для того, чтобы служить
своему народу
с максимальной пользой.)

= 41 =
Къонах шен къоман,

шен тайпанан хаза гIиллакхаш лардан а,
шен дай бовза а,
шен дайша лелийнарг хаа а,
шен халкъаца хила дерш Iамо а
декхарийлахь ву.

* * *
(Къонах обязан

бережно хранить лучшие
традиции своей фамилии,
помнить своих предков,
уважительно относиться
к своему прошлому
и к истории своего
народа.)

= 40 =
Шех лата дуьхьал хIоьттинарг,

шегахьчул тIех ницкъ болуш велахь,
юхавала мегар дац къонахчунна.
Къонахчо тIамал
машар гIолехь лерина,
нагахь санна шен къомана, халкъана
эшам болуш, къоман сий дойуш
и машар бацахь.

* * *
(Къонах не должен

уклоняться от боя с сильным
противником.
Но он всегда предпочитает мир
войне, если такое возможно
без ущерба интересам народа,
его чести и личному
достоинству.)

= 39 =
Къонах шел гIаддайначунна

лата дуьхьал хIоттарх
ларвала веза.
ХIунда аьлча, иза цо эшийча,
цунна тIехь цо толам баьккхича,
къонахчун сий лакхадер дац,
мелхо а толом эхье боьрзур бу.
Нагахь сана дуьхь - дуьхьал
хIоьттина латар тIедожахь,
къонахчо
шена дуьхьал хIоьттинчуьнга
герз шега харжийта деза.

* * *
(Къонах по возможности избегает

поединка с более слабым
противником, так как любой
исход такого боя не прибавит
ему славы, но может уронить его имя.
Если же поединок неизбежен,
то он должен дать противнику
возможность выбрать оружие,
и быть снисходительным к нему.)

= 38 =
Къонахчун

герз тоха бакъо яц
карахь герз доцчу мостагIчунна.
Яккхий чевнаш хиллачу
мостагIчунна
гIо дан декхарийлахь ву къонах,
муьлххачу а стагана сана.

* * *
(Къонах не должен

применять оружие
ротив безоружного врага.
Тяжело раненому врагу
он обязан оказать
посильную помощь
так же, как сделал бы это
для любого человека.)

= 37 =
Шел эшначу

мостагIчуьнца къинхетаме а,
гIиллакхехь а хила веза къонах.
Гешам боцчу доттагIчуьнца
гергарло лелочул,
тешам болчу нахаца
мостагIалла масадалар
гIолехь лерина вайн дайша.

* * *
(Къонах проявляет

по отношению к побежденному
врагу благородство
и милосердие.
Он предпочитает благородного
врага ненадежному другу.)

= 36 =
Къонахчо

мостагIчунна а харцо йийр яц,
тешнабехк а бийр бац.
ГIамехь къонахчо лардан деза
мостагIчуьнца
нииIкъан барамал тIех дерг.
Шен оьгIазаллица, дераллица
къизалла яр къонахчун
амалца догIуш дац.

* * *
(Великодушие -

это мера отношения къонаха
к врагу.
На войне къонах должен
соблюдать меру дозволенного
по отношению к врагу,
не давать воли чувству гнева
и озлобления.)

= 35 =
ДоттагIалла

къонахчунна деза а, сийлахь а ду.
ДоттагIалла чIагIдархьама,
къонахчо шена мел доккха а зен хуьлуьйтур ду.
Гешаме, бакъ волу доттагI
къонахчунна шен ваша сана веза,
шен да санна и лору,
хьешан санна цуьнан сий до.
Къонах ДоттагIчуна тешаме а,
цунна гIо деш а хила веза.
Къонахчо шен доттагI
зенах-зуламах ларвархьама
шен са а, я дегI а кхоор дац.

* * *
(Дружба для къонаха священна.

Ради дружбы къонах готов
на любые жертвы
настоящего друга он любит
как брата, уважает как отца
и почитает как дорогого гостя.
Защищая своего друга,
къонах не щадит своей жизни.
Он в равной степени познается
и в дружбе, и во вражде.)

= 34 =
Къонахчо

шен оьздангалла гучуйоккху
лела хаарца, хазчу гiиллакхашца.
Мел чолхе хьелаш кхолладелча а,
къонах оьздангаллех,
гIиллакхах вухур вац,
и вохо цхьаннан а ницкъ кхочур бац.

* * *
(Благородство къонаха

проявляется в культуре
его поведения.
Никакие обстоятельства
не могут заставить къонаха
нарушить этикет.)

= 33 =
Хийрачу махкахь

къонахчо лардан деза
цу мехкан гIиллакхаш а, Iадаташ а.
Цу тIехь иза ша вац
царна дуьхьал хIуттург,
ша векал волчу дийнна къам ду.
Иза ма хиллара
хетар ду цуьнан къам а.

* * *
(В чужой стране къонах должен

не только соблюдать ее законы,
но и уважать ее обычаи
и традиции, и следовать им
в той мере, в какой это
не задевает его национального
достоинства и конфессиональных убеждений.
В этом выражается
его благодарность за воздух
и хлеб этой страны.)

= 32 =
Хьешана хьошалла дар -

къонахчун деза декхар ду.
Хьешан сий дан цахаар -
доккха эхь ду.
Хьешан дахар а,
маршо а ларъяр
къонахчунна
Шен дахарал деза ду.
Бакъ ду, цо жоп ца ло
зулам дина волчу хьешах.

* * *
(Закон гостеприимства

для къонаха священен.
Къонах не сумевший
защитить своего гостя,
обречен на позор и презрение.
Поэтому жизнь и свобода гостя
для него дороже собственной жизни.
Но он не несет ответственности
за гостя, совершившего
преступление.)

= 31 =
Берийн дахар а,

церан могушалла а ларъяр -
къонахчун еза Iалашо ю.
Къонах
кхузза Iожалла тIеэца
реза хир ву
берана гIело ца еш.

* * *
(Къонах никогда не причинит

боли и страдания детям.
Нет такой цели, во имя которой
къонах мог бы пожертвовать
их жизнью и здоровьем.)

= 30 =
Зударийн дахар

къонахчо
лардан дезаш ду.
Муьлххачу а хьелашкахь
къонахчо
зудчунна м1е герз лоцур дац
ен а, я кхеро а.

* * *
(Жизнь женщины для къонаха

неприкосновенна вдвойне.
Къонах
ни при каких обстоятельствах
не поднимет на нее оружия,
даже в виде угрозы.)

= 29 =
Зударийн сий а,

церан оьздангалла а
ларъеш хила веза къонах.
Цо ша волчохь
зударшна г1ело йойтур яц,
уьш сийсаза а бохуьйтур бац.

* * *
(Честь и достоинство женщины

для къонаха неприкосновенны.
Къонах никогда не позволит
в своем присутствии
обидеть женщину.)

= 28 =
Къонах, дахаран хьелашкахь а,

чохь а, юкъараллин г1уллакхашкахь а
оьзда хила веза.
Цуьнан хьекъалан а, майраллин а,
доьналлин а мах хадош
гонахара нах бу.
Ша царал лакхара велахь а,
уьш шел лакхара белахь а,
цара шен лакхара мах хадоро
бахьана ца ло цунна ша шен хьесто.

* * *
(Къонах должен быть

скромным в жизни, в быту,
в общественных делах.
Ум, мужество, деяния къонаха
должны оценить, прежде всего,
окружащие.
Но даже субъективность этой
оценки не дает ему повода
восхвалять самого себя.)

= 27 =
Хийрачу, бехкечу нахана юккъехь

ша волуш санна
шен доьзалехь
нийсо латтош а,
г1иллакх-оьздангалла гойтуш а
хила веза къонах.
Бер човхош а, сов1гат луш а,
хьостуш а нийсо еш
хила веза иза.
Шен доьзалхочунна
т1ехтохам беш, г1ело еш, къизаллица
та1зар деш
хила ца веза къонах.

* * *
(В своей семье

къонах должен быть
таким же справедливым, как
и в обществе. И в наказании,
и в поощрении он должен быть
ровным и сдержанным.
Он не должен опускаться
до оскорбления или физического
наказания членов семьи.)

= 26 =
Къонах декхарийлахь ву

шен ден-ненан сий дан а,
уьш лара а, царна г1о дан а,
уьш баккхий хилча,
царна оьшург латто а.

* * *
(Къонах должен

уважать и почитать
своих родителей,
заботиться о них,
обеспечивать их старость.
Он должен делить с ними
не только кров и хлеб
но и радость, и горе.)

= 25 =
Сингаттам а,

хазахетар а хилча,
къонах
хийцавала ца веза.
Иза ду цуьнгахь
собар хилар.

* * *
(Къонах должен

достойно вести себя
и в веселье, и в печали.
Тень грусти на лице и мрачное
молчание неуместны на пиру
так же, как смех и многословие
во время тризны.
В любой ситуации он должен
проявлять выдержкуи
и спокойствие.)

= 24 =
Шена динчу диканна

баркалла алар -
къонахчуьн хаза г1иллакх ду.
Шена цхьа дика дича,
къонахчо
цунна дуккха а диканаш до
Гкъа ша динчу диканна
баркалла алар
лохуш вац иза.

* * *
(Сделанное ему добро

къонах возмещает многократно,
ведт благодарность является чертой
благородного человека.
Сам же он не ждет благодарности
за содеянное добро.)

= 23 =
Къонахчунна

хаа деза шен бакъо къовса а,
кхечунна хеташ долчуьнга ладог1а а,
иза бакъ велахь т1ета а,
иза бакъ хилар къобалдан а.
Къийсамашкахь
г1ийлачунна юхавалар
ледарло а яц я эшар а дац.
Иза ду къонахчун хаза г1иллакх.
Г1иллакхал совдаьлла собар - к1иллола ю,
г1иллакхал совъяьлла майралла -
сонталла ю.

* * *
(Къонах должен уметь

не только отстаивать свою правоту,
но и выслушать чужое мнение,
согласиться с ним, если оно истинно.
Признать правоту,
уступить в споре или ссоре
является не слабостью,
а проявлением благородства.
Но должна быть мера,
как уступчивости,
так и настойчивости.)

= 22 =
Къонахчо шен сий санна,
нехан сий а лардан деза.
Иза атта девне ца волу.
Г1еххьа долу х1ума бегаш т1е а доккхий,
д1адерзадо цо.

* * *
(Къонах никогда не посягает

на личное достоинство и честь
других людей.
При этом он должен быть
снисходительным к их слабостям
и ошибкам, по возможности
избегая ненужных ссор
и столкновений.)

= 21 =
Къонахчун 1алашонаш а,

цаьрца доьзна г1уллакхаш а
ц1ена хила деза.

* * *
(Средство достижения цели
для къонаха не менее важны,
чем сама цель.
А поскольку цель у него
может быть только благородной,
то и средство ее достижения
должны быть нравственными.)

= 20 =
Кхечу динехь болчаьрца

къонахчун собар хуьлу.
Цо нуьцкъах царна
т1е ца дожадо шена хетарг а,
ша бохург а.
Т1ело яр Бусалбан динехь
лог1уш.

* * *
( Къонах терпимо относится

к представителям других
религий, не навязывает силой
и принуждением им своих
взглядов или образа жизни.
Насилие приводит к лицемерию,
а оно несовместимо
с истинной верой.
Ибо сказано в Коране:
"Нет принуждения в религии".)

= 19 =
Делан дикане сатийсар

къонахчуьнгахь ду даиманна.
Цо гIо до цунна
аьтту боцчу тIамехь а,
муьлххачу а чолхечу хьелашкахь а.
Цу тIехь кхоллало
къонахчун ницкъ а, собар а.

* * *
( Надежда на Всевышнего

не покидает къонаха
никогда.
Она помогает ему
и в неравной битве, и в любых
сложных обстоятельствах.
В ней-источник
его внутренней силы
и терпения.)

= 18 =

Къонах кийча ву

Делан кхелаца
Т1ех1иттина муьлхха а халонаш лан.
Цунна хаьа ,
Дала диканиг а, вониг а дан,
цу шиннах цхьаъ харжа а
шен лаамехь ша витар.

* * *
( Къонах готов

достойно встретить
любые испытания,
которые ему пошлет судьба.
Но он помнит, что Всевышний
всегда оставляет ему выбор
между Добром и Злом
и готов ответить за свой выбор
перед Богом и людьми.)

= 17 =
Къонахчунна

ша Далла г1уллакх дар,
иза дозалла деш кхайкхорал,
шен синкхетамца дитар г1олехь ду.
Иза дозалла деш кхайкхор -
Нахана ду, къайлах дар-
Делан дуьхьа ду.

* * *
( Къонах должен быть

скромным в религиозных ритуалах.
Он никогда не подчеркивает
своей религиозности,
не подменяет истинной веры формой.
Для къонаха
внутренняя сущность веры
всегда важнее
ее внешенего проявления, так как
первое угодно Всевышнему,
а последнее - людям. )

= 16 =
Къонах декхарийлахь ву

Даиманна шен хьекъал ирдан,
шена а, кхечарна а зеделлачух пайда эца.
Цо аьтто бо дуьне довза -
Х1ума хаарций, 1иламанций бен
Бакъонна , нийсонна
Т1аьхьа кхиалур вац.

* * *
( Къонах должен

постоянно оттачивать свой ум,
постигать мудрость и опыт других,
изучать науки,
дающие ключ к познанию мира,
так как только через знание
можно прийти
к истинной вере и постижению
справедливости. )

= 15 =
Тешам, нийсо

къонахчун синкхетаман
лаккхара 1алашонаш ю.
Къонахчунна дуьне довзар
Хьекъалийций, дагаций ду.
Делах тешар
Дагаций, синан хаамашций ду.
Диниций , дуьненций доьзна долу 1илма
Къонахчо шен дахарехь
даиманна к1аргда деза.

* * *
( Истинная вера

и справедливость
являются высшей духовной цель къонаха.
Сущность мира къонах познает умом и сердцем,
а сущность веры - сердцем и душой.
Къонах должен всю свою жизнь стремиться
к глубокому постижению
сущности веры и сущности мира. )

= 14 =
Бакъ йолу майралла ю,

Муха а 1оттаделлачу г1уллакхана
Шена т1ехь урхалла дан
Хьекъал а, ницкъ а, собар а хилар.
Хьекъал доцуш йолу майралла-
къонахчун б1аьргаш хьаббина ницкъ бу,
шен я кхечуьнан дахаран а мах хадо цахаар ду и.
И цахаарх,
жимчунна бехк буьллийла дац.
Валар т1ех1оттича,
И кхетамца а, собарца а т1еэцар-
къонахчун ницкъ хилар ду.

* * *
( Истинное мужество

проявляется в терпении
и умении управлять собой и ситуацией.
Безумная храбрость - это
мужество с закрытыми глазами,
она простительна юнцу,
не знающему цены ни своей,
ни чужой жизни.
Выдержка къонаха - это
мужество знающего, осознанный
шаг навстречу смерти. )

= 13 =
Дог ц1ена хиларо

къонахчун лаам а, ойла а
куьзган чохь санна гойту.
Ц1ано йоцуш,
адамалла хила йиш яц.

* * *
( Духовная чистота -

это зеркало,
в котором отражается
внутренняя сущность къонаха
и его деяния.
Без неё не может быть
подлинной человечности
и сострадания. )

= 12 =
Сий, адамалла хилар,

нахана везар-
къонахчун уггара мехалла х1ума ду.
Дуьненан Бахам
Юхаметтах1отталур бу.
Амма сий дайна висча,
диканехьа къуьйсуш
валарца бен
и юхаметтах1отталур дац.

* * *
( Главным богатством къонаха

является его честь
и личное достоинство.
все иные блага этого мира
можно обрести вновь,
однажды утратив, но утраченная честь
обретается вновь
лишь через достойную смерть.)

= 11 =
Къонахчунна оьздангалла

Нийсо ярца гучуяьлла ца 1а,
иза гучуйолу
адамаш ларарца,
церан хама барца,
церан хенашка а,
хьадолуш хиларе а
хьаьжина доцуш.

* * *
( Благородство къонаха

проявляется не только
в справедливости,
но и в почтительности,
уважении к людям,
независимо от их возраста
и социального статуса.
В общении с людьми
къонах предельно вежлив,
сдержан и скромен. )

= 10 =
Къонахчун

Адамашца йолу юкъаметтиг
Нийсо ларъеш ,
Нийсонна т1ехь хир ю.
Иза , шенгахьа оьзна ма хиллара ,
Бакъ луьйш хила веза
адамашкахьа оьзна а.
къонахчун амалехь ду
шена ца тов дерг адамашна а цадар.

* * *
( Справедливость -

истинная мера в отношениях
къонаха с людьми.
Он всегда справедлив к другим
так же, как и к себе.
В своих действиях
по отношению к людям
къонах исходит из принципа
взаимности:
«Не делай другим того,
чего не желаешь себе». )

= 9 =
Синкхетам а, дикалла а,

Къинхетам а- адамаллин сенаш бу.
Адамийн бала кхачар
тоьаш дац къонахчунна.
Цуьнан адамалла гучйолу
Уьш вонах ларбарца,
Царна г1о дарца.
Къонах г1ийлачух къахеташ ,
Цунах дог лозуш ,
Цунна г1о деш хила веза.

* * *
( Сущность человечности -

в мудрости и гуманном
отношении к миру и людям,
милосердии и сострадании.
Гуманность и милосердие
къонаха проявляются не только
в сострадании к людям,
а в их защите и помощи.
Къонах должен быть
милосердным прежде всего
к слабым и беззащитным. )

= 8 =
Хьекъал ду къонахчунна

дуьненан некъ гойтург а,
ойланаш хуьттург а,
и некъ нисбийрг- дог дую
Амма доллучу х1уманан барам-
Адамалла ю.
И шеца йоцург -
Къонах лара мегар дац.

* * *
( Разум управляет

поступками и чувствами
Къонаха, а сердце помогает
ему избежать крайностей.
Основа отношения коънаха
к миру - человечность.
Все, что находится
за её пределами,
недостойно къонаха. )

= 7 =
Баркаллин дуьхьа дац

къонахчо
Даймехкан декхарш
кхочушдар.
Къонахчунна
Халкъана ша везарал
Деза совг1ат дац дуьнен чохь.

* * *
( В служении Отечеству

къонах не ждёт благодарности
за свои деяния.
Для къонаха нет выше награды,
чем благодарная память
народа. )

= 6 =
Къонахчунна хаа деза,

Даймехкан сий дар
шен сил а деза дуйла.
Даймехкан декхарш а,
шен сийлалла а
къасто дезча,
даймехкан а, шена сий лардеш,
къонах махках волу.

* * *
(Къонах должен помнить о том,

что для него Отечество,
личное достоинство и честь
дороже жизни.
Но когда он вынужден выбирать
между интересами Отечества
и своей честью,
къонах должен покинуть
Отечество.)

= 5 =
Муьлххачу хьелашкахь

къонахчо
Даймехкан сий да деза,
шен халкъан харжам
т1еэца а беза,
шен ойла
цуьнца нислуш яцахь а.

* * *
( В любых обстоятельствах

Къонах должен проявлять
уважение к Отечеству
и выбору своего народа.
Он должен уметь подчинять свои
личные пристрастия
и предпочтения этому выбору,
даже если при этом
ему придется поступиться
своими убеждениями.)

= 4 =
Маьршачу заман чохь

Даймехкан ни1матан
дуьхьа къахьега
къонахчун декхар ду,
т1ом болчу хенахь
шен мохк ларбан санна.
Хьанала къахьегарх
къонахчун сий ца дов,
мелхо а цуьнца ларам
алсамболу

* * *
( Созидательный труд

во благо Отечества
является
таким же долгом къонаха,
как и защита своей страны. )

= 3 =
Къонахчун деза

декхар ду,
арахьара мостаг1
т1амца т1елетча,
Даймохк ларбан.
Нийсо лоьхучу т1амехь
шен сий, къоман сий лардеш
валар цо сийлахь лору,
сий дайна эхьечу вахарал.

* * *
( Высшим проявлением

служения къонаха
является защита Отечества
от нашествия врага.
Смерть в справедливой войне
или при защите
своей чести и достоинства
предпочтительнее для къонаха,
чем жизнь в бесчестии
и позоре. )

= 2 =
Къонахчо ч1аг1о йо
шен къомана, Даймахкана
тешаме хила.
Даймехкан дуьхьа къонах
шен са д1адала кийча ву.
Амма шен сий
цхьана х1уманах
цо хуьйцур дац.

* * *

( Къонах присягает
И служит только Отечеству.
Ради Отечества он готов
пожертвовать жизнью,
но никогда, ни при каких
обстоятельствах
къонах не поступается
личным достоинством
и честью. )

= 1 =

Шен дахарехь къонахчун
коьрта 1алашо ю
шен къомана, Даймахкана
г1уллакх дар.
Халкъан а, Даймехкан а хьашташ
деза ду цунна
Шен хьаштел а.

* * *

( Главной целью и смыслом
жизни къонаха
является служение
своему народу
и Отечеству.
Интересы народа и отечества
Для него всегда выше
личных интересов. )

kvantun
Про жизнь на Кавказе до первой чеченской
Канта Ибрагимов "Седой Кавказ"
http://lib.rus.ec/b/182279/read

Увы, книга не до конца. Там ещё страниц так 150

kvantun
Не совсем по теме, чеченский кодекс поведения Къонахала
а то в криминальных сводках им интересовались пускай повисит пару дней потом уберу.

Чеченский кодекс чести

= 55 =
Къонахчун

)

Игорь Губерман:

Если надо - язык суахили,
сложный звуком и словом обильный,
чисто выучат внуки Рахили
и фольклор сочинят суахильный.

"21 февраля весь мир под эгидой ЮНЕСКО отмечает Международный день родного языка. Главной целью празднования является сохранение родных языков, особенно языков национальных меньшинств.

Сегодня в своеобразную «Красную книгу» уже занесено более половины из 6900 наличествующих языков. По данным ЮНЕСКО, каждый месяц на земле исчезают два языка. К вымирающим языкам структура относит и все (!) языки Дагестана. ЮНЕСКО рассчитывает жизнеспособность языков по девяти критериям, в их числе отношение к ним государства, число носителей, передача языка от поколения к поколению, доступность учебных материалов, отношение к языку внутри общества. Международные эксперты считают, что спасти родные языки в первую очередь может полноценное их использование в учебном процессе. И многие государства следуют этим рекомендациям. Одним из лидеров в этой сфере считается Индия, где на разных уровнях школьного образования практикуется использование почти 80 различных языков.

«Для чего и кому нужен тюркский язык?»

Несколько иная ситуация наблюдается в Дагестане. Удивительное дело: наша власть до сих пор не определилась даже с точным количеством языков. Беседуя с какими-нибудь высокими гостями, наши чиновники с гордостью рассказывают, что у нас в мире и спокойствии проживает более 30 наций, а для «внутреннего» применения есть иная жесткая статистика: в республике проживают исключительно 14 «титульных» наций, которые вроде бы защищены на государственном уровне, так как в Конституции Дагестана отмечено, что «государственными языками Республики Дагестан являются русский язык и языки народов Дагестана» (статья 11). Положение Основного закона при реализации в практическую плоскость как минимум означает, что любая государственная документация должна быть дублирована на эти самые «языки народов Дагестана», а обучение в школах вестись полностью на родных языках и так далее. В реальности абсолютно ничего не происходит. Причин этому много, но главная то, что наши чиновники - маргиналы и любую проблему рассматривают сквозь призму собственного извращенного мышления.

К сожалению, эта болезнь не сегодняшнего дня. 29 июня 1923 года в Махачкале на очередное совещание собралось все руководство коммунистического Дагестана. Обсуждаются вопросы языка межнационального общения и алфавита. Джелаледдин Коркмасов предлагает «иметь один язык (тюркский), но в связи с этим должен быть поставлен вопрос об алфавите. Арабский алфавит: не даст достаточных результатов в развитии народного образования, ему на смену также должен идти тюркский алфавит (латинский)». Его поддержали другие коммунисты. Возражает, притом весьма эмоционально, один Саид Габиев: «Для чего и кому нужен тюркский язык? На что он вам? С ним вы революции на Востоке никогда не создадите. Язык революции - это ленинский, русский язык. Избирая язык для революции, мы должны смотреть не на Восток, а на Москву. Тюркский язык нам ничуть не поможет». Такая речь не понравилась присутствующим на мероприятии, а Керим Мамедбеков прямо заявил, что «ненормальность и неуместность выкриков Габиева присуща только меньшевикам» (отрывок из протокола). Линия тюркизации и латинизации побеждает, но скоро приходит другое время. Сторонников линии репрессируют, а 4 февраля 1938 года газета «Дагестанская правда» публикует постановление бюро обкома ВКП(б): «Буржуазные националисты вкупе с троцкистско-зиновьевскими и бухаринско-рыковскими бандитами проводили свою подрывную работу и на фронте письменности и языка. Они изгоняли из школ язык великого братского русского народа: Введение нового алфавита на русской основе окажет трудящимся ДАССР огромную помощь в деле быстрейшей ликвидации всех последствий подлого вредительства фашистских буржуазно-националистических бандитов в области языка и письменности».

Нужно отдать должное руководству СССР - хотя алфавит и был переведен на кириллицу, принцип полилингвизма в республике строго соблюдался: официальная документация велась на русском и дагестанских языках, обучение в школе было исключительно на родных языках. И это при том, что один из руководителей Дагестана Нажмудин Самурский еще в 1925 году писал, что «литературы и науки на дагестанских языках нет и никогда не будет, ибо создавать ее для нескольких тысяч человек нет расчета, гораздо проще научить эти несколько тысяч какому-либо культурному языку», под которым он понимал тюркский, то есть азербайджанский язык.

Этнический геноцид

Так продолжалось до середины 50-х годов прошлого века. В стране по инициативе Никиты Хрущева нарастающими темпами идет формирование нового, «советского» человека, который кроме прочего разговаривал на одном, русском языке. Как и положено, почин с энтузиазмом подхватили на местах, здесь партийная элита соревновалась в первенстве процесса. Естественно, не остался в стороне и Дагестан. Здесь исключительно по воле руководителей республики сфера применения родного языка суживалась как шагреневая кожа из известного бальзаковского романа. И это не образное сравнение, так как речь действительно шла и идет о жизни и смерти целых этносов. Вначале из школьной программы исчезло преподавание всех предметов на родных языках, затем для изучения родного языка в сельских школах выделили определенные часы, а в городах его вообще не преподавали. Потом пришла горбачевская перестройка. Нормальная логика предполагала, что демократизация всех сторон жизни приведет к усилению роли родных языков в жизни дагестанцев, но ничего этого не случилось, более того, ситуация еще больше ухудшилась. В 1993 году Москва приняла Закон «Основы законодательства Российской Федерации о правовом статусе коренных, малочисленных народов», к коим были отнесены этносы с численностью менее 50 тыс. человек. Конечно, в список попали и все дагестанские «нетитульные» нации. Такому положению надо было только радоваться, но руководство Дагестана всеми силами противилось принятию закона, в конечном итоге его одобрили с учетом мнения Махачкалы, согласно которому к малочисленным народам были отнесены все: «титульные» нации республики. Тем временем язык даже этих наций стал изучаться в городах уже на факультативной основе, постепенно власть разогнала коллективы национального радиовещания, все меньше времени отводилось для передач на телевидении. Да и язык телеведущих ничего, кроме усмешек, не вызывал и не вызывает, так как он представляет собой смесь русского и родного, нередко с доминированием первого. На таком фоне в ряде местных СМИ все активнее ведут себя маргиналы или люди со смешанной кровью, которые, в частности, возмущаются тем, что их чад заставляют в школе учить «никому не нужный родной язык». Появляются и псевдоученые, которые заявляют, что язык и нация - не идентичны, мол, можно, не зная языка, идентифицироваться в этнической плоскости.

Весной 2006 года Госдума России ратифицировала Конвенцию Совета Европы о региональных языках и языках национальных меньшинств. В ней есть много положений, согласно одному из них вся документация в соответствующих субъектах Федерации должна вестись на двух языках: русском и языках региональных народов. Предполагалось издавать школьные и вузовские учебники на родных языках, проводить судебные разбирательства и даже общаться с чиновниками ЖКХ. И все это за деньги Москвы. Но руководство Дагестана в очередной раз полностью проигнорировало закон, единственное, на что его сегодня хватает, - издание законодательных актов-импотентов по «программе развития национальных отношений». Не без помощи чиновников сейчас издается Библия, прочая христианская литература на языках народов Дагестана: дескать, это развивает языки, хотя все прекрасно понимают, для чего это делается.

Ситуация действительно близка к катастрофе. Язык - это прошлое, настоящее, будущее народа. Его потеря - смерть народа. Сегодня нужны экстренные меры, чтобы как-то сгладить напряженность. Главное - бюрократия, если она хоть немного думает о будущем республики, должна немедленно прекратить геноцид собственных этносов, срочно принять меры законодательного характера по полноценной защите родных языков. Надо на первоначальном этапе как минимум перевести учебный процесс, официальную документацию, СМИ на родные языки. В противном случае, в республике лет через 50 уже не будет ни одного дагестанца... "

"Стихи юного поэта стали интернет-хитами [осторожно: цитаты]
Сергей ЕФИМОВ - 14.12.2010
А давайте читать стихи?! Вот, послушайте. Это про Вольфганга Амадея нашего Моцарта:

Внушив цветущий рок могучего мерцанья,
Вольфганг построил в Вене музы люк.
Душевно сладкозвучно стало упованье,
У Амадея весь роскошный трюк.

А вот еще про Майкла Джексона есть:

Король и гордость мира славы,
В восторге, пал за свой экстаз.
Бессмертный виртуоз дубравы,
Прими в свой адрес реверанс.

...И вдруг! Несчастной смертью умер

Как дух с небес и как фанат
Ему был наравне лишь Гомер,
Не может мир ту смерть понять.

Ну и про государственную символику Российской Федерации заодно почитайте. Это про герб:

Экстаз душевный, луч лекарства,
Орел и символ все в одном,
Подарок прочный государства,
Кощея, мучащим конем.

А это - про флаг с гимном:

И что за звук, сам бог послал,
Там бродят сами ножки Глинки.
Союз России с жаждой ждал,
От Михалкова, до росинки.

Узнав об этом президент,
Другого года накануне.
Он принял гимн в свой мощный ленд,
Стоящий томно на руине.

У процитированных строчек есть реальный автор - Мурад Касимов из Табасаранского района Республики Дагестан. Он юн и взгляд его на мир свеж - в этом году парень закончил среднюю школу.

Конечно, плохих стихов на свете много. Много стихов странных. Встречаются стихи смешные. А стихи Мурада - странные и смешные одновременно. Но удивительно совсем не это. Оказывается, Мурад не просто пишет стихи. Он их успешно издает.

Более того - третья (!!!) книжка под названием «Талисман» вышла в Дагестане при поддержке республиканского Комитета по делам молодежи. С несомненным успехом школьника поздравил лично председатель Комитета по молодежной политике республики Заур Кахриманов.

Такой молодой, а уже: лауреат и дипломант литературных конкурсов (!!!), а еще и книжки выходят!

«Талисман» вышел еще в апреле. Местная пресса отрапортовала о событии и все вроде бы забыли о Мураде.

Но не тут-то было! Недавно книгу юноши выдвинули: на государственную премию и отправили на рецензию в местный Союз писателей. Аксакалы дагестанской литературы ознакомились с творчеством юного дарования и дружно схватились за сердце. Дагестанский еженедельник «Новое дело» выступил с горькой рецензией: «:При отсутствии моды на литературное образование у молодежи стало популярным выпускать сборники стихов. Видимо, это особый род самоутверждения. Мода на собственную книгу стихов в Дагестане чем-то напоминает моду на диплом без знаний. За девальвацией многих понятий последовала девальвация понятия <поэт»:> "

Вдохновленный Мурадом Касимовым (и совсем чуть-чуть другими поэтами), творю:
Наш Президент рожден был хватом,
Когда осенний первый гром
Упал стремительным домкратом
В тумане моря голубом.

mps1973,плохо вы Боброва читали.Тот Деркулов который говорит о националистах .Тааакая мутная личность .Внимательно перечитайте Деркулов там ещё и о интернационалистах высказывается и воюет как раз с общечеловеками ,ярким представителем коих, только восточного образца и является.

2 Kosta g
У меня семья дар речи потеряла... Я прочитал и рухнул. Хохотали весь вечер.
Умоляю: сотворите ещё!!!!!!

kvantun
У процитированных строчек есть реальный автор - Мурад Касимов из Табасаранского района Республики Дагестан.

Смахивает на творчество компьютерной программы типа "рифмоплет".

"Солнце встает над селом Дзауга" - Вадим Битаров
http://www.proza.ru/2009/07/02/1102

Андрей Захаров "Нива Божья"
http://www.litsovet.ru/index.php/material.read?material_id=229672

Его же "Город, которого не стало. Хроники Ичкерии."
http://www.litsovet.ru/index.php/material.read?material_id=249783

Магомед Саидов "Невесты в черном"
http://www.proza.ru/2011/01/08/1002

Грозненский цикл Констанина Семенова
http://lib.rus.ec/a/80498

Эбеккуев Ханапи Магометович

Аллах велик! Господь с тобою!
И с этим именем не раз
Точил кинжал, готовясь к бою,
Войной разгневанный Кавказ.

Гуниб - гранитная твердыня,
И защищал ее Шамиль.
Всех восхищает и поныне,
Этот суровый, горный шпиль.

Преданий много в Дагестане,
Расскажет вам любой аул,
Как был подкуплен в день Байрама
Ночной тревожный караул.

В ту ночь стоял на карауле
Шамиля верный друг-наиб,
Он не боялся русской пули,
Но из-за корысти погиб.

Канат он сбросил апшеронцам,
И вверх забрались смельчаки,
И над Гунибом вместо солнца
Сверкнули русские штыки.

Когда ж узнала мать наиба,
Откуда золота мешок,
Клеймя предателя Гуниба,
Мешок тот бросила в поток.

Сам Джабраиль в волнах Сулака
Нашел бесславный свой конец
Погиб предатель, как собака.
Его столкнул родной отец:

«Иди, ищи свои червонцы.
Они лежат на дне реки.
Тебе помогут апшеронцы,
Твои друзья и кунаки»

С тех пор рыбак в волнах Сулака,
Закинув бедный невод свой,
Порой находит вместо рака
Старинный русский золотой.

Но, ни единый дагестанец
Того червонца не возьмет.
Последний, нищий оборванец
Его с презреньем отшвырнет.

«Не нужен дар мне Джабраиля.
Пускай возьмет его Шайтан.
Он за него продал Шамиля,
И мой любимый Дагестан».

С тех пор потомки Джабраиля
Живут в приморских городах
Нет места им в краях Шамиля,
Нет мест для них в родных горах.

А город был прежний..

Лил сильный дождь. Втянув голову в плечи, Хаси медленно шел по дороге, ступая по лужам и не обращая внимания на то, что ноги у него давно мокрые. Иногда останавливался, подставляя лицо дождю. Снова шел. Когда он подходил к многоэтажному дому, дождь полил еще сильней. Поднявшись на четвертый этаж, он позвонил.
- Кто там? - послышалось изнутри.
- Леми, ты один?
- А, это ты, Хаси?
- Я.
- А я тут закрылся. Отец не приходил еще. А мать ушла к Джокалу, у них сын из армии вернулся.
- Он в Афганистане служил? - Хаси уселся на кресло.

- Да.
- Не ранили его там? - Хаси оглядел комнату.
- Нет.
Леми включил телевизор. Московский «Спартак» играл с какой-то командой.
- А как там сыграли наши, читал? - Хаси взял с дивана раскрытую книгу.
- Проиграли. Один - четыре. Да разве это команда, спекулянты одни. Говорят, хороших игроков и то без взятки не берут к себе, - махнул рукой Леми.
- Интересная книга? - спросил Хаси.
- Да про мальчика одного: из школы сбегает, не учиться:
- А кто автор? - Хаси закрыл книгу, посмотрел.
- Сэленджер. Американец:
- У них всегда дети странные какие-то: «Генералы песчаных карьеров» смотрел? - Хаси положил книгу на стол.
- Смотрел.
- Мне фильм понравился очень. Как там парни дрались.
Они замолчали. Леми наблюдал за Хаси. Хаси уставился на экран телевизора, но он его не видел. И Леми ясно было, что он его не ведет.
- Что нам задали назавтра? - спросил Леми.
- Не знаю.
- Ты не был сегодня в школе?
- Был. Не помню.
Они снова замолчали.
- Леми.
- Что?
- Когда твой отец вернется? - Хаси теперь сидел, уставившись в пол.
- Ты один опять, да? Матери нет дома? - спросил Леми.
- Он же был другом моего отца, я и раньше хотел сказать ему, я не могу больше:
- Ты рассказывал мне, - Леми хотел выключить телевизор.
- Оставь, не выключай, - попросил Хаси! - Леми!
- Что? - Леми избегал прямого взгляда Хаси.
- Что бы ты делал на моем месте? Если бы у тебя отец сидел в тюрьме, а мать пропадала бы по ночам? Мне же тринадцатый год уже:
Леми не ответил.
- Сколько осталось твоему отцу? - спросил он, не глядя на Хаси.
- Три года он отсидел, пять осталось. Хаси думал о матери. Ему не хотелось этого. Но мысли о ней никогда не покидали его.
- Я ходил к бабушке. Матери там нет. Бабушка всегда заступается за нее: не люблю я их всех. Она и раньше уходила, вроде как к бабушке, и возвращалась только к утру. Я убью ее:
- Что?
- Ничего.
Он все еще смотрел на пол. Неподвижно сидел и смотрел в пол. И снова они долго молчали. Потом оба смотрели на экран телевизора. И оба его не видели.
- Если б мне было пятнадцать: сил же не хватит: боюсь, я ничего не смогу: - Хаси замолчал.
- Пройдет три года, отец твой вернется: Он сам сделает, что надо, а ты: а мы с тобой маленькие еще, - Леми замолчал тоже.
- Я подумаю, я соображу что-нибудь, - сказал Хаси. - Дом подожгу. А сам сбегу к деду. В дверь позвонили.
- А, Хаси пришел, - Лемина мать была веселая, улыбалась.
- Ух, такой дождь на улице! - вошел Лемин отец. - О, это ты, Хаси! - воскликнул он. - Два разбойника встретились?! Ага, телевизор смотрим? - И все. И больше ничего не сказал, ушел в другую комнату.
- Себила дома, Хаси? Она ходит на работу? Я так давно ее не видела, - повесив плащ, Лемина мать надела тапочки.
- Дома, - ответил Хаси и быстро посмотрел в Лемины глаза.
Шея и уши его покраснели.
Немного посидели у телевизора, думая каждый о своем, слушая, как дождь бьет в окна.
- Леми, я пойду, - Хаси направился к двери.
- Подожди: почему ты уходишь? Мы помешали вам? Ну пройдите в ту комнату, посидите еще, - заладила как всегда долго и однообразно Лемина мать.
Леми взглянул на Хаси. Тот ответил ему долгим взглядом и молча вышел на улицу, в дождь.

***

Навестить Хаси в больницу пришли все его одноклассники. Их не пустили к нему. Они приходили еще, снова и снова. И их, наконец, впустили. Хаси весь был в ожогах, с ног до головы. На нем ничего не было надето, только простыня висела сверху. Почти все тело было зеленное, и лишь кое-где, куда не попала зеленка, - желтое. Девочки плакали. И мальчики тоже. Прикусив губу, со слезами на глазах стояла учительница.
- Как это случилось, Хаси? Ты, наверно, спал, газ: Бедная мать: а-а-а: - учительница вдруг зарыдала в голос.
Женщина в белом халате сказала им, чтоб не шумели.
Леми не плакал. Он смотрел на Хаси. И глаза Хаси тоже останавливались на Леми.
- Леми: - зеленные губы Хаси сомкнулись, чтобы выговорить еще что-то.
- Я знаю, Хаси, почему ты: назло: ты не выбежал оттуда:
Леми стоял совсем рядом с Хаси. У него дрожали губы. Ему хотелось плакать. Но плакать он не мог. Что-то застряло в горле. Причиняло боль.
Хаси все еще смотрел ему в глаза.
- Хаси-и-и, - Леми зарыдал. Горло освободилось. Леми плакал громко, с сердцем.
Женщина в белом халате снова сказала, чтоб не шумели, а то она выгонит их..
- Я бы мог уйти, - сказал Хаси. - Я зажег и хотел уйти, но вернулся за книгами. И тут я увидел спрятанное между книгами письмо. Написанное твоим отцом моей матери: Твой отец: Теперь я все знаю! Если б я раньше знал! Я б их убил обоих, твоего отца и ее: Потом: потом, не успел я прочесть письмо, как начал задыхаться от дыма, потом я очнулся здесь: Погоди: я их убью обоих: твоего отца убью: я теперь: я теперь не маленький: я их: я их: обоих:

***

Сначала все было хорошо. Затем все прошло. Потом все вокруг стало как-то странно непонятным. Через девять дней Хаси умер. В тот день тоже лил дождь. Он лил целую неделю. Асфальт, люди, машины были мокрыми. Мокрым было все. Хаси повезли хоронить в село к его дедушке. Дождь прекратился. Начало было проясняться. Но снова пошли дожди. А однажды утром на улице уже лежал снег. Он был белым-белым. По белому снегу проезжали машины. А город был прежний..

О Берс Евлоев в литературу ударился.
Кто не в курсе Берс Биланович Евлоев - до недавнего времени пресс-секретарь Евкурова, ныне руководитель ГРТК "Ингушетия".

Роман "Идеальный"
http://www.onlinedisk.ru/file/759207/

Роман "По закону гор"
http://www.onlinedisk.ru/file/759220/

Однажды на Дальнем Востоке.

Я всегда знал, что у деда есть меч. Настоящий! С детства про это вскользь говорили взрослые, и мне очень хотелось его увидеть. Но дед слыл нелюдимым, никогда не смеялся, и его суровый взгляд меня всегда пугал. Он никогда меня не бил, даже словом не обижал, но если ему что-то не нравилось, брал меня руками за плечи и, глядя пристально в глаза, говорил: больше никогда так не делай. Мне хотелось нравиться деду, и я обещал исправиться, и следил за тем, чтобы не повторить ошибку, которая огорчила деда. Но очень скоро он находил другую и всё повторялось снова, и я честно обещал ему больше так не делать.
К пятнадцати годам вдруг все разногласия с дедом были исчерпаны, и он каждый день уделял мне всё больше и больше времени.
- Ты настоящий джигит, - говорил он мне, хлопая по плечу, и мне порой казалось, что его синие глаза улыбаются. Отец и тётя говорили, что в Казахстане дед якобы произнёс, что в последний раз улыбался в 1944 году. Весной замполит полка вызвал его в блиндаж и объявил, что чеченский народ предал Родину и сослан в ссылку в Среднюю Азию. Деду приказали сдать оружие. Но командир разведотряда майор Кузнецов отстоял деда, и он встретил победу в Берлине. А потом был Дальний Восток!

Мне всегда очень хотелось услышать от деда рассказы про войну - и главное, чтобы он поведал все-таки про свои подвиги в разведроте. Ведь не зря же д

ед получил столько наград! Отец говорил, что деда дважды представляли к званию Героя Советского Союза, но оба раза документы, как водится, затерялись где-то по пути в Москву.
- Дедушка, а почему ты назвал меня Японц? - спрашивал я его с укоризной. - Знаешь, сколько раз мне пришлось драться из за этого прозвища. У меня глаза раскосые, ещё и имя неудачно дали.
- Японцы - настоящие джигиты, - говорил он, отворачивая взгляд, - не слушай глупых пацанов, это сильное имя!
Так и прошло моё детство в общений с дедом, и, думаю, он сыграл важную роль в моём восприятии мира.

После школы я поступил в Нефтяной институт, но все выходные старался проводить с дедом.
В один день я все-таки решился:
- Дедушка, покажи мне свой меч, попросил я его. Он очень строго посмотрел на меня и, после паузы рассказал, что в 1965 году, когда он семьёй вернулся из ссылки в Грозный, к нему на "Победе" приехал из Краснодара бывший командир. Он-то и привез тот меч. Вручил со словами,вот твой трофей, но строго предупредил, смотри, власти могут отнять, если узнают про него, несмотря на все твои награды.
- Если ты начнёшь болтать, и про него узнают в милиции, то мы можем его лишиться. Он очень дорог мне, - сказал задумчево дедушка. - А после моей смерти он достанется тебе!
Я уверил деда, что с первого класса, знаю про эту тайну и никому не раскрывал ее.
- Джигит! - сказал он и направился в свою комнату, махнув мне рукой следовать за ним. Закрой дверь сказал он и откинул пёстрый матрас с поднара, приподнял доску и из какой-то ниши достал завёрнутый в мешковину предмет, напоминающий по очертаниям лыжную палку. Он развернул тряпку, и моему взору предстал, даже не меч, а сабля. Если бы не длинная ручка - кавказская шашка. Он переливался серебром и мерцал в лучах солнца пробивающегося через окно. Ручка была из кости, пожелтевшей от времени.

- Это бивень мамонта, - объяснил дед, - а это цуба из меди, мне командир, сказал, что она называется цубой. Ножны не сохранились: они были полевые, из кожи. Их крысы съели, крепость стали не вероятная! А вот тут, смотри, - дед заговорщецки перешел на шепот, - по их, по-японски, что-то написано. Японц, ты смог бы перевести эти слова, может, у вас в институте есть преподаватели, знающие японский язык? Так охота до смерти узнать, что же там написано!
Я обещал ему, что постараюсь узнать и карандашом переписал иероглифы с рукояти меча.
- Только смотри, осторожно, не говори откуда эти крючки, - сказал мне дед, показывая на лист бумаги, я заверил его, что никто ничего не узнает.

В институте я у всех расспрашивал и вскоре узнал, что наш ректор Давид Львович знает японский язык. Он охотно согласился мне помочь и долго вертел в руках бумагу.
- Вы знаете, молодой человек, здесь говорится про сипуко, - сказал он так, как будто я знал, что такое это самое сипуко. - Но если вы мне дадите первоисточник, откуда вы это переписали, я скажу точно.
Я слукавил, мол, переписал из старой газеты, но она не сохранилась.
- Ну что ж, хорошо - сказал он, - я дома с переводчиком поработаю над этими каракулями и, Бог даст, скажу вам, что у меня вышло. Я могу забрать эту бумагу собой?
- Конечно.

На второй день он сам разыскал меня.
Вы знаете, я оказался прав насчет сипуко! - сияя, сказал Давид Львович, и после паузы, многозначительно подняв указательный палец добавил, - это японское Хоку!
- А что это такое, Хоку? - переспросил я.
- Это жанр японской поэзии в три строки, как в русском четверостишия но без рифмы, - ответил ректор и протянул мне листочек. - Вот, это примерный перевод.

"КОЛЬ НЕТУ СОВЕСТИ У ВАС
ВАМ ХАРАКИРИ НЕ ПОМОЖЕТ
ПОД ВИШНЯМИ В ЦВЕТУ" прочитал я.

- Там было написано сакура, но я написал вишня, чтобы вам было понятно! - добавил Давид Львович. Я поблагодарил его и обещал помочь, чем смогу.
- Да пустяки, - сказал он, - мне самому было интересно, жаль что вы не сохранили старую газету, я бы с удовольствием полистал её.

На выходные я приехал домой и с порога спросил, дома ли дед. Мать ответила, что он приболел и лежит второй день в постели. Я поспешил в комнату деда. Он не спал, увидев меня, обрадовался.
- Вот захворал, - сказал он и попросил меня приподнять его и положить вторую подушку в изголовье.
- Дедушка, - мне перевели надпись на рукояти меча, - сказал я.
-Он оживился.
- Правда! И что же там?
Я отдал ему листок, и он по слогам прочитал Хоку. Потом задумчиво повторил несколько раз и, выронив лист, большим и указательным пальцем правой руки прижал глаза и долго держал их в таком состоянии. Когда наконец опустил руку, я увидел увлажнившиеся глаза дедушки.
- Что-то не так? - спросил я, удручённый тем, что расстроил его. - Тебе плохо, дед?

- Пройдёт, - сказал он, махнув рукой, - просто у него была совесть!
- У кого, у него?
- У японца, хозяина меча, - ответил он и отвернулся к окну.
И вдруг я понял, что могу стать свидетелем тайны, которую дед пронёс через всю свою жизнь.
- Дедушка! Ну пожалуйста, расскажи мне про этого японца, мне очень-очень интересно про него знать!

Дед, не моргая, долго смотрел в окно и начал свой рассказ.
- Мы жили до выселения в горах, перед самой войной родился твой отец. Он был четвёртым ребёнком в семье, две твои тёти умерли по дороге в ссылку. Я был на седьмом небе от счастья и благодарил создателя за сына. Я пас овец, когда мне сказали, что родился твой отец. "Выбирай любого барана за радостную весть!" - сказал я соседу. - И присмотри за отарой, пока я не вернусь с аула". Наклонившись я легко ухватив за рог поднял и перекинул через седло огромного барана, курдюк которого весил больше пуда и помчался домой. Я зарезал барана и разделал тушу и, повелев, созвать на вечер родственников вернулся на пастбище.

А на второй день в Сельсовете объявили, что началась война, что германцы напали на Советский Союз, и началась мобилизация. Я с грустью распрощался с семьёй взял дедовскую шашку "гурда"и уехал на фронт.
Меня заприметил старший лейтенант Кузнецов и, убедившись, что я обладаю медвежьей силой, предложил мне служить у него, в разведке. Я, конечно, согласился - так и попал в 101-ю механизированную разведроту. Много чего было. Однажды мы с Кузнецовым попали в переделку. И пришлось мне его раненого тащить через линию фронта на себе, подгоняя при этом шашкой пленного немецкого офицера. Хотя тот и сам вприпрыжку бежал. За час до этого я снёс гурдой голову его водителю, который хотел меня разоружить. Кузнецов всё грозился меня под трибунал отдать, приказывал бросить его и доставить пленного офицера в штаб. Но разве я мог раненного товарища бросить. Так мы и стали друзьями.

С первых дней от меня не отходил казак Степан, из Ставрополя. Он всё доказывал мне, что его прадед из наших был. Когда в 43-м Кузнецову дали Героя и назначили командиром разведроты, мы со Степаном вдвоём на вылазку ходили. Не было случая, чтобы не выполнили задание или не привели языка.
В 1944 году в середине марта меня чуть не сняли с фронта - Кузнецов отстоял! Я искал смерти и рисковал в каждый день, ни одной царапины за всю войну, представляешь! Кругом взрывались, падали сраженные пулей и умирали от болезней, а я хоть бы хны, не брало меня нечего!

Май 45-го я встретил на подступах к Рейхстагу. После победы летом все готовились домой, но Кузнецов сказал: "Заурбек, я еду в Приморье, надо выбить японцев с Дальнего Востока. Есть желание ещё повоевать?" - Но потом добавил, глядя в сторону: - "Нет, ты можешь отказаться!" Я согласился. И Степан тут как тут: "Бек, я с тобой!". И мы поехали в июле на Дальний Восток, бить японцев.
Однажды, это было где-то в середине августа, вызывает меня командир и говорит: "Заур, по рации передали что с такой-то высотки, - я не помню название населённых пунктов,но дислацировались мы в Забайкальском фронте,где командовал маршал Малиновский - с дзота поливает по нашим пулемёт. Возьми с собой человек пять и сам знаешь, короче." Я, выйдя из палатки, спросил, есть ли добровольцы. Ну Степан, как всегда, первый! И ещё четыре человека отобрал из желающих сам командир. "Заур - старший!"- приказал он, окидывая взглядом наш маленький отряд. Был среди добровольцев, один капитан из НКВД и я вижу, он морщится, но пререкаться с командиром не посмел.

Мы быстро собрались и выступили. Издалека услышали, как строчит пулемёт и погнали лошадей. Подъехали к высоте. Я дал команду четверым - тихо притаиться у подъёма и периодически мелкими бросками продвигаться то влево,то вправо верх по склону. Но ни в коем случае не спешить. "Отвлеките их от нас, словом", - сказал я бойцам. Вижу капитану моя затея не нравится, и он рвётся в верх, но приказ Кузнецова не оспаривает. Прихватив гранаты, мы со Степаном справа обходим высоту и карабкаемся по склону. Через полчаса или чуть больше, поднявшись, спрыгнули в траншею. Глубина его где-то полтора метра, ров уходит влево и прямо. И перед нами в метрах пяти вход в дзот. У меня в левой руке наган, а в правой шашка. У Степана - короткая винтовка со штыком и гранаты. Мы заскочили в дзот и застыли. Кругом пустые ящики и гильзы от патронов, в углу чан облепленный мухами и невыносимая вонь. На полу на циновке лежит худющий солдат в форме цвета хаки. Высокие коричневые ботинки у лодыжки на правой ноге стянуты цепью, которая прикреплена другим концом к кольцу, забетонированному в полу. Он прекращает стрелять и, схватив чайник, начинает поливать шипящий ствол пулемёта. Затылком почувствовав, что кто-то стоит над ним, он захотел обернуться, но Степан проткнул его штыком. Он уткнулся в чайник и затих.

"Тихо! - сказал я Стёпе. - Не может быть, чтобы он был один". И мы, выйдя из дзота, пригнувшись, пошли по траншее. У края высоты, траншея кончается, и видим такую картину. На корточках сидит японец в белом кимоно и в чёрных шароварах и белым шёлковым шарфом перевязывает рану у запястья левой руки. За его спиной порубленные лежат тела наших четверых товарищей. "Думаешь, он один это сделал", - шепчет мне на ухо Степан. В ту же секунду японец словно спружинив, взлетает в верх, успевая схватить при этом с земли меч. Он сидел боком и, поняв, что мы со стороны дзота, резко разворачивается к нам и застывает, вытянув вперёд меч. Степан, держит его на мушке. Я же перехватываю ствол его винтовки. "Погоди, не стреляй! Ты что не видишь его глаза?" "Бек не шути с ним, давай пристрелим его, и все дела", - не терпится Степану. "Да подожди ты! Не видишь, он не боится смерти", - говорю я, прижимая ствол его винтовки к земле. "Ну и прекрасно, вот и отправим его к праотцам", - Степан нервно оглядывает японца. - Четверых порубал, и ведь никто не успел выстрелить: Я же, держа наган в правой руке и положив левую на шашку, начинаю обходить японца справа. Он как будто бы понимает, что я не стану стрелять, не обращает на меня внимания и пристально смотрит на Степана, не сводя взгляда с винтовки. Я обхожу его и смотрю ему в затылок. Ниже среднего роста, лет сорок,с легкой сединой у виска и если бы не эти руки, которые держат необычно длинную рукоять меча, как два совковые лопаты, со вздувшимися, как его мизинцы, венами, мне показалось, что я, схватив за шиворот, запросто скинул бы его в овраг.

Я обошёл его и, встав лицом к нему, положил наган в кобуру и, отстегнув шашку, стал закатывать рукава. Он всё понял и присев, положил меч и связал свисающий конец шарфа на левом запястье (кто то из бойцов успел нанести ему рану, штыком по руке), и стал, как я понял, молиться. Я тоже, закатав рукава, сделал дуIа и приготовился к бою.Бек,ты что надумал, Степан как мог, постарался меня отговорить от этой затеи. Но я настоял на своём, и он сдался. Японец встал и сделал мне поклон, я тоже кивнул ему, и мы закружились в вихре!"

Дед взял паузу, выпил воды из стакана и продолжил.
"Преимущество нашей шашки перед грузной по весу казацкой шашкой очень большое, и, если знать тонкости боя, то победа всегда будет за тобой, - говорил мне еще мой дедушка, когда учил меня искусству боя холодным оружием. - Наши шашки изгибаются, словно скалистая проволока, и если во время удара противника с верху, сделать шаг вправо, выждать, пока шашка сложится бумерангом, и левой ногой, резко сделав шаг вперёд к левой ноге противника, изо всех сил дёрнуть локтем в право, то голова слетает, как тыква!" - говорил мне дедушка и дико хохотал, глядя в мои расширенные от ужаса глаза.

Я был хорошим учеником и если ему верить, то я превзошёл его в мастерстве, но я представить не мог, что этот неказистый азиат сможет дать мне такой отпор.
Мы расходились и удивлённо разглядывая друг друга снова сходились в схватке, да так, что искры летели от булата. Я выжидал случая, чтобы применить свой коронный приём, тот самый. Вот сейчас, думал я, вот в следующем движении нанесу: Усталости я не чувствовал, за четыре года так набегался что был поджарым, как барс. Моя шашка из дамасской стали была острой как бритва, и ни разу не подводила меня. Надо заканчивать, решил я, когда он поднял меч над головой и ринулся в перёд. Вот и всё: Однако мой соперник, словно прочитав мои мысли, моментально повернул свой меч горизонтально и тупым ребром встретил удар моей шашки. Моя "гурда" - подарок и память деда - со звоном треснула у основания ручки и лезвие, описав пируэт, воткнулось за спиной японца. Я смотрел на ладонь, в которой осталась ручка в серебре и, почувствовав сталь, на правой стороне шеи, поднял глаза на противника. Нахмурив брови, он мычал, как бы говоря мне, вот
дёрну клинок на себя, и всё!Это были секунды, и я резко левой рукой перехватил рукоять за цубой и, оттолкнув его от себя, поднял клинок вертикально. Держа двумя руками за рукоять, он постарался вырвать меч из моей руки. Но, поняв, что это не так-то просто, вперился в меня своим хищным взглядом. И в этот момент я, сжав серебряную ручку в правой руке, нанёс ему удар по голове - один, второй! - и когда добавил в третий раз, у него закатились глаза, и он рухнул на спину, выпуская меч.

Степан подскочил ко мне и стал хлопать меня по плечу: "Ну, Бек, ты меня и напугал! Думал, всё, когда треснула твоя шашка, сейчас и нас порубает басурман". Я молчал, находясь всё ещё в трансе от поединка. Всё внимание мое было приковано на меч, который, словно прутик срезал мою гурду. Прошло некоторое время, пока я остыл. Вдруг слышу: "Что это он задумал!" - говорит Степан, глядя через меня. Я резко обернулся. Японец, подобрав обрубок шашки, сидя на корточках, и сняв с запястья шёлковый шарф с раны, обматывал им по середине клинка. "Он ручку делает", - предположил Степан. "Не похоже, - ответил я, - с чего это он в середине клинок обвязывает". Мы оба с любопытством наблюдали за японцем.Тот не обращал на нас ни какого внимание и тихо к чему-то готовился. И прежде, чем мы поняли, что он собирается сделать, японец расстегнул кимоно и воткнул острие шашки под левое подреберье, и резким движением вправо распорол себе живот. Хлынула кровь, обнажая белые кишки. Шокированные, мы стояли со Степаном, и молча глядели на эту картину.

Японец умер не сразу и, видать, это была мучительная смерть. Не издав ни единого звука, он повалился на правый бок и затих. Я долго не мог прийти в себя, потом сказал Степану: "Приведи коней и прикрепи тела наших бойцов к седлу." Сам же отнёс японца в дзот и положил его на ящики из-под патронов и, вложив ему в руки клинок от своей шашки, прикрыл циновкой.
Через неделю, когда уже японцы капитулировали, один фанатик, смертник-одиночка со связкой гранат вскочил в круг красноармейцев и подорвался. Так погиб мой верный друг Степан.В Начале сентебря , я уже готовился ехать в Казахстан и попросил командира сохранить меч, он обещал и выполнил своё слово.

Теперь он твой,сказал дед, пододвигая меч ко мне.Я полвека не рассказывал про этот бой никому. Но мне всегда было интересно, что же написано на рукояти меча. Он ведь мог меня убить, понимаешь!? Но не сделал этого. Оказывается, всё дело в совести".
И дед снова большим и указательным пальцами прикрыл веки.

Арслан Хасавов

«Джинны»
http://www.ijp.ru/razd/pr.php?failp=11100201347
«Смысл»
http://www.pokolenie-debut.ru/knigi/smysl/
«Утро еще не наступило»
http://kumukia.ru/adabiat/index.php?id=47&page=6#

И вновь Алиса Ганиева

«Шайтаны»
http://magazines.russ.ru/project/kazak/shai.html
«Вечер превращается в ночь»
http://www.snob.ru/selected/entry/25753

Ну да. Кавказ пишет.
А поскольку сайт все-таки оружейный, ничего что тескт про меч - полный баян?
Типо автор живет на Кавказе, значит в оружии разбирается.
Ну да, может из Калаша палить от пуза может. Особенно по безоружным туристам в автобусе.

А вот что он полную хрень пишет про шашки и технику боя (искры у него летят от булата, а булат вообще то гнется в "бумеранг" а то ломается и т.д.). А то что он не отличает меча от кинжала для сэппуку?
И так далее до конца отрывка.
И в завершение - полная хрень про нравы Рабоче-крестьянской Красной Армии, навеянная новейшими фильмами про то, как урки победили Гитлера.

Алекпер Алиев "Артуш и Заур"
Черный стеб: два гоммосексуалиста - армянин и азербайджанец - хотят жить вместе, но из-за их национальных принадлежностей им не дают этой возможности. В итоге оба кидаются с девичьей башни.
Роман изъят из продажи в Баку.
http://www.proza.ru/2010/09/11/998

kvantun
Черный стеб:

В смысле нетрадиционной половой оринтации, но если Вас эта фраза смущает готов заменить на "Голубой стеб" 😊

kvantun
готов заменить на "Голубой стеб"

Светлана Анохина.
"На русском с акцентом"

Ах, как же прекрасно я врала! Как вдохновенно, умело, волшебно, бесстрашно, ярко, залихватски и безоглядно врала, впервые приехав на три долгих летних месяца в папин родной Брянск! Лучшие вруны Европы и обеих смешных Америк рядом со мной выглядели жалкими дилетантами, способными разве что слопать грустную сизую сливу, а потом долго и неумело отпираться.

Ну, а что вы хотите? У меня не было другого выхода. Выкручивалась, как могла.

Если ты родилась в Махачкале и прожила там все свои 7 лет, как юный нахальный кактус, то очень странно бывает попасть туда, где положено расти то березкам то рябинам и кусту ракиты над рекой, если вы понимаете, о чем я.

Тебя вдруг выдергивают из грядки, где ты торчала рядом с другими такими же, запихивают сначала в самолет, потом в поезд и везут в совершенно незнакомый город. А там, на вокзале совершенно незнакомого города на тебя вдруг накидываются совершенно незнакомые люди и тискают, называясь родней.

Они вроде не врут, но тебя не оставляет подозрение, что тут какая-то ошибка. Потому что они все светло- и прямоволосые и «г» у них какое-то фрикативное - «Хахарин», «деньхи», «хде ваш бахаж?», а у тебя спутанные темные кудряшки и «г» звонкое, непримиримое и вызывающее. Такие родственники разве бывают? Родственники - они похожие. А похожие остались там, в Махачкале.

Папина родня жила на самом краю Брянска, в районе с сиротским названием Бежица. Это была не очень длинная улица. Вдоль нее одноэтажные частные домики (за каждым - непременно сад-огород), а затем поле, за полем лес, а за лесом уже и непонятно что. И вся эта недлинная улица сбежалась смотреть, как «к Анохиным <черная» приехала>.

Черная - это была я. Мало было кудряшек, так на меня еще в мае густо налипал загар. И он в непрогретом бледнокожем, зябнущем Брянске выглядел беспардонным вызовом, бьющей в глаза экзотикой. Я была не негр, но что-то очень близкое к тому. И от меня ждали: Не знаю, чего именно, но соответствующего, необычного, чтобы ахать и таращить глаза - «бывает же на белом свете такое:».

Вы знаете, что это - ожидания на тебе направленные и страх эти ожидания не оправдать? Ну вот. Так что по вечерам на нашем крылечке собиралась мелюзга и я врала про Дагестан. Врала так, что меня водили показывать соседней улице и там я тоже врала.

Я рассказывала им о городе, где на жарких улицах густо рассажены верблюды и старики, продающие ковры-самолеты, а любой пацан учится ходить, опираясь на отцовский кинжал, где на набережной стоят наглые осетры, сложив на груди татуированные плавники, и присвистывают вслед красавицам в шальварах и чадре. Я говорила им про море и знакомого тюленя, который в нужный час приплывает и катает меня на мокрой своей спине. Что тетю моей подруги Зайнабки похитил джигит, такой же, как на дядьволодиных папиросах «Казбек» а перед этим аккуратно завернул ее в купленный в «Культтоварах» ковер с оленями. Что в соседнем дворе, где пасутся куры, в темном и сыром проеме между сараями, живет аждаха и лопает куриный завтрак - кукурузные твердые зерна и неосторожных детей с их конфетами.

В моих рассказах орлы в бурках и папахах квартировали на нашей крыше, школы балансировали на макушке самой высокой горы, и к ним по леднику карабкались смелые дети. А слабаки срывались вниз и тонули в море вместе со своими портфелями. Они медленно и красиво опускались на самое дно, где уже ждали юркие прозрачные креветки и в их дневниках красные учительские замечания типа «забыл тетрадь» или «вертелся на уроке чистописания» расплывались, и ничего уже было не разобрать.

Сопливые слушатели восхищенно сопели и ежились. Поди знай, что в этом непонятном Дагестане - который даже неизвестно где - происходит. И только когда я дошла до виноградников, куда мою сестру-студентку скоро отправят на практику, все возмутились - «На ВИНОГРАД??? Брешешь!».

У них отправляли на картошку.

У них очень поздно темнело.

У них в середине июля я спала под тяжелым ватным одеялом.

У них все было не так!

Я так и думала категориями - «у них» и «у нас». Там и лес не такой, как в Тарках, куда каждое воскресенье мы лезли с папой, и речная вода не держала, норовила снести в сторону, а в куклы они «гуляли», когда у нас во дворе даже самый маленький, четырехлетний Абдульчик знал, что правильно говорить - «играли».

Впрочем, куклы были неактуальны. С девочками я не очень сошлась. Они были непривычно тихие и не знали правила, на котором меня воспитывали - «у нас в четвертом поселке - задний не включают!». Из-за этого «задний не включают», из-за чести никому не известного четвертого поселка, из-за Дагестана, где все с кинжалами и без страха, я чуть не утопла в Десне, не желая кричать «помогите!», упрямо лезла за яблоками в колхозный сад, который охранял грозный дед Колян с ружьем наперевес, и многое прочее, о чем сейчас даже и не вспомню.

Зачем родители каждое лето отправляли меня туда? От моря, от солнца, от персиков, арбузов и абрикосов? Наверное, пытались привить понятие «родина». Удалось им это? Не слишком. Умом еще можно понять - ты русская, ты отсюда. Здесь твои корни и деревянный дом, который построил еще твой прапрадед. Но это все в голове, а то, что ты впитываешь с детства - запахи, звуки, краски, вкус - оно в тебе остается, плещется в крови, сидит в каждой молекуле. И время от времени дает о себе знать.

Поэтому, прожив много лет во Львове, в который влюбилась сразу, с первых же минут, я временами начинала дико тосковать. И тогда открывала банку с урбечем, который регулярно присылала мама или шла на Привокзальный рынок и, притворяясь, что выбираю пучок кинзы покрасивее, слушала, слушала, слушала этот гортанный говор, смотрела на этих горбоносых, чернявых, памятных, громких. А потом, успокоенная, умиротворенная возвращалась домой и жила себе, жила, до следующего раза. До следующего приступа тоски.

Я могу любить или не любить Дагестан. Я могу ругать его, на чем свет стоит, кричать родителям «Какого черта? Почему вы не остались в Москве?», вспоминать все обиды, глумливые вопли под окном «русачка, выходи!», я могу уехать отсюда насовсем и ни разу не пожалеть, и быть там счастливой, но это ничего не изменит. Все равно я буду обмирать, прислушиваясь к сводке криминальных новостей, морщиться, как от зубной боли, ожидая, что сейчас прозвучит дагестанская фамилия, а когда не прозвучит - меня попустит, отляжет от сердца и я выдохну честное - "слава Богу, не наш".

Все равно лезгинка всегда будет мне милее, чем русская плясовая. Курзе с крапивой вкуснее, чем вареники с вишней. Горы родней, чем поля до горизонта. А если затеется какой-то спор и станет вдруг слишком жарким, я начну горячиться, страстно жестикулировать, размахивать руками, и мою, в общем-то, правильную русскую речь прорежет дикий, варварский для постороннего уха, но такой привычный для меня акцент.

И это изменить я не могу.

http://tushisvet.livejournal.com/127444.html

"Чертово колесо" Михаила Гиголашвили рекомендую.

Криминал, наркотики, коррупция - нечто в духе известного фильма (но не книги Искандера) "Воры в законе".
Не назвал бы роман современным - действие происходит в Грузии, во времена Горбачева. Интересен сам взгляд на "перестройку" из кавказской республики. Даже не сам сюжет, а атмосфера того времени.

"Чертово колесо" Михаила Гиголашвили рекомендую.

Ну раз такой человек рекомендует то читаем.
http://fictionbook.in/mihail-gigolashvili-chyortovo-koleso.html?page=1&submit=%D0%BE%D0%BA

Сегодня в Москве убит Руслан Ахтаханов, его стихотворения.
http://ruslan-ahtahanov.ru/ruslan/poetry

Раз пошли поэты то неплохие стихи встречаются у Умара Яричева

Ночь в горах

Лунный луч, как лезвие кинжала,
На крутой волне сверкнул,
В редких крапинах огней устало
Спит вдали ночной аул .

А на склоне памяти вчерашней,
Год за годом , сотни лет,
Отражают сумрачные башни
В серых плитах лунный свет.

Словно призрак в предрассветной сини,
Где над бездною скала,
Недвижимо четкий профиль стынет
Чутко спящего орла.

В полумгле лиловой проступают
В сизом небе гребни гор,
Вместе с нами тихо засыпает
Наш костер.

http://umarlavina.narod.ru/umar.htm

Затянувшийся рассказ.
Я попробую рассказать о своем первом самостоятельном путешествии по России. Было мне 15 лет и каникулы между 10 и 11 классом. 1991 год. Доверили мне сопровождать старшую сестру в Москву за покупками всяких шмоток и обуви для многочисленных сестер, и из Москвы, посадив сестру на обратный поезд, мне разрешалось самому ехать в г.Орск к брату на каникулы. К событию этому я подготовился основательно.
Было тогда у ингушей два популярных экспортных вида бизнеса. Разлив палёнки и уже затухающий дубленочный. Я уделил внимание обоим. С водкой было все просто, взял у дяди чуток пробок, этикеток и машинку-закрывалку, послушал сложнейшую технологию смешивания спирта с водой, и заготовил себе 10 бутылок коктейля Молотова. У людей, вовлеченных в дубленочный бизнес, был свой отдельный рыночек рядом с ж.д. вокзалом. Дубленки - made in Ingushetia - стоили 2500 руб. каждая. Таких денег у меня не было, зато вот материалы для производства: искусственная замша и полуотделанная овчина стоили дешево. Я их тут же и купил. Дома валялась обтрепанная такая же дубленка, оставшаяся от давней маминой попытки освоить этот бизнес. Я ее распустил по швам и начал клонировать, без всякого смущения засев за швейную машинку мамы с ножным приводом. После долгого противостояния со своими тогда еще не расшатанными нервами я состряпал три экземпляра верхней одежды ручной работы "от кутюр" (назовем мои творения тоже дубленками, что-что, а копировать я умел). С двумя этими крупнейшими партиями качественнейшего товара и издевающейся надо мной сестрой в придачу я выехал в стольный град.
Забыл упомянуть, что кроме всего прочего я имел серьезную теоретическую подготовку от соседских парней постарше, в вопросах как цеплять страстно ожидающих моего приезда, далеких девиц дивной красоты и сговорчивого характера, и в вопросах как жизненно необходимо бить морду всем парням, даже если они осмелятся сказать мне "здрасте". И карман мой оттягивал безусловный атрибут любого ингушского искателя приключений - огромный складной нож, называемый в народе "чабанский".
Москва меня встретила... НИКАК! Толпы людей с озабоченным видом спешили куда-то, я аж подумал, что там митинг какой может проходит, я такое количество людей видел только на площади в Назрани в дни митингов. И эта толпа даже не собиралась замереть, приостановив свой бег, чтобы с восхищением и опаской посмотреть на прибывшего в столицу ингушского д'Артаньяна. Я был разочарован, у меня не было никакого желания затеряться в этой серой толпе.
Мы сняли комнату с хозяйкой. Выходили очень рано, целыми днями мы носились по магазинам и рынкам, занимали очереди в десяти местах одновременно, в каждой нам присваивали номер, отстаивали свое место. Простояв очередь, мы натыкались еще на одну проблему, товар отпускался только лицам с московской пропиской, в подтверждение которой у них для удобства было введено небольшое удостоверение, называемое почему-то Визиткой.
Для решения двух этих проблем (очередь и визитка) я провел инвентаризацию всего своего математического склада ума))). Не владея к тому времени ни компьютером, ни, соответственно, фотошопом, наштамповать визитки сам я не мог, поэтому, прослышав о том что на Черкизовском рынке, можно у "мутных" людей купить поддельную визитку, поплелся туда. Я обратился к нескольким из торговцев, но они были не в курсах. Осмотревшись я определил самыми "мутными" шушукающуюся группу мужчин-азербайджанцев (на то время никакого представления о представителях определенных наций я не имел, в Ингушетии все неингуши были русскими как бы). Мой вопрос поверг этих мужичков в панику, они засуетились и испуганно озираясь, закудахтали неслыханным мной акцентом какие-то отговорки, из которых я понял только одно "мы не ТАКИЕ!". "Ну и мафия у них тут в Москве, гангстеры пугаются как куры в курятнике," - подумал я, брезгливо поморшивщись, и вернулся к своим соОЧЕРЕДным баранам. Но по пути придумал неплохую схему действий.
Занимая очередь, я брал листик в котором велась запись очередников, тут же его выбрасывал, шел в начало очереди с чистым листком, и, сказав что запись утеряна, начинал перепись очереди. Стоило толпе из-за отошедших чуть замяться с определением следующего, я тут же вписывал себя и сестру. Так очередь подходила быстро, а в это время сестра искала теток, обладающих визиткой и временем, согласных за полтинник зайти по нашей очереди и за наши деньги купить нам товар.
Не смотря на столь безупречную схему, с БОЁВ за Италию(туфли) и Австрию(сапоги)))) мы возвращались поздно и уставшие. Но кипящая энергия, и мысль, что в этой беготне за шмотками я упущу все прелести Москвы, не давали покоя. И, приведя сестру с сумками на квартиру, на второй вечер я решил "выйти в свет". Улицы жилых кварталов, где мы снимали жилье, оказались намного пустыннее и предоставляли возможность прогуляться и показать Москве одну из лучших походок из моей заготовленной коллекции, купаясь в восхищенных и завистливых взглядах, как в лучах солнца. Единственными, чье внимание все-таки привлекла моя гордая походка, оказались двое парней, коротающих время на скамейке. Явно следя за моим шагом и точно в такт ему, они, заулыбавшись, на-пару запели - А яяя идууу шагаю по Москве.... На третьей строчке песенки я сбил им ритм, резко направившись прямо на них и мысленно приставляя свой чабанский нож к их певучим горлышкам.
Парни оказались какие-то простые, их добродушное недоумение и ограниченность моего "разборочного" лексикона не дало этому случаю перейти даже в легкий конфликт, не говоря уже о битье морд. Пройдя еще пару кварталов, я так и не наткнулся ни на клуб, ни на дискотеку. Спрашивать о чем бы то ни было у прохожих я тогда почему-то считал ниже своего достоинства. И, когда замаячила перспектива заплутать в белокаменных джунглях, я развернулся обратно, неприключенчески хлебавши.
В следующий день на одном из рынков я увидел уныло стоящую женщину-чеченку, держащую перед собой в обеих руках дубленку - ингушское происхождение этого товара не ускользнуло от моего уже наметанного глаза. Узнал, что она просит за нее 6500 и что на территорию рынка ее не пускают. Свои возможности в такой торговле я тут же спрогнозировал ничтожными, но...
На выходные мы поехали в намеченные гости к однокурснице сестры в городок Верея Нарофоминского района. В честь гостей с Кавказа было решено забить двух кроликов. Первого хозяин шмякнул палкой по затылку, так что кровь хлынула из носа. Второго я на такое варварство не отдал, заявив на него свои права, как мусульманина. Смотреть, что я буду с ним вытворять, вышло все семейство. Я, вытащив и зловеще раскрыв своего "Чабана", выяснил в каком направлении юг. За уши оттянул голову бедного кролика и, несмотря на то, что сердце сжималось от жалости, не моргнув глазом и жутким голосом произнеся "Бисмиллахи Аллаху акбар", перерезал ему глотку, щедро орошая кровью землю центральной России. Я тогда понятия не имел, разрешено ли по исламу есть кролика, да и вряд ли это было жертвой Всевышнему, это скорее была жертва моему желанию воскресить в памяти россиян образ ингуша-головореза. Глаза сестры и сокурсницы наполнились слезами, хозяин сетовал по поводу испорченной мной шкурки, а я думал, не слизнуть ли мне кровь с лезвия ножа для полноты эффекта )).
Понаблюдав за мастерски представленным кроличьим стриптизом (шкурки с кроликов хозяин снял профессионально), уже за столом я залихватски опрокинул несколько рюмок предложенной домашней настойки, стараясь не смотреть в ябедно-сузившиеся глаза сестры, закусил крольчатиной. И тут же поспешил устроить хозяевам подиумный показ дубленок, но уже made in Turkey. От этой моей "турецкой" выдумки, лицо сестры густо залилось краской. Но я отвлек внимание хозяев, выдавая некрашенность и нестриженность овчины за неоспоримые ее достоинства. Зато натуральность овчины бросалась не только в глаза, но и в ноздри, перемешанным запахом кошары и дешевого дезодоранта (я-то предполагал, что химия победит, но природа не уступала)))). После всех этих маркетинговых приемов оглашенная мною цена - 7000 руб. - показалась хозяйке (матери сокурсницы сестры) ничтожно малой, и она вызвалась взять мой бизнес под свой менеджмент.
Рынка в городке не было, мелкие торговцы раскладывались на фанерах перед универмагом, туда пристроились и мы. Оказалось, горожане практически все друг-друга знают, и мой менеджер обладал неплохим лимитом их доверия. Несмотря на лето, "турецкие" дубленки неплохо пошли аж по 15000 за каждую. "Готовь телегу зимой, а сани летом!!!" - многозначительно приговаривала хозяйка, а я пересчитывал крупные купюры.
Появление в активе такой нехилой суммы тут же разбудило затухший тряпочный аппетит сестры, и гостить дольше она посчитала неудобным перед хозяевами, хотя ранее планировалось несколько дней пребывания в гостях ))). Недолго длилось равновесие, создавшееся, когда в противовес чабанскому ножу второй мой карман оттягивала пачка денег. Ну как я мог отказать сестренке, которая даже будучи студенткой, на стипендию умудрялась привозить мне из Москвы такие игрушки, которых ни я, ни кто-либо из моих дружбанов в глаза не видали??? Отказать при появлении лично у меня первой в жизни возможности отблагодарить! Еще один день походов и очередей - пачка денег растаяла таким же "волшебным" образом, как и появилась. Но равновесие карманов я восстановил, купив себе в универмаге "Московский" заводской кнопочный нож "Турист", который впоследствии стал мне верным спутником, выжив "Чабанский" из карманов в тумбочку. Удачность этого приобретения сейчас трудно понять, сейчас в продаже столько красивых хитроумной конструкции видов "холодного оружия", а тогда разнообразие было только в зэковских поделках, которые в Ингушетии были популярны, но для поездок по России все же нежелательны, в связи с запрещенностью.
Сюрпризом для меня стало и то, что часть этих денег сестра потратила на фирменные джинсы и джемпер для меня. Да и их стоимость тоже, я сразу прикинул, сколько десятков на такую сумму можно купить модных в Ингушетии штанов кислотного цвета, называемых "Слаксы". На тот момент я бы предпочел этим обновкам их стоимость в денежном виде, но в последствии они стали моей любимой одеждой (за пять лет обучения в столице сестра освоила не только педагогику, но и научилась разбираться в качественных вещах).
В большой и малый театры меня не водили, да я и не рвался. НО в этот день пронаблюдал я любопытнейшую постановку из ТОРГАШеского репертуара. Группа барыг вытолкала коляску, наполненную рубашками. Один в качестве продавца расхваливал "фирменный" товар: "импортные рубашки! налетай! покупай! заканчиваются!!!", а другие в виде покупателей создавали вокруг ажиотаж, закупая их пачками, крича как удачно наткнулись, а обойдя кругом снова все вываливали в коляску. Самое интересное было то, что их нехитрая выдумка срабатывала ))).
Последний же день был все-таки посвящен культурной программе по настоянию сестры. Ну не могла она допустить, чтоб мне в качестве достопримечательностей Москвы запомнились ГУМы-ЦУМы,"Будапешты"-"Бухаресты" и столичные рынки. Погуляли по Красной площади, скептически настроенный, выдержал экскурсию по Кремлю, отказался почтить визитом дедушку Ленина, чьим внучонком-октябренком я побыл в недавнем прошлом. А вот первому встреченному негру уделил достаточное внимание, долго изучал его, пока он не протер блестящую, как надраенная гуталином, лысину белоснежным платком. Участь того, кто будет отстирывать этот платок, меня ужаснула.
И вот вокзал, избавление от многочисленных баулов, прощание с бдительной сестрой, сладкое предчувствие свободного плавания и настоящих приключений волка-одиночки...
.
Глава 2. Адын!!! сапсем Адын!!! )))).
Первым делом я купил себе первую в своей жизни пачку сигарет - я конечно курил не один раз до этого, но купить пачку и таскать в кармане не мог себе позволить, больно легко можно было запалиться. Картинно закурив длинную коричневую сигарету "More" (в первый раз я закурил без предварительного опасливого озирания по сторонам)))), пачка которых стоила, как килограмм мяса, я занялся анализированием ситуации. Билет на поезд, отходящий с соседнего вокзала на Орск через 4 часа, лежал в кармане. Пересчитав наличность, я особо не обрадовался. Учитывая, что ни воровать, ни просить с моими принципами не уживалось ни при каких обстоятельствах, мне стоило начинать изучать ценники перед покупкой, завязывать с приколом Мимино "сдачи не надо" и ни в коем случае не опаздывать на поезд. Но в камере хранения стояла моя сумка, в которой кроме небольшого количества личных вещей хранился и нетронутый арсенал коктейлей Молотова, который должен был послужить мне пропуском и открывать все двери по прибытии на место. Обдумывая все это, я спустился в подземный переход, и мое внимание тут же привлекла толпа, суетящаяся вокруг наперсточника. Остап Бендер не понял бы меня, если бы я прошел мимо, я и не прошел ))).
Я еще во Владикавказе на рынках часто наблюдал за наперсточниками, пытаясь раскусить их трюки, хотя сыграть ни разу не рискнул. Немного понаблюдав, отклоняя предложения сыграть, я понял, что трюки их ничем не отличаются от творчества Владикавказских коллег, будто они за одной партой этому учились.
Пока шарик прятался под одним из трех наперстков, ставка была 500 руб. Желающий сыграть нашелся, но не нашелся шарик, и карман аферистов пополнился на пятихатку.
Осталось два наперстка, ставка возросла до тысячи, и тут, чтобы поощрить "клиентов", они предприняли очередной, но уже просеченный мной, фокус. Заключался он в следующем: наперсточник демонстративно отвернулся, как бы отвлёкшись, а в этот момент один из его напарников, косящий под постороннего, незаметно приподнял один из наперстков, убедив себя и всех зевак в том, что под ним шарика нет. Раз нет под одним, а наперстков всего два, значит он непременно под вторым - вот так мы, как логичные ЛОХи, должны были повестись. Я и решил "повестись". Тут же включил на своем лице уверенность и готовность))), вызывая очередное предложение сыграть в мой адрес. И оно не заставило себя ждать, но я замялся, как будто мне, при всей уверенности, чего-то еще не хватает, и мне действительно чего-то не хватало (зная, что их несколько человек, я обдумывал, каким образом, найдя шарик, я заставлю этих уркаганов вернуть свою ставку и выигрыш). Но наперсточник не унимался:
- Ну хотя бы просто так укажи нам, под каким наперстком шарик...
- Да под левым он, - послушно указал я, как поверивший их трюкам "лох"))).
- Что же тебе мешает сыграть при такой-то уверенности? - с этими словами он протянул мне целехонькую купюру - держи и рискни...
Мне, конечно, приходилось упускать журавля в небе, но я был не из тех, кто упускает синицу из рук, особенно в тыссячирублевом эквиваленте. Не успела эта купюра оказаться в моих руках, как я произнеся "Сыграем конечно, рискну!" тут же приподнял наперсток, обнажив чертов шарик. Мой оппонент только глазами захлопал:
- Ну ты и шустрый, ты же вроде на левый указывал?!
- От тебя левый, от меня правый. Да и у каждого свои приемы...
- Поигрался? Теперь гони обратно штуку и проваливай
- Не указывай мне. А штуку я выиграл.
- Чтобы ее выиграть ты должен сначала сделать ставку, потом найти шарик. Давай сыграем, если хочешь! Гони монету обратно, я тебе сказал!!! - его терпение заканчивалось.
- Попробуй, забери! - мое тоже было не резиновое.
- А вот если б ты проиграл, у тебя хоть была тысяча, чтоб заплатить? - перед тем как начать "забирать" он решил выяснить, что еще попутно можно с меня поиметь.
Это любопытство я посчитал вполне обоснованным, и, выковырнув все свои обтрепанные бумажки, начал на виду пересчитывать. "Да есть, есть уже штука" - ляпнул кто-то из зевак. Этого мне было достаточно и, сжав кулаки, я с вызовом оглядел их коллектив, мол начинайте "забирать". Тут все пособники, косившие под зевак, раскрылись, и на меня с трёх ртов посыпались угрозы и требования, переплетенные блатным жаргоном и матом. Равноценно ответить на эту словесную артподготовку я не мог, ведь русским языком я владел только литературным, а вставлять единственные знакомые фразы из кинофильма (моргала выколю, пасть порву) посчитал неуместным. Правда и начинать драку я не спешил, ведь я был не на полянке нашей школы, и не было никого рядом, кто бы морально поддержал, хотя бы крикнув: "Врежь им уже, пора!"
И вот я терпеливо ждал, пока начнут они, сжимая кулаки, в одном из которых была трофейная тысяча, в другом наскребанная в карманах, зато обоими бедрами расставленных ног я чувствовал покоящиеся в карманах ножи, готовые заменить эти бумажки в моих руках. "Чабана раскрыть не получится, но с ним в руке мой кулак и так будет не хуже кувалды," - думал я, напряженно следя за их движениями и пропуская мимо ушей всю их белиберду - "Но и кнопочным достаточно орошу... теперь уже не кроличьей кровью землю глубинки Подмосковья, а кровью трёх мошенников площадь трёх вокзалов."
Когда эта многоголосая брань вдруг резко стихла, я решил включить распознаватель и анализатор не только видео, но и аудио источников)))). Картина изменилась - к нашей компании прибились несколько милиционеров, один из которых слегка пинал подсеченного им наперсточника, приговаривая: "Сколько раз тебе говорить, чтоб здесь не химичил!". Я не спеша развернулся и пошел своей дорогой. Меня никто не окликнул, вопреки моим ожиданиям. Наверное, менты восприняли ситуацию, как стандартную в таких случаях: я, обобранный до нитки, пытался уговорить этих проходимцев вернуть мои кровные деньги. Соответственно, ощипанный паренек не представлял для ментов интереса, и если им светило что-либо поиметь, то скорее от наперсточника, которым они и занялись. А я с самодовольной усмешкой прогуливался по вокзалам. Меня не столько радовала эта тысяча рублей, сколько доставляло моральное удовлетворение то, что я забрал ее честно и у бесчестных людей. "Вот у кого надо добывать деньги при крайних случаях," - думал я, озираясь в поисках следующих "жертв"))).
Вряд ли в нашей стране было еще одно такое скопление мутных людей, как на этом пятачке с кучей вокзалов, но по какой-то случайности я на них не напоролся. Мои мысли перенеслись на поезд, в котором мне предстояло ехать полутора суток. Подходящее место и время, чтоб уделить внимание уже заждавшимся девицам. Решив подготовиться, я купил шампанского, сока, шоколадок и фруктов. С этим пакетом и забранной из камеры хранения сумкой я направился в сторону перрона, уже улыбаясь своим будущим попутчицам. Но местные не собирались меня отпускать. Путь мне преградила завлекательно улыбающаяся красавица. Заглядывая мне в глаза, она защебетала: "Какие красивые глаза, уверена у вас очень удачливая рука. Я тут оплатила пару лотерейных билетиков, вы не могли бы своей рукой вытащить мне счастливые". И подвела меня к вращающемуся барабану, наполненному свернутыми бумажками. Только я вытащил и вручил ей две бумажки, она тут же завизжала, что выиграла. На радостях она купила мне два билетика и куда-то побежала, типа получать приз.
Развернув бумажки я узрел на одной зеро, а на другой надпись "видеомагнитофон". Показал их ведущему этого шоу, он меня тут же и поздравил, но еще одна тетка протянула ему развернутую бумажку. "Что же, вы оба выиграли один и тот же приз - видеомагнитофон! Теперь я разыграю его между вами. Вы будете вносить деньги, повышая ставку каждый раз на 100 руб. больше чем у оппонента, магнитофон заберет тот, у кого окажется больше наличности," - декламировал ведущий бесхитростную схему своего лохотрона.
Я был возмущен! Во-первых, когда я часом ранее их высматривал, они не соизволили появиться. Мало того, понравившаяся мне девушка оказалась лохотронщицей, да еще и не удосужилась ублажать мой взгляд и пропала. В-третьих, раздражала тупость идеи, на которой меня хотели развести. "Ни ловкости рук, ни гибкости мысли, обмельчал ваш брат!" - мысленно жаловался я графу Калиостро. Тем не менее, решил над ними слегка поиздеваться.
- Как может быть, что у вас в двух билетах указан один и тот же приз? - начал я.
- Наши правила такое допускают.
- Таких правил не бывает, если бы я выиграл видеомагнитофон пятью минутами ранее и ушел бы, забрав его, что бы вы вручили этой женщине???
- Я тебе объясняю, у нас свои правила. Не нравится, можешь идти дальше!
- Я пойду дальше, как только вы вручите мне мой выигрыш. Кстати где он? Почему я его не вижу среди призов?
- Ценные призы хранятся в камере хранения вокзала, но чтоб его получить вы должны разыграть его с этой женщиной.
- Ваше дело нести сюда приз, а мы с женщиной уж как-нибудь разыграем его сами.- настаивал я.
Но эта подставная тетка заявила, что не доверяет мне и я ее обману, пусть лучше ведуший разыграет по правилам.
- И зря не доверяете, я вам уступаю свою долю! Несите сейчас же ее выигрыш!
Это можно было продолжать долго, а может в итоге и удалось бы что-нибудь с них поиметь, но цигель-цигель айлюлюкал и сумки в руках раздражали. Поэтому насмотревшись на их, незнающие, как бы от меня избавиться, лица и попрактиковав свою устную русскую речь, я помчался к поезду.
С отсеком мне не повезло, со мной ехала семья каких-то узкоглазых с ребенком, толи корейцев, толи казахов. Но вагон был плацкартным, и определив его своими владениями, я начал осмотр территории и народонаселения, попутно занимаясь обустройством. Особого дефицита в девушках не было, нескольких я даже отметил как симпатичных))).
Каково же было мое возмущение, когда я заметил, что пока я разрабатываю план действий и очередность фигуранток, в вагоне творится беспредел!!! Плотный короткостриженный парень с наглой рожей, совсем не из нашего вагона, нагло вторгся в мои владения и нагло клеит моих девушек!!! Происходило это безобразие в маленьком коридорчике, где ждут очереди в уборную. Я туда и направился, с целью покурить и заодно разведать, что и как.
Две девушки стояли у окна, а парень, прислонившись к двери, через которую мне надо было пройти в курительный тамбур, упорно их грузил. Наглец не особо торопился освободить мне дорого и даже на мое предложение дать мне пройти, небрежно кинул в ответ "подождешь", и продолжил свою беседу. Я бы конечно не отказался пронаблюдать механизм цепляния девиц в практике. Но такая пренебрежительность тона в отношении хозяина вагона была недопустима, и я, отодвинув его за плечо, прошел было в тамбур. Как тут же получил удар кулаком в затылок.

Сегодня в Москве убит Руслан Ахтаханов

Все там будем.

Не современное но понравилось

Гуниб

Я прошёл по Дагестану, как мюрид,
Не считал себя гяуром-иноверцем.
Пусть со мной клинок лезгинский говорит,
Забавляется моим пронзённым сердцем.

В облаках, в снегах предвечной белизны
Цепи гор - как окровавленные плахи.
И таких громов раскаты там слышны,
Будто мчатся ископаемые в страхе.

Выше гнёзд орлиных cкученные там
Очаги людские, нищие селенья.
Со стыдом бреду я нынче по следам
Совершённого отцами преступленья.

Всех вповалку упокоила земля, -
Где грузины, где лезгины? - нет ответа,
Но одним джигитам смелым Шамиля
Рай отверзся, суждена обитель света.

Наших братьев истлевают костяки.
И когда вопит ночная непогода -
Это голос бесприютной их тоски,
Это песня их бесславного похода.

Не стрелял я из кремнёвого ружья,
Не лелеял, не ласкал глазами сабли.
Светом жизни, мирным братством дорожа,
Никогда войны кровавой не прославлю!

Тициан Табидзе 17 июля 1927

Куда вы делись, о джигиты?!
Где ваша сила, ум и дух!
Для сплетен вы всегда открыты,
По сути, не смелее мух!
Один идёт и косит под Билана,
Волосы по пояс отрастил...
Ему бы имя дать - Милана!
Смотреть на это не хватает сил!

Второй надел "лосины" от Армани,
Он думает, что мода - это всё!
И гордо закурил пред стариками,
Откуда эта глупость, ё-моё!!!?

Жанна Абуева "Надыр Хачилаев: Листая судьбу" про одну из загадочных фигур современной Кавказской политики.

http://www.onlinedisk.ru/file/817358/

Сомид Агаев "Правила одиночества"

http://fictionbook.ru/author/a...ine.html?page=1

Мой Дагестан, каким ты стал, в последние десятилетья,
Куда девались дух и стать, наследие тысячелетий?
В какую степь твои орлы из гор родных вдруг разлетелись?
Куда ушли твои сыны? В аулах сакли опустели.

Горянки гордые твои себя неужто потеряли?
Законы строгие твои вдруг на чужие поменяли?
В горах, где раньше каждый день с рассветом люди просыпались.
Лишь пустота, в помине нет тех, кого «горцы» называли.

Где в скалах сабель звон звучал, сегодня слышен только ветер,
Где кровь пролили за тебя, твои уже не знают дети.
Надев черкесску, на коне не скачут всадники лихие,
В чохто с кувшином к роднику горянки не спешат отныне!

Твою историю в томах не раз уже переписали,
Деля навар и гонорар, в страницах правду потеряли.
Теряют совесть, веру, честь, себя частичками теряют,
Кому сыграть, кому подпеть - сегодня каждый сам решает.

Твоих отважных сыновей, по - одиночке убивают,
А твой народ, мой Дагестан, сейчас, как никогда страдает.
Ах, если б знали дети гор, что их потомки так стыдятся,
Имен твоих, для них позор и дагестанцем называться!

Мой Дагестан, ты их прости, за то, что про тебя забыли,
За то, что Родину свою, предав они продешевили,
За то, что вера гаснет в них, и гаснут прошлого заветы,
За то, что на вопросы вновь находят ложные ответы.

За то, что горы позабыв, другие им милы равнины,
Что покидают все подряд твои прекрасные вершины.
За все прости, мой Дагестан, и дай свое благословенье
Ведь Родина, она, как мать, обиды предает забвенью.

Зайнаб Алимирзаева

Сулиман Мусаев

"Вкус айвы"

Памяти дяди Нурди, умершего в трехлетнем возрасте,
чей могильный холмик затерялся в бескрайних
степях Кустаная

- Нани, - повернулся к матери Мовли, - я проголодался!
Мать в это время пришивала очередную латку к его штанишкам. Она встала, взяла алюминиевую чашку и налила в нее из маленькой кастрюли, стоящей на печи, последний черпак «супа» - вареную на воде ячмень, приправленную разными травами. Мовли быстро опустошил чашку и огляделся - кушать было нечего. Мать отложила в сторону его штаны, надела старую телогрейку и вышла, наказав:
- Присмотри за мальчиком, я на ферму - коров пора доить.
Нурди болел. Хоть этой осенью ему исполнялось три года, он до сих пор «не нашел ноги», то есть не начал ходить. Раньше, когда он был здоров, ползал на четвереньках и гукал, теперь же просто лежал, вращая своими черными глазенками, и лишь иногда постанывал. Даже на плач не хватало сил.

Мовли потускнел. Не любил он сидеть дома с братиком. Хотелось на улицу, играть с казахскими, немецкими, русскими ребятишками. Там, во время игр, и чувство голода как-то притуплялось. Кушать-то хотелось всегда. Мовли и не помнит, чтобы когда-нибудь досыта наедался. В лучшем случае дома находилось - как сегодня - чем заглушить голод, если матери удавалось принести что-нибудь с работы или выпросить у соседей.
Мальчик взобрался на стул и стал смотреть в окно, бросая иногда взгляд в сторону спящего, тяжело дыша, брата. На улице солнечно. Легкие порывы ветерка поднимают, кружа, пыль. В тени дремлет собака. Заметив скачущего верхом коменданта, Мовли пригнулся. Недавно Нурди стало плохо и мать осталась дома, не вышла на работу. Так к ним явился этот комендант и долго ругался, размахивая руками и брызгая слюной. Через некоторое время, выглянув и заметив, что комендант уже далеко, Мовли продолжил наблюдать за улицей. Вот с полными ведрами проходит Совлен, соседка-казашка, и у него невольно текут слюнки.

Прошлой весной Мовли сидел во дворе, играя своим единственным альчиком.
- Мишка! - окликнул его кто-то.
Подняв голову, он увидел Совлен. Она поставила на землю сумку и, достав из нее, протянула ему что-то круглое, с красноватыми боками.
Не зная, что это, Мовли растерянно заморгал.
- Бери, бери, не стесняйся, - вложила она ему в руки гостинец.
- Пасиб! - засмущавшись, произнес он, а Совлен, устало улыбнувшись, взяла сумку и ушла домой.
Мовли стремглав забежал домой и протянул руку с подарком матери, которая в это время топила печь кизяком2:
- Нани, а что это?
Мать обернулась и удивленно спросила:
- Где ты это взял?
- Совлен дала.
- Это яблоко.
- Яблоко? - Мовли понюхал фрукт. - А его кушать можно?
- Конечно, можно. Да вознаградит Всевышний Совлен за ее доброту. Кушай на здоровье.
- Отрежь и себе, нани.

- Нет, я не хочу, - мать отвернулась к печи.
Мовли надкусил яблоко и зажмурился - такой вкуснятины он никогда не пробовал.
Вечером, разгрызя последнее семечко яблока, которое он ел целый день, растягивая удовольствие, Мовли спросил:
- А откуда берутся яблоки, нани? Из чего их делают?
Мать улыбнулась:
- Не из чего. Они растут на деревьях.
- А почему они не растут на наших деревьях? - удивился мальчик.
- Они растут не на всех деревьях, только на яблонях. Здесь их нет. А сколько их было на Кавказе! Какие сочные были! - мать, уйдя в воспоминания, сузила глаза. - Настоящим раем был наш Кавказ, настоящим раем! Что там только ни росло на деревьях - яблоки, груши, абрикосы, сливы, хьайбы:

Мовли расхохотался:
- Ты что, нани? Как может хьайба расти на дереве?! Она же большая, рогатая, с длинными ногами: Дерево ее не выдержит, сломается:
- Ты говоришь о корове, - улыбнулась мать. - А есть фрукт такой, хьайба, размером с яблоко, желтый, душистый такой:
Сейчас Мовли сидел у окна и размышлял, какова же на вкус эта айва. В это время он заметил своих друзей, двух братьев-немцев, Сашку и Яшку. Они стояли на перекрестке. Хотя немцы были и старше Мовли, они часто вместе играли. Посмотрев на спящего брата, Мовли, изнывавший от скуки, тихо, стараясь не шуметь, выскользнул из дома и побежал к друзьям, топая по горячей пыли босыми ножками. Каждый из братьев держал в руках по небольшому ломтю хлеба, посыпанному крупной солью. Ребята что-то говорили, но Мовли не слышал их, все его мысли поглотил хлеб, который они так смачно жевали, хрустя корочкой. Просить не решался. В конце концов старший из братьев, Сашка, не выдержал его голодного взгляда и, отломив половину от своего ломтя, протянул кусок Мовли, который тут же схватил его. Хлеб был горячим, от его аромата у него чуть не закружилась голова. Он быстро поднес его ко рту, но, вспомнив вдруг про Нурди, застыл. У них никогда еще не было дома свежего хлеба. Ему подумалось: может, если накормить Нурди теплым хлебом, он выздоровеет? Ведь брат болен. Болезнь - это плохо. А все плохое на свете - от голода. Кроме голода, в мире ничего плохого и нет. Поняв, что он должен пожертвовать этим хлебом ради больного брата, из его глаз против воли хлынули слезы. «Может, съесть, никто ведь не узнает?» - мелькнула мысль, которую он тут же отогнал. Бросив на ломаном русском: «Мой домой!» - он помчался к брату.

Не доверяя своим глазам, засунул хлеб за пазуху. Словно поняв, что хлеб, который оказался в такой близости, не достанется ему, требовательно и раздраженно заурчал живот.
Размазывая по лицу слезы, Мовли стал тормошить брата:
- Нурди! Нурди, проснись! Посмотри, что я тебе принес!
Казалось, стоит брату съесть этот небольшой кусок хлеба, и он сразу выздоровеет, встанет на ноги. Нурди проснулся.
- Возьми! - Мовли попытался вложить хлеб в руку брата.
Тот лежал, часто дыша, удивленно уставившись на Мовли.
- Возьми, ешь! Ты тогда выздоровеешь! - Мовли поднес кусок к его рту.
Нурди начал мотать головой из стороны в сторону.
- Ешь, пожалуйста, Нурди! - плакал Мовли, прижимая хлеб ко рту брата. - Ты же тогда выздоровеешь, и мы будем вместе играть! И нани не будет все время плакать, как сейчас!
Нурди стало трудно дышать, плач Мовли напугал его, он захныкал и отвернулся к стене:
Прошло два дня. Мовли в этот день до вечера пропадал с друзьями на озере, что было в километре от поселка. Вернувшись домой, он не увидел брата. Мать сидела за столом, подперев подбородок руками.
- Нани, а где Нурди? - посмотрел по сторонам Мовли.
- Ушел Нурди, - едва слышно ответила мать.
- Как - ушел? Куда? - удивился Мовли.

- К вашему отцу.
- Он что, начал ходить? - недоверчиво спросил он.
- Да, - мать провела рукой по глазам.
- А почему ты меня не пустила к отцу? - голос мальчика задрожал от обиды.
- Мне же помощник нужен: Ты же уже большой. Ты что, хочешь оставить меня одну? - мать передвинула на край стола три картофелины, варенные в мундире, и кружку молока. - Садись, ешь.
- Нет, я тебя одну не оставил бы, - произнес он, чтобы не обидеть мать, довольный в то же время, что она считает его большим. Мать одну бы он, конечно, не оставил, но очень уж хотелось хотя бы раз побывать у отца, увидеть, какой он:
- Не переживай, Нурди вернется, как только ему станет лучше: Он еще немного болеет.
- А отец вернется?
- Конечно, вернется:

Ночью его разбудили чужие голоса. Он выглянул из-под одеяла. К ним пришли две незнакомые женщины.
- Да уготовит ему Аллах место в раю, Басират! Так уж было суждено, что поделаешь?! - грубо зазвучал голос одной гостьи.
- Надеялась, что будет опорой Мовли, - утерла уголком платка глаза мать. - Ни брата у него теперь, ни отца: Один на всем белом свете:
- Не говори так, Басират, - заговорила вторая женщина. - Всевышний не оставит его, Он нам всем и защитник, и опора.
- Я согласна со всем, что ниспошлет Аллах, - глубоко вздохнула мать.
- Пусть Всевышний даст тебе терпения и выдержки!
- Да примет Он его гостем в раю! - женщины встали и направились к выходу.
- Спасибо вам! Пусть Всевышний вознаградит вас! - мать проводила гостей, потом села на низенькую скамейку у стола и достала из кармана четки.
- Нани, - присел в постели Мовли, - а Нурди на Кавказ уехал?
- Что? - встрепенулась мать.
- Эти женщины говорили, что Нурди в раю. А ты всегда повторяешь, что Кавказ - это рай земной.
- Да, - мать подошла и, посадив Мовли на колени, села на деревянном топчане. - Нурди уехал на Кавказ.
- А отец тоже на Кавказе?
- Да, он тоже, - она несколько раз судорожно сглотнула.
- А почему мы тоже не уедем туда, к отцу и Нурди? Ты же говорила, что там, в этом раю, растут яблоки, груши и эти: хьайбы:
- Мы тоже скоро поедем туда: на Кавказ. Обязательно поедем, с Божьей помощью.

Скоро Мовли, покачиваемый матерью на коленях, уснул.
:Он был на Кавказе, светящемся сочной зеленью. Кругом росли деревья, они с Нурди играли на большой поляне, покрытой цветами, утопая по колени в изумрудной траве. Нурди был совсем здоров, он резвился, кувыркался и заливался веселым смехом. Отец с матерью сидели в тени. С деревьев свисали огромные фрукты разных цветов: красные, желтые, синие: Мовли подбежал к матери и спросил: «Нани, а где хьайбы, про которые ты говорила?» Отец с матерью рассмеялись. Их лица светились счастьем. «Да вот они, - отец протянул руку и сорвал два красно-желтых плода. - Одну дай Нурди». Отдав одну айву брату, Мовли надкусил вторую. И правда, айва оказалась очень душистой, вкусной, совсем как свежеиспеченный, горячий хлеб:

Полина Дибирова

«Тропик»

Итак, сегодня пятница. Сегодня лето и сегодня август. Удивительно, что все пришлось именно на сегодня. Хотя, впрочем, ничем не примечательный вечер. Все еще садится осадок от дневного зноя, на улицах людно, но уже почти темно. Конец рабочей недели. Центр. Зажгли фонари. 21:15.
Это не просто Город. Возможно, для кого-то он и просто, но я здесь родилась и выросла. Маленький. Я знаю все его закоулки и проспекты. Площади, скверы, парки и пяточки. У меня здесь много друзей. Думаю, в них и заключается вся прелесть Города. Жить в Городе без них было бы просто невыносимо. И пусть мне расписывают красоты Венеции или Парижа, пусть жители красивейших городов мира улыбаются мне, радушно приветствуя на чужом языке, я никогда не встречу среди них своего соседа по парте или приятеля, с которым мы когда-то играли в футбол. Нигде и никогда я не смогу родиться дважды.
Я захожу в знакомую Аптеку. Хорошее, доходное место на углу одной из артерий. Не спрашивайте, что меня сюда занесло так поздно. Скажу одно - у меня ничего не болит.
Напротив входа - длинный, почти во всю длину стены, прилавок и две кассы. У одной из них я стою и заслоняю собой ассортимент «изделий».

Лето для аптек - «мертвый сезон». Кондиционеры, конечно, делают свое дело, но народ, в целом, болеет реже, чем весной или осенью. Многие уезжают из Города в отпуск, другие держат уразу - тем и лечатся. Но здесь всегда есть покупатели. У каждой круглосуточной аптеки бывают свои, особые клиенты. За уразу ничего не могу сказать - время было позднее, но в отпуск они никогда не уезжают. Этот Город не отпускает их. Только не подумайте, что они много работают.
Узнать таких «клиентов» можно легко, хотя бы по виду.
Худой. Сутулый. Походка гуляет - не спеша, но к цели. Взгляд пустой. Сами глаза - черные, без раздела на яблочко. В них даже бликов нет. Сплошное темное пятно. Кожа цвета очень глубокого кирпичного загара. Вид суетливый. В рабочие часы за такими охотятся и, если случается поймать, изымают всю наличность. Но в этот час сотрудники наркоконтроля уже сидят по своим уютным квартирам и рассказывают на ночь сказки своим детям.
- Четыре «тропика» и восемь 0,5.

Этот зашел с другом. Остальная компания - должно быть, еще шестеро - осталась ждать на улице, откуда доносилась оживленная беседа. Как я узнала потом, вот уже месяц у них один заказ каждый вечер. Зашедшим в Аптеку ребятам на вид было лет по двадцать.
Странным показалось мне все это. Они стояли впритык. До меня доносился их запах. Он словно выворачивал наизнанку. Особый, совершенно особый запах. Навязчивый, въедливый, стойкий. Трудно с чем-то его сравнить, но скажу одно: люди так не пахнут. Это запах выпаренного йода.
В нетерпении они ждали свой заказ. Глаза просто горячим языком все вокруг облизывали, но меня как будто не замечали.
Фармацевт, молодая, хрупкая девушка, в косынке и белом халате выложила на прилавок четыре невзрачные медицинские упаковки и целую гору шприцов.
Расплатившись, упаковочки выпотрошили и затолкали их в коробку для чеков, прямо на кассе. Содержимое разошлось по карманам.
- У вас только прозрачные пакеты, да? - спросил один из них, запихивая шприцы.
- Не, так не делай, Русик. Это не вариант. Спалят.
Оба отошли от кассы, но стояли недалеко.
- Давай их сюда, - с этими словами один из парней снял с плеча большую спортивную сумку «Боско». - Я же, вот, специально взял:
Ушли.

В Аптеке на пару минут стало пусто.
- Что они делают с «тропиком»?
- Внутривенно. Обычно весь флакон, - ответила мне девушка, сбрасывая содержимое переполненной коробки для чеков в урну под прилавком. - Их иногда ловят на выходе - вот они и прикидываются «спортсменами».
- А сколько времени от дозы до дозы?
- Ну, примерно, часа два.
- А потом что?
- Приходят опять.
За стеклянной створкой двери, прямо на ступеньках, сгорбившись, сидел человек. Он смотрел на улицу. Лица его мне не было видно, и невозможно было понять, какого он возраста. Маленький, худощавый, потрепанный, местами даже грязный. Можно было решить, что это подросток, если бы не его руки. Пальцы - грубые, в узлах, и темные. Он ел растворимую лапшу из пластикового стаканчика и запивал это холодным бутилированным чаем. Мужчина вроде бы разговаривал с кем-то, перебрасываясь короткими, невнятными фразами. Собеседника было не разглядеть.

По улице мимо витрины Аптеки вверх и вниз проносились машины. Посаженные, тонированные «приоры» - дешевый пафос провинции. Громкая национальная музыка из приспущенных окон и дикий беспричинный смех. По тротуару ходили люди. Мне казалось интересным то наблюдение, что их невозможно было увидеть днем. Днем Город жил своей суетой. Люди ходили на работу, спешили на занятия, прогуливались в парках, курили в такси. Люди были другими. Не добрее и не строже - просто дневные люди. А потом Город темнел, словно сверху на него падала капля йода.
21:48. Приближалась теплая августовская ночь. Наступало время «тропика».
Задумывался тропикамид как препарат для диагностики глазного дна. Обычные капли. В Аптеке, для простоты обслуживания, округлили стоимость до одной бумаги, и теперь весь круг потребителей можно было узнать по свернутой в руке купюре.
В течение четверти часа за «тропиком» зашли еще человек пять.
Девушка-фармацевт принесла к кассе сразу всю коробку, чтоб не бегать каждый раз. Раздала почти половину. Закончился очередной блок со шприцами. Аптека снова опустела.
Тучная женщина с длинным клиническим рецептом подошла к кассе следующей. Казалось, этот список должен был гарантировать ей жизнь вечную на земле.

Началась суета, и поочередно, согласно рецепту, на кассе стали возникать аккуратные аптечные коробочки с таблетками и ампулами. Это заняло какое-то время. За женщиной сразу образовалась очередь из жаждущих срочно продиагностировать себе глазное дно.
Ждали долго. Удивительно, сколько люди тратят на лекарства. На сумму, которую женщина оставила в Аптеке, можно было бы неплохо питаться полмесяца, ну, или на худой конец купить 50 упаковок «Тропикамида». Болезная ушла, и путь к кассе был свободен.
- Коделак.
- Пожалуйста. На здоровье. Следующий!
- Терпинкод. Два.
- Возьмите и не кашляйте, - уже особый фармацевтический юмор.
- Есть какое-нибудь сильное обезболивающее?
Это подошел мужчина, который ел лапшу у двери.
- Есть нурофен +. Подойдет?
- Да, давай. А сколько стоит? :а в пределах ста рублей у тебя ничего нет? : ну, тогда, знаешь что, дай «тропик». Только, пожалуйста, я тебя очень прошу, дочка, дай кусочек ватки.
- У нас нет кусочка ватки - в пачках ватные диски и рулоном.
- Ну, ты же можешь отщепить кусочек, мне маленький:
- Следующий! - мужчину оттеснили.

- Мне, пожалуйста, цикломед.
А это уже девушка. Обычная девушка, но с изюминкой. Глазные капли, которые она сейчас спросила, она капает в нос.
Два вполне домашних мальчика в хорошем настроении спросили по секрету пару пипеток.
За ними подошла женщина. Взрослая, лет под сорок. Низкорослая. Худая настолько, что даже узкие рукава водолазки не прилегали к ее запястьям. Одета она была необычно тепло, а на ногах - старые сланцы. Кожа темная. Короткий обесцвеченный волос, слегка взъерошенный, что в целом создавало неопрятный вид. Солнечные очки цвета йода. Движения неторопливые. Рассеянная. Взгляд затравленный, все время в кафельную плитку. Ни одной искорки надежды. Она взяла набор для варки дезоморфина. Это означало, что уже десять.
- Давно ходит к вам?
- Эта? Уже месяца два. Долго они никогда не ходят.
22:15. Следующий клиент интересовался «Лирикой». Да, такое вот поэтичное название. Препарат призван облегчать тревожный синдром, депрессию и помогать при приступах эпилепсии. Довольно дорогое удовольствие, но чего не жалко ради успокоения души?
- А один лист даете?
- Нет. Только упаковку. Брать будете?
- Щас.
Парень пересчитал наличные и вышел куда-то. Вернулся через минуту.

- Вот, - протянул он смятые купюры. - Дайте один лист.
- Один лист мы не даем. Только пачку.
- Сколько стоит? Подождите, может, нам на две хватит.
Снова выбежал и вернулся, протягивая деньги к кассе.
Пока товар пробивали, у парнишки зазвонил мобильный.
- Да, брат. Сейчас. Уже иду. Десять минут, и я буду. Да, уже скоро.
- Это новичок, - пояснила мне девушка, когда в аптеке снова стало пусто. - Они все такие приходят. Чистенькие, опрятные. Вполне здоровые. Месяца на два денег хватает, а потом все спускаются до «тропика». К нам и такие заходят, что еле ноги волочат до кассы. Умоляют дать им его, говорят, что деньги завтра занесут.
- Что дает «тропик»?
- Эйфорию. Кайф. Чувство счастья.
Счастья? Что такое счастье?
Согласитесь, ответов может быть тысячи. Но это то, что хочет каждый. И тогда возникает еще один вопрос - что нужно для того, чтоб быть счастливым? Ничего.
Ответ прост.
Ничего.

Зашел еще один. Симпатичный, высокий, молодой с характерной внешностью кавказца. Нос, плечи, щетина. Уверенно достал из холодильника две бутылки минералки, двинулся к кассе и спросил что-то. Название было не разобрать - будто специально не спросил, а прожевал. Понятно было только то, что две.
Девушка не переспросила. Потянулась к полочке, достала коробку, вытащила серебристый лист и канцелярскими ножницами отрезала уголок с двумя таблетками в прозрачной слюде. Это «Виагра». Препарат изначально задумывался как сердечное лекарство, но при испытании дал неожиданный эффект. В Аптеке он продается поштучно.
- Вчера не моя смена была. Подружка на пересменке рассказала: зашли двое - муж и жена. Спросили на кассе парацетамол, детский. Она принесла. Посмотрели упаковку, о чем-то поговорили на своем, деньги пересчитали, взяли два шприца и «тропик». Женщина сказала, что за парацетамолом позже зайдут. Не зашли.
22:50. Ночь обещала быть долгой, деленной на два часа.
Две блондинки долго совещались у витрины, а затем спросили перекись. И еще тест на беременность. Заодно. Эх, блондинки:
Мужчина мялся у кассы в нерешительности. Потом доставал из спортивок мобильник.
- Я уже здесь стою. Скажи еще раз, какой там размер. Понял: - а потом уже фармацевту: - Четверку дайте. Упаковку.
- «Классик» или «Драй»?
- Не знаю. А какие удобнее?
- Я не пробовала. Не знаю.

А потом мужчина вышел, держа в мускулистых руках огромную пачку подгузников.
От кассы к кассе бегал парнишка лет тринадцати на вид. Чистый босяк в оборванной майке и синих резиновых шлепанцах. Оказалось, он только что купил в Аптеке на первой кассе «Лирику» и теперь хотел отдать пачку, вернув свои деньги.
- Деньги мы не возвращаем.
- Почему? Я же только что купил ее здесь. Вы же помните меня! Я минуту назад подходил.
- Мы уже пробили чек. Товар прошел по компьютеру. Мы не можем так просто сейчас взять деньги из кассы.
- Почему?
Он посмотрел мне прямо в глаза. Жалобный взгляд, полный истинного раскаянья, трогающий самые живые, самые тонкие струны где-то внутри нас.
- Послушай, ты можешь обменять это на что-то другое. Но только завтра, когда будет администратор. Деньги мы не возвращаем, такие правила.
- Ц: - щелкнул он и презрительно буркнул: - Забери себе!
Коробка упала за прилавок. Легкая. Она оказалась пуста.

Уже полночь. Карета превращается в тыкву, а лакеи в полевых мышей. Лето. По-прежнему август. Центр. Я хорошо его знаю. Но ночью он совсем другой. Мой маленький Город. Его обволакивает тягучий, озлобленный мрак закоулков. Это реверс повседневной жизни. И если есть что-то похожее в этих двух жизнях, так это люди. Все ищут счастье. Волшебную таблетку, которая решит все их проблемы. Препарат, который избавит от осознания собственной никчемности и даст чувство смысла. За этим они и приходят сюда. Но здесь, ночью, за стеклом круглосуточной Аптеки, у них в руках оказываются только пустые коробочки из-под лекарств, а смысл исчезает, как карта в рукаве фокусника.
Так что, живите без боли.

О, дагестанка!

Мне жаль тебя о дагестанка,
Себе ты идола нашла!
Теперь ты словно итальянка,
Сполна дань моде отдала.

Когда-то скрытые красоты,
Теперь на выставке для всех,
Лак покоренные высоты.
О, как же страшен этот грех.

Но быстро молодость пройдет,
И красота тебя покинет.
Приказа ангел смерти ждет,
Внезапно смерть тебя настигнет.

Знай, нет в Исламе принуждения,
Не продавай себя Иблису.
Ты рождена для поклонения,
Не строй же из себя актрису!

Покайся Господу Миров,
Одень хиджаб и будь скромнее.
Не будь одной из адских дров,
Спасайся от огня скорее!!

Прекрасны райские услады.
За грубость слов меня прости,
Пройди смиренно все преграды
На этом жизненном пути.

Вернись в Ислам о дагестанка!
Будь праведной в своих делах,
Как подобает мусульманке,
И да простит тебя Аллах:

Шапи Казиев
Пианино

« < - » >

Наш аул расположен неподалеку от Хунзахской крепости. Раньше мои односельчане ходили в Хунзах пешком и с неодобрением косились на ленивцев, терпеливо ожидающих автобус. Теперь же, напротив, с искренним недоумением поглядывают на редких пешеходов.

Утром того дня, о котором я собираюсь рассказать, мой дед отправился в Хунзах пешком. Но из проносившихся мимо машин на него оглядывались с восхищением. Дело в том, что дед не просто шел пешком, а гнал овец на хунзахский базар. И качество его товара было таким, что машины уступали неторопливой отаре большую часть дороги.

Шествие деда было недолгим. До Хунзаха действительно рукой подать. И когда дед явился к месту назначения, его уже ждала изнывающая от нетерпения толпа. Возможные покупатели, привыкшие обдумывать покупку, были решительно оттеснены знатоками, не собиравшимися ничего покупать. Причем чем меньше было у кого-то желания раскошелиться, тем яростнее он спорил, доказывая превосходство шашлыка из ляжки черного барана с лихо закрученными рогами над хинкалом из грудинки белого барана, с менее крутым изгибом главного бараньего отличия. Достигнув кинжальной остроты, споры, будто по роговой спирали, легко перемещались и разгорались вновь уже на предмет классификации курдюков. Когда же спор вновь возвращался к рогам, оказывалось, что взгляды спорящих претерпели радикальное изменение: те, кто был за крутизну, теперь восхваляли пологость, и наоборот. Человеку непосвященному могло даже показаться, что первая партия баранов уже куплена и съедена и настал черед следующей жертвы утонченного диспута. Впрочем, такая затяжка процедуры считалась не солидной, и уважающий себя хозяин принимался с этого момента за настоящий торг, который оказывался значительно короче увлекательной прелюдии.

Завернув выручку в обрывок газеты и сунув сверток в просторный карман галифе, дед собрался было отправиться домой. Но тут его взгляд привлек проезжавший мимо грузовик. Вернее, не сам грузовик, ничем не отличавшийся от других, а содержимое его кузова. Там, над грудой разных ящиков, царственно возвышалось пианино. Инструмент был в дорожной пыли, но там, где остались следы чьих-то рук, он завораживающе сверкал.

Не подумайте, что мой дедушка учился в консерватории. Он с грехом пополам умел стучать на барабане. Но в горах играют все и на всех издающих звук предметах - от крышки стула до собственного живота, надуваемого особым образом. Но, даже не умея отличить контрабас от саксофона, дед все же не удовлетворился наблюдением и предпринял энергичное преследование грузовика. Так быстро ему не приходилось бегать даже за отбившейся овцой под сладостное завывание голодного волка. Дед торопился, подстегивая себя, как плетью, загадочным заклинанием: "Черный! Блестящий! Звучащий!"

Пока продолжается преследование, расскажу, почему оно было предпринято. Причиной погони был я.

Пианино я ненавидел. Во-первых, потому, что никак не мог взять в толк, чем оно отличается от фортепиано, а если чем-то и отличается, то отчего фортепианную музыку исполняют пианисты? А во-вторых... В один вовсе не прекрасный день, отец вернулся со службы с новыми погонами повышенного качества. Предчувствуя выгоды подполковничьей жизни перед майорской, он пребывал в прекрасном расположении духа и решил отметить это долгожданное событие как-нибудь по-особенному. Ящика коньяка, мандолины и веселых друзей оказалось недостаточно. Вечером, проводив гостей, он ласково скрутил мне ухо и пообещал: "Я тебе пианино куплю".

На следующий день отец принялся воплощать свое обещание в жизнь: мне была вручена черная музыкальная папка с ручками из блестящих шнурков, "Сольфеджио" и увесистая "Школа игры на фортепиано".

Поначалу я так обрадовался, будто это меня произвели в подполковники, и не из майора, а из рядовых. Но вскоре горько пожалел, потому что отец безжалостно вытряхнул из моих карманов альчики, лянгу и рогатку, постриг собственноручно "под чубчик" и отвел к строгой учительнице музыки.

Пару месяцев я прилежно изучал сольфеджио и приучал непослушные пальцы к деликатному постукиванию по нервным клавишам, силясь извлечь из них подобие музыки. Делал я это больше из любопытства и желания досадить старшему брату, который был обречен сопровождать меня на уроки в подвал офицерского клуба.

На третьем месяце обучения отец решил, что я достаточно преуспел в теории и действительно купил пианино "Терек". Теперь каждый вечер "Терек" принимался бушевать. Бушевать громче и внушительнее одноименной горной реки, редко выходившей из берегов. Стихийно-музыкальные бедствия происходили вовсе не по причине моей неумелости, а в результате неожиданно обнаружившегося у отца умения играть на этом самом пианино! Прежде он играл только на мандолине и исключительно горские мелодии. Теперь же вечера посвящались, как мне казалось, классической музыке. На расспросы гостей о происхождении его неожиданных фортепианных способностей отец отвечал весьма неопределенно. Только изредка, будто сгоряча взятая лишняя нота, проскальзывала какая-то полузабытая немка, сумевшая, однако же, оставить за собой впечатляющий музыкальный шлейф. Уклоняясь от моих настырных просьб изобразить на нотном стане ноту "до" так, чтобы ее можно было отличить от "ре", отец, тем не менее, очень скоро перенес на клавиатуру и свой мандолинный репертуар. С особым упоением он исполнял "Хасбулата", при этом еще и пел, а сверх того умел оборачиваться к слушателям и прищелкивать пальцами, подчеркивая самые трогательные места трагического романса о старом гордом горце, снесшем голову молодой неверной жене.

На одном из таких музыкальных вечеров присутствовала приехавшая из аула бабушка. Она с восторгом разглядывала пианино, с замиранием сердца слушала наши с отцом выступления, а после радостно заключила: "Хорошая мебель! Сверкает, как зеркало, и музыку играть можно!".

Хотя к тому времени я освободил брата от его мучительных обязанностей, окончательно забросив свое музыкальное образование, это не помешало бабушке долго гладить меня по головке, а затем повести в магазин и купить шоколадных конфет "Мокко". Эти конфеты пользовались у бабушки особым уважением, потому что она искренне полагала, что "Мокко" - это просто неправильный перевод слова Мекка. Плохой перевод легко компенсировался отличными вкусовыми качествами. "Скушаешь сто грамм, - говорила она, - и будто в святых местах побывала". Мне это было на руку: на "Мокко" бабушка не скупилась, и каждый раз, ожидая ее приезда, я думал только об одном - успеет она купить конфеты до обеденного перерыва в магазине или нет?

Но вернемся к деду. Сейчас он бескорыстно помогает разгружать грузовик во дворе магазина культтоваров, и у меня есть еще немного времени, чтобы сообщить о том, что произошло после того бабушкиного визита.

Бабушка была натура творческая. Даже коровьи лепешки, пришлепнутые ею на стену дома сушиться до превращения в кизяк, отличить мог каждый, а приезжий художник так ими вдохновился, что потом даже устроил выставку бабушкиных произведений. Так вот, вернувшись в горы, бабушка первым делом оповестила аул о моем музыкальном таланте и о том черном, блестящем, звучащем предмете мебели, на котором я свое дарование виртуозно демонстрирую.

Вам, конечно, уже понятно, куда я клоню. Да, дедушка мной необычайно гордился и решил купить пианино, чтобы на летних каникулах в ауле я мог беспрепятственно совершенствовать свое исполнительское мастерство.

Продавец магазина был несказанно удивлен намерением деда приобрести дорогой инструмент. Из уважения к аксакалу он даже попытался отговорить его от безрассудного шага.

- Я это пианино в райком обещал. И в школе тоже просили, - придумывал продавец причины. - Эта вещь для очень культурных людей.

- Ты меня культуре не учи, - отвечал дед. - Я после ранения в ленинградском госпитале лежал!

Уговорив, наконец, странного продавца, не хотевшего продавать неходовой товар, дед по-хозяйски осмотрел инструмент, придрался к какой-то царапине, к замку, который неохотно реагировал на повороты крохотного ключика, и засомневался, хорошо ли натянуты струны. Но так как продавец и не думал снижать цену, а интересующихся пианино становилось все больше, и даже начали пробиваться ростки споров на музыкальные темы, дед согласился заплатить за товар полную стоимость.

Онемевшая публика плотно окружила покупателя, недоверчиво впилась глазами в вынутый из галифе сверток, из которого не замедлили появиться вырученные за баранов деньги, и невольно воскликнула "Bax?!", когда дед принялся отсчитывать купюры. Они бы удивились меньше, соберись дед купить облако или грохот хунзахского водопада. Но тут щедрая рука деда дрогнула: на инструмент не хватало. Зрители с облегчением вздохнули: "Умным прикидывается. Зачем чабану пианино? Пошутил старик!".

Но дед и не думал сдаваться. В окружившей его толпе непременно должен был оказаться родственник или, по крайней мере, односельчанин. Расчеты дедушки оправдались, но не полностью. Знакомый был, но денег у него почти не было, о чем свидетельствовала одинокая мятая трешка, перекинутая деду через головы зрителей. Но знакомый, а это был аульский шофер, приехавший на базар подкалымить на колхозной машине, все же храбро прокричал:

- Бери, уважаемый! Пусть знают, как наш аул уважает культуру!

Дед сделал продавцу успокаивающий жест и вырвал шофера из наседавшей толпы. Победно улыбаясь для публики и снизив голос для односельчанина, дед прошептал:

- Привезешь сто рублей от моей старухи. Одна нога здесь, другая в ауле,
третья - опять здесь. Айда!

Шофер просочился сквозь толпу и подтвердил уважительное рвение выстрелом выхлопной трубы.

- За машиной послал, - объявил дед с легким смущением, - не на себе же такую вещь нести.

Толпа одобрительно загудела, а дед принялся осматривать инструмент более тщательно.

- Не барана покупаю, - пояснял он. - Гарантия есть?

- А как же! - отвечал ошарашенный продавец.

- Покажи.

Пока продавец пытался отыскать требуемую бумагу, пока публика обсуждала вопрос о том, нужна ли гарантия такой солидной вещи, и так же видно, что не халам-балам, шофер вернулся без денег. Бабушки дома не оказалось. По противоречивым сведениям, а она отправилась куда-то кого-то навестить, а по такому адресу отыскать бабушку не представлялось возможным. Но дед не растерялся. Велев шоферу, как специалисту, проверить регулировку фортепианных педалей, он погрузился в недолгое размышление. И не успел шофер закончить придирчивую экспертизу, как дед сообщил ему, где следует искать бабушку.

Заподозрив покупателя в некредитоспособности, публика начала рассасываться. Но продавец отнесся к затяжке иначе:

- Извините, уважаемый, - сказал он с нескрываемым бешенством, - я себе невесту быстрее выбирал.

- Невеста - не инструмент, - невозмутимо отвечал дед, проверяя, хорошо ли вертятся колесики. - Она сама на тебе играть будет.

Прошел час. Шофера не было. Самые упорные из зрителей уже расселись на подоконниках и нераспакованных стульях, устало перебирая темы, которые можно было бы развить применительно к пианино. А продавец все еще рылся в бумагах в поисках "гарантии" и глухо ворчал:

- Солидный человек, а ведет себя как...

Как ведет себя солидный человек, вымолвить он все-таки не смел.

- Другого цвета нет? - огрызался дед.

Наконец, измученный продавец двинулся на деда, поигрывая винтовой ножкой от стула для пианино:

- У меня обед!

- А почему черных меньше, чем белых? - упорствовал дед, пересчитывая клавиши.

- Имею я право на обед? - из последних сил сдерживался продавец. - Я зачем у тебя баран купил? Чтобы кушать!

- Перерыв положен по закону, - подтвердил возникший в дверях милиционер.

Не успев пересчитать клавиши, дед закрыл крышку и плотно прислонился к инструменту спиной, чтобы его ненароком не выдернули. Затем положил руку на кинжал и грозно предупредил:

- Не подходи! - Свободной рукой дед предъявил милиционеру карманные
часы. - Еще две минуты и десять секунд!

Подогретая появлением представителя власти публика мгновенно разбухла и дружно загоготала в предвкушении интересной развязки. Но в последний момент на пороге магазина возникла бабушка.

- Выписывай! - победно заорал дед, тыча пальцем в бабушку. Но вместо того, чтобы достать из потайного кармана долгожданную сотню, бабушка ухватила милиционера за рукав и запричитала:

- Куда смотришь? А еще с погонами! Вот скажу зятю - он с тебя погоны снимет!

- Деньги давай! - требовал дед, не отступая от инструмента.

- Пятьсот рублей за этот сундук?! Пятнадцать суток тебе полагается, а не
деньги! - пригрозила бабушка и вновь принялась за растерявшегося милиционера - А если бы он торговать умел? Если бы взял за баранов настоящую цену? И купил бы этот проклятый ящик?! Чтобы в ушах звенело! Чтобы весь аул над нами смеялся?!

Глаза деда налились яростью. А осмелевший продавец подлил масла в огонь:

- И так все смеются! Пианино ему подавай! А рояль не хочешь? Такого оскорбления дед перенести уже не смог. Он выхватил кинжал и с криком "Не отдам!" стал наносить страшные удары черному, блестящему, и жалобно занывшему инструменту. Агонию несостоявшегося покупателя все наблюдали с особым уважением.

Бабушке все же пришлось раскошелиться. Потрясенный милиционер даже не стал составлять акт, хотя продавец очень настаивал. Более того, помог погрузить стонущее от ран пианино на подвернувшуюся арбу. Шофера найти не удалось: он исчез, как только увидел милиционера.

В ауле их ждали. Аксакалы уже успели признать превосходство зурны над лакированным ящиком и с торжественным сочувствием жали руку дедушке, которого коварные хунзахцы заставили за этот ящик заплатить.

Пианино дедушка починил. Если прежде отец лишь изредка приезжал в аул проведать родственников, то теперь его визиты стали чаще и больше напоминали гастроли.

Как вы уже знаете, в музыкальной школе я проучился недолго. Но в летние каникулы мне все же приходилось играть на дедушкином пианино. Ценители музыки, слушающие Баха в столичной консерватории, казались мне наивными дилетантами, когда я вспоминал лица дедушки и его друзей, собиравшихся по вечерам послушать моего "Чижика-пыжика".

- Чижик-пыжик, где ты был? - еще и теперь можно услышать от аульской детворы. - Пианино покупил!..

Кремневый пистолет

Грозный. Дом. Воскресенье.

Да здравствует выходной!

Сплю до синяков под глазами:

Просыпаюсь. Стук в голове,

Сбой в нейронной системе: «Какой сегодня день?»

На столе ждет завтрак, или почти обед.

И короткое послание: «Мы поехали к бабушке»...

Уборка. Телевизор. Комп.

Вирусы и вновь съедены файлы, кто-то «троянил».

«Норд» - сдох! Подавись, вирус!!!

Выхожу. Направляюсь в центр города - дела.

Ищу «Кремневый пистолет».

Но его сегодня нигде нет.

А у брата день рождения.

Возвращаюсь с тортом.

Зеленый свет. Перехожу улицу.

Со «скоростью света» авто,

Еще бы чуть-чуть и «:Притяжения больше нет».

Злая. Кричу водителю: «Смотри, куда едешь!»

А он: «Чуть-чуть не считается!»

Вот и вся совесть.

Иду размышляя:

Замечаю, бежит котенок. Неужели за мной?

Худая мордашка, сверкают глаза,

«М-да: Котенок похож на меня», - думаю про себя.

Наконец наш двор и дом N16!

На скамейке знакомая.

Поздоровалась, банальный вопрос задала: «Как дела?»

Мне неудобно ее прерывать,

А разговор до тайпов дошел...

Котенок уснул у моих ног.

Вдруг мелодия: «Рибба - рибба:»

Счастье - когда ей звонят!

В подъезд. Вверх по ступенькам, и наша «крепость» - квартира 17:

Включила «ящик для дураков», заземлилась в кресло,

Мяуканье в кухне. Котик!

Решила, так и быть! Будет у нас жить.

Поставила тарелку с молоком,

Радостно зову : «Киса-киса-киис!»

Но, видимо, традиция эта «устарела».

Котенок надменно повернулся спиной к угощению.

Глажу пушистика, замечаю ошейник и кулончик на нем.

Внутри записка: «Просьба! Нашедшего позвонить по этому номеру» и цифры...

Набираю. Отвечает женский голос.

Слышны еще какие-то голоса и выжимаемые звуки из пианино,

- А-а-а: - начинаю я неуверенно.

- Здравствуйте!

- Я нашла вашего котенка.

- Это хорошо! - отвечают на том конце провода.

- Куда нам подъехать?

Называю улицу, дом, подъезд, квартиру,

Не доходит:

Дверь, и даже цвет стен описала.

Легче, наверное, нарисовать карту и по факсу отправить:

Звонок в дверь.

Открываю.

- Я хозяйка котенка, - заявляет молодая женщина с корзиной.

- Вот он, - вывожу хулигана.

- Надоел?! - вдруг укорительно говорит она.

- Да что вы?! Я его только нашла, он сам забежал, - отвечаю взволнованно.

- Ага, мы его месяц ищем, - не верит мне женщина.

Заметив тарелку с молоком, продолжает:

- Понятно, почему он так исхудал.

- Да забирайте своего бродягу-наглеца! -говорю уже на высоком тоне.

- Вот-вот! - не уходит странная женщина.

- Был бы бродяга, не держали бы. За него тысячу долларов заплатили, -

И добавляет: - Он редкой породы.

Как будто мне это нужно знать:

- Теперь я понимаю, почему он от вас убежал,- тихим голосом ей.

В ответ тишина. Но недовольное выражение лица.

Хозяйка позвала зверька, котенок быстро залез в корзину.

И она спешно ушла, и уехало желтое такси, громко хлопнув дверью.

Жалко котенка:

Звонок на мобильный. Брат.

- Я через часа два буду дома. Что на ужин?

- Кроме страусятины все! - отшучиваюсь.

Гостиная, стол угощения.

Брат и его новый друг.

Где я его видела? Не могу вспомнить.

Мелькают в голове дорога, белые полоски:

Имениннику:

- Прости! «Пистолет» не смогла найти.

Протягиваю черный сверток.

Гость смотрит на меня, удивленный взгляд.

Он молчит. Так прошло эдак минут пять

Вдруг говорит:

- Мне пора, - а голос немного дрожит.

И поясняет: - У меня соревнования, опоздаю.

Брат:

- Я тебя отвезу. Подожди!

И разворачивает сверток.

Но с гостем что-то не так:

Вскочив с дивана, парень бросается к двери.

Брат устремляется за ним и хватает за руку:

- Садись! Раз я сказал, отвезу, значит так и будет.

Сначала посмотрим: - достает из свертка черный огромный футляр

Гость взволнован. Ждет, зажмурив глаза.

Вынимает содержимое, мой подарок - часы, серебро чистой пробы.

Желаю брату:

- Носи на здоровье!

А гость, улыбаясь:

- Я чуть не умер!

Отвечаю:

- Чуть-чуть не считается:

Фаиза Халимова

Печальная осенняя история 2.

Случилось это,в известной в определенных кругах пивнухе на Батырая у Таракана.Посетителей в баре почти не было-только двое забулдыг сидели тихо и лечили свои раны ,ни как не могущие затянуться от частых посещения подобных заведений.Таракан за стойкой от нечего делать потирал бокалы.Официантка тетя Патя забралась в дальний угол бара и старательно изучала журнал мод,как-будто,когда-нибудь ей придется надеть на свое растолстевшее тело модели, представленные тут,но наверное это была ее затаенная мечта.Как сейчас помню из видавшего виды мафона фирмы «Электроник» тихо звучал ноктюрн Шопена.Что сильно дисонировало с модной тогда музыкой-Бони М или Неотон Фемили.

Но Таракан был человеком,который помимо знания почти всех Даг.языков,и еще человеком тонкой душевной конституции.И если бы в СССР наемный труд не был бы запрещен уверен ,он нанял бы себе тапера,что бы бесконечными и одинаковыми вечерами его однообразия,затуманеного пивными парами,душа его могла насладиться живой и божественной музыкой.

Все,что я вам рассказываю произошло незадолго до того,как меня забрали в армию.В последний месяц,я без дела околачивался по городу,и часто пил.Шел дождь.Я сидел спиной к двери и поэтому не видел,как вошла она.Позже Таракан говорил мне,что девушка словно вынырнула из-под дождя.Заказав нет, не бокал маргаритки или мартини,а всего-лишь кружку пива,она закурила,обколотившись на стол и уставилась на забулдыг.Через некоторое мнгновение с шумом распхнулась дверь и в бар вошел человек.Он сделал несколько неуверенных шагов, словно шел по шатаюшейся палубе Брига во время шторма ,и внезапно остановился.Девушка вдруг внезапно громко вскрикнула.Не забуду своего первого впечатления при взгляде на девушку.

Ей было лет 20,черные волосы отливали блеском,а большие,широко расставленные глаза казались неестественно голубыми.Она была не дурна,как и многие девушки ее возраста,что толпами бродили по аллеям приморского бульвара.Она жалась к стене,обезумев от страха,в тшетных поисках спасения.

Вошедший -невысокий,худощавый,лет 22,с тонкими чертами бледного лица.Его глаза показались мне странными.При виде этих глазс расширенными зрачками у меня мелькнула мысль,что вижу перед собой травника.Он смотрел на девушку,и выражение его лица напугало меня.Он опустил руку в карман и достал нож.

Эй,Эй!-вскричал Таракан.Но не вышел из-за стойки.Что может быть страшнее наркомана с ножом.Я тихо вышел из-за стола,и с самой обаятельной улыбкой на лице,которую только смог изобразить,подошел к нему.

-Давай потанцуем,-сказал я.

Он непонимающе посмотрел на меня.Я взял его за руки своими руками,и начал раскачивать их в такт музыке,изображая подобие танца.А в голове мелькала мысль,как бы его вырубить.И вот улучшив момент я мысленно прицелился к его подбородку,но животным чутьем он почувствовал неладное.я ударил его,как раз в тот момент,когда сверкнул нож от его движения,с такой силой,что рука занылаИ незнакомец словно подкошенный рухнул на пол,ударившись затылком об пол.Тут он и остался лежать задрав голову,и из груди его слышался булькающий звук хрипа.

Я схватил ее за руку и почувствоал,как она была холодна и мы мигом выскочили оттуда.А потом побежали ,и бежали пока было сил,сердце бешено колотилось у нас вгруди,а потом когда устали мы зашли в кафе.Там я закзал по коньяку с мороженным.и я залпом осушил напиток.И немного переведя дыхание,я снова посмотрел на нее.И все-таки она была хорошенькая.

-Ну рассказывай,обратился я к ней.-Кто этот тип?

-Его зовут Мага «Шмаль».

Хорошея погоняла для наркомана подумал я.

-И что?

-Он мой бывший,и он мне надоел.Ты же видел его!

-Кто бы с ним согласился жить?

Она открыла сумку и достала сигареты.

-СпасибоТебе.ты вел себя по геройски.

Я потянулся за ее сигаретами и наши руки случайно коснулись,и теплая волна пробежала по моей коже прямо с кончиков моих пальцев, и мне стало хорошо.Она не одернула руку,и несколько минут мы так сидели и пристально смотрели друг другу в глаза,пока нас не потревожил голос официантки.

-Вы,что-нибудь еще будете?

-Да сказал я и повторил заказ.

Мне было 18,и никому на свете не было до меня дела,и мне не было дела до всего света.Появление этой девушки доставило мне массу приятного.

А потом мы долго гуляли и разговаривали.Она оказывается работала в ателье мод.И вечером я пошел ее провожать домой.И надо же было такому случиться нам навстречу попался мой знакомый.И это был Мага -Кубачинец.Довольно-таки симпатичный парень с двумя золотыми фиксами во рту,который учился на Худграфе.Где большинство завидовало его темно-коричневому кожаному плащу,всю креативность которого подчеркивали красные туфли с острым носом,типа-«золотой зуб» и джинсы Левайс.И когда он улыбался,то золотые фиксы с его уголка рта ярко блестели на солнце,на зависть местной шпане.он шел нам навстречу и улыбался нам.

Но это другая история.

Роман Сенчин "В долине Дагестана", не с Кавказа но про Кавказ.
http://magazines.russ.ru/novyi_mi/2011/12/se2.html

Багдат Тумалаев
http://www.darial-online.ru/2012_1/tumalaev.shtml

Отрывки из нового романа Алисы Ганиевой "Праздничная гора".

- Анвар, штопор неси! - весело крикнул Юсуп, взмахнув рукой.

Анвар побежал на кухню и сразу очутился в облаке просеянной муки. Зумруд стояла у стола, перебрасывая сито из одной ладони в другую, и восклицала:

- Ну ты представляешь, Гуля? Со студенческих лет ее знаю, двадцать лет, даже больше, и вся она была такая ироничная, такая, ты знаешь, острая на язык. Муж у нее лет десять назад в религию впал, поэтому она с ним развелась, свою жизнь менять не стала. И тут встречаю ее, а она мне говорит, мол, я, говорит, в хадж ездила. Я так удивилась, не верила долго. С кем, спрашиваю. Да с мужем, говорит, с бывшим.

- Ама-а-ан! - протянула полная Гуля, присаживаясь на стул в своей переливчатой кофте.

- Теперь молится, Уразу держит. Я еще ей шутя посоветовала, мол, выходи теперь за него снова, раз вы так спелись. У него вообще-то уже новая жена и дети, но она может на этот раз и второй женой побыть.

- Вай, живет у нас напротив такая вторая жена,- махнула рукой Гуля. - Или, вернее, четвертая. Русская, ислам приняла, ходит закрытая. Муж на цементно-бетонном кем-то из главных работает. Приезжает к ней по пятницам с охраной. Представляешь? Идешь утром выносить мусор или в магазин, только дверь приоткроешь, а там, на лестнице, уже какой-то амбал стоит, дежурит, дергается на любой скрип. Потом этот, муж то есть, появляется. Только я его ни разу живьем не видела. Но и так понятно, когда он приходит. Она же к его приезду весь подъезд вылизывает...

- Анвар, штопор не в том ящике, - прервала ее Зумруд, мешая тесто. - Да, Гуля, я, честно говоря, не люблю закрытых.

- Слушай, так боюсь я, что моя Патя закроется,- заныла Гуля, разглаживая блестящую юбку и понижая голос. - К ней ведь один наш дальний родственник сватался, очень подозрительный. Без конца указания давал ей, как себя вести. Патя еще Уразу держала, потом в один день домой приходит, когда дождь шел, и плачет. Мне, говорит, вода в уши попала, теперь пост нарушился. Я такая злая стала. Не держи, говорю, Уразу. Попробуй, говорю, увижу тебя в хиджабе!

- И откуда у них такая мода берется? - пожала плечами Гуля.

Анвар схватил штопор и побежал в гостиную. Там над чем-то громко смеялись.

- Как говорится, приснилось аварцу, что его побили, на следующий день лег спать с толпой, - говорил очкастый Керим, пододвигая носатому Юсупу большой бокал.

Разлили кизлярский кагор и стали чокаться. Высокий Юсуп, лысый Керим, коренастый Мага, худощавый Анвар...

- А ты совсем не пьешь, Дибир? - спросил Юсуп у насупленного человека с забинтованным пальцем, до этого почти не встревавшего в разговор. Тот покачал головой:

- Харам.

- Напиваться харам, я согласен, а кагор - это песня. Посмотри, какой тут букет, какой вкус. Лечебный напиток! Мне мама в детские годы бузу давала понемножку, для сердца.

Дибир, может, и хотел возразить, но по своему обыкновению промолчал, уставившись на тумбу со стоящим на ней металлическим козлом.

- Помню, - начал Керим, чавкая и поправляя съезжающие на нос очки, - как мы на виноградники ходили работать в советские времена. Поработаем, потом ведро перевернем, бьем, как в барабан, лезгинку танцуем. С нами еще Усман учился, потом его выгнали. Он больше всех выпивал, и сразу давай рубль просить.

- Какой Усман?

- Как какой? - переспросил Керим, орудуя вилкой. - Тот самый, который теперь святым стал, шейх Усман. Его выгнали, он сварщиком работал долго, потом вроде шапки какие-то продавал. А теперь к нему кое-кто за баракатом ходит.

- Вах! - удивился Юсуп.

- «Вах», - сказал Ленин, и все подумали, что он даг, - вставил Керим.

Дибир поднял четырехугольное лицо и заелозил на стуле.

- Ты разве атеист, Керим? - спросил он, кашлянув.

Керим бросил вилку и воздел обе руки вверх:

- Всё, всё, я шейха не трогаю! Я ему рубль давал.

Анвар засмеялся.

- Знаешь, брат, в тебе такой же иблис сидит, как в заблудших из леса. Вы живете под вечным васвасом. А какой пример ты им подаешь? - сурово процедил Дибир, кивая на Анвара и Магу.

- Какой пример подаю? - всплеснул руками Керим. - Работаю, пока вы молитесь.

- Зумруд! - закричал Юсуп, издалека почуяв надвигавшуюся ссору. - Неси чуду́:!

На кухне послышался шум. Дибир внимательно посмотрел на Керима, как ни в чем не бывало продолжавшего уплетать баклажаны, и, прошептав «бисмиля», тоже принялся накладывать себе овощи. Вошли женщины с двумя дымящимися блюдами.

- Выйдем покачаемся, - тихо буркнул Мага Анвару на ухо, подергивая плечами.

- Возвращайтесь, пока не остыло, - попросила Зумруд, увидев их уже в дверях.

В маленьком внутреннем дворике совсем смерклось. Не слышно было за воротами ни криков уличной ребятни, ни привычной музыки, ни хлопков вечерних рукопожатий.

- Как-то тихо сегодня, - заметил Анвар, подскакивая к турнику и подтягиваясь на длинных руках.

- А склёпку можешь сделать? - спросил Мага.

- Да, смотри, я сделаю склёпку, а потом солнце вперед и назад, - запальчиво отозвался Анвар и стал раскачивать ногами из стороны в сторону, готовясь выполнить упражнения.

Мага, посмеиваясь, наблюдал за его кувырканьем.

- Э, беспонтово делаешь, дай я.

- Я еще не закончил, - отозвался Анвар, вися на одной руке.

- Слушай, по-братски кулак покажи! - воскликнул Мага.

- Ну, - послушался Анвар, сжимая кулак свободной руки.

- Вот так очко свое ужми, ле! - захохотал Мага, сгоняя Анвара с турника.

Потом спросил:

- А этот Дибир кто такой?

- Знакомый наш.

- Суфий, да? Эти суфии только и знают, что свою чIанду Пророку приписывать, - сказал Мага и, быстро подтянувшись несколько раз, спрыгнул на землю. - Башир, же есть, с нашей селухи, он меня к камню водил одному. Это аждаха, говорит.

- Какой аждаха?

- Вот такой! Устаз один народу сказки рассказывает. Жил, говорит, у нас один чабан, который чужих овец пас, а этот аждаха стал баранов у него воровать. Один раз своровал, второй раз своровал. И этот чабан, же есть, мышеваться тоже не стал. Э, говорит, возвращай баранов, а то люди на меня думают. Аждаха буксовать стал и ни в какую, бывает же. И раз, чабан взял стрелу и пустил в аждаху, и стрела ему в тело вошла и с другой стороны вышла. А потом чабан взял, попросил Аллаха, чтобы аждаха в камень превратился.

- И чего? Этот камень и есть аждаха? Похож хоть? - спросил Анвар, снова прыгая на турник и свешиваясь оттуда вниз головой.

- Там в нем дырка насквозь, короче. А так не похож ни разу. Башир верит, говорит, эта дырка как раз от стрелы, а голова, говорит, сама отвалилась потом.

- Что он, в горах камней, что ли, не видел? - засмеялся Анвар, продолжая висеть вниз головой.

- Там камней мало - место такое. Я Баширу сказал, же есть, бида это, бида. А он стал меня вахом обзывать. У этих суфиев все, кто им не верит, - вахи!

В доме послышались звуки настраиваемого пандура. Мага вынул телефон и присел на корточки:

- Сейчас марчелле позвоню одной.

Анвар запрокинул свое слегка угреватое лицо к небу. Молодой месяц слабо светил там, в неподвижности, едва вылавливая из тьмы недостроенную мансарду, торчащий из стены холостой фонарь и бельевые веревки. Вдруг чуть выше веревок испуганно метнулась летучая мышь. Анвар завертелся, тщетно силясь увидеть, куда она полетела. Меж тем звуки пандура в доме окрепли, и полилась протяжная народная мелодия, необъяснимо сочетавшаяся с этим вечером. «Вот интересно, - подумал Анвар. - Я вижу эту связь, а тот, кто играет или ест сейчас в комнате, - не видит».

- А про Рохел-меэр слышал? Село заколдованное. Праздничная гора! То видно его, то нет. Говорят... Алё, чё ты, как ты? - перебил Мага сам себя, склабясь в трубку и отворачиваясь от Анвара. - Почему нельзя? Нормально разговаривай, ё!.. Давай, да, подружек позови каких-нибудь и выскакивай... А чё стало?.. Я про тебя все знаю, ты монашку не строй из себя... А чё ты говоришь: я наезжаю - не наезжаю... Вот такая ты. Меня тоже не пригласила... А умняки не надо здесь кидать!..

Анвар зашел в дом. Юсуп, возвышаясь над столом, пел одну из народных песен, перебирая две нейлоновые струны пандура. Пение его сопровождалось ужимками и восклицаниями Керима «Ай!», «Уй!», «Мужчина!» и тому подобным. Раскрасневшаяся Гуля откинулась на диван, Дибир задумчиво смотрел на свой забинтованный палец. Зумруд беззвучно прищелкивала тонкими пальцами с осыпающейся мучной пыльцой, прикрыв глаза и поддаваясь течению напева.

Она видела себя, маленькую, в горском доме своей прабабушки, древней старухи, одетой в свободное туникообразное платье, слегка заправленное по бокам в широкие штаны. Под прабабушкиным ниспадающим вдоль спины каждодневным чохто прятался плоский обритый затылок, избавленный под старость от многолетнего бремени кос. Каждый день она уходила в горы на свой бедный скалистый участок и возвращалась, сгибаясь под стогом сена, с перепачканными землей полевыми орудиями.

Когда в селе играли свадьбы, прабабушка сидела с другими старухами на одной из плоских крыш, с Зумруд на руках, разглядывая танцоров и слушая шутки виночерпия. Черные наряды делали старух похожими на монашек, но в них не было ни капли смирения. Они нюхали или даже курили табак, читали друг другу едкие куплеты-экспромты, а вечерами ходили по гостям, закидывая внуков за спину, как стога сена или кувшины с водой.

Зумруд на мгновение представила соседский дом с большой верандой, покрытой ворсовым ковром. Там большая громкоголосая старуха покачивала самодельную деревянную люльку со связанным по рукам и ногам младенцем. Зумруд вспомнила, как щупала тогда детский матрасик с проделанной в положенном месте дырочкой. В нем хрустели пахучие травы, а в изголовье таился запрятанный нож...

Песня иссякла, и все захлопали.

- О чем это, Юсуп? - спросила Гуля, не знавшая аварского языка.

- О взятии Ахульго. О штурме главной твердыни имама Шамиля. Это я тебе примерно перевожу... Значит, много недель отражали мюриды атаки русских на неприступных скалах Ахульго, но врагов и вражеских пушек было слишком много... И тогда горянки надели черкески и сражались наравне с мужчинами, матери убивали своих детей и сами прыгали в пропасть, чтобы не достаться русским, дети с камнями кидались на врага, но крепость была взята, вот... Храбрый Шамиль все равно не попался в руки кяфирам, хоть и отдал в заложники любимого сына. Примерно так.

- Тогда иман был у людей, не то, что сейчас, - заметил Дибир.

- А мне так нравились наши старые певцы! - сказала Зумруд, убирая выбившиеся пряди за уши. - Сейчас, посмотрите, одна попса, мелодии все краденые.

- А мне Сабина Гаджиева нравится, - возразила Гуля.

Зумруд махнула рукой:

- Ой, я в них не разбираюсь. Сабины-Мальвины... Раньше ведь настоящими голосами пели, слова тоже сами сочиняли. Теперь этого не понять.

- Ну, вечно ты недовольная, Зумруд! - протянула Гуля, улыбаясь. - Как ты с ней живешь, Юсуп? Юсуп засмеялся.

- Да, ее дома не запрешь.

- Запирать не надо, - сказал Дибир, - женщина сама должна понимать, что Аллах не дал ей такой обязанности - обеспечивать семью, значит, пускай занимается домашними делами.

- Ты, Дибир, проповедь своей жене читай,- полушутя-полусерьезно обозлилась Зумруд. - А мне и так наши проповедники надоели. Идешь по улице- листовки суют, сядешь в маршрутку - газеты суют.

- Какие газеты?

- Ваши, исламские, - вмешался Керим. - Мне тоже надоели эти разносчики, честно говоря. Еще не отстают, главное. Сидим мы тут как-то в одном клубе, музыку нормальную слушаем. Вдруг является. Весь в белом, тюбетейка зеленая, пачка газет наперевес. Рустам ему нормально объяснил, что нам мешать не надо. Ушел вроде. Часу не прошло, снова возвращается. Наверное, забыл, что уже заходил.

- А ты бы взял у него газету и почитал! Тебе полезно было бы, - ответил Дибир.

Керим хихикнул.

- Мне полезно зарядку делать, давно, кстати, не делал, а время намаза мне знать не надо. Это для меня хапур-чапур какой-то. Бамбарбия, как говорится, киргуду.

- Ты все шутишь, а в Судный день шутить не захочется, - возразил на это Дибир. - Ты же ученым себя считаешь, а явные науки изучать недостаточно, надо сокровенную науку изучить.

Зумруд подошла к окну и распахнула его настежь. Огни в частных домах соседей почему-то не горели. Было странно тихо для этого часа. Потом где-то залаяли собаки. В комнате оживились. Зумруд оглянулась и увидела в дверях входящего Абдул-Малика в полицейской форме и с ним неизвестного усатого человека лет сорока. За ними в прихожей маячил Мага.

- А-а-ассаламу алайкум! - обрадованно затянул Юсуп, вставая навстречу гостям. Начались обоюдные приветствия.

Они дошли до маленькой мечети, незаметной под ивами. Во дворике вокруг фонтанчика, где совершалось омовение, толпились люди в тюбетейках.

- Странно, немолитвенное время, - заметил Шамиль.

- Ле, посмотрим, что там, - предложил Арип.

- Честно говоря, на тренировку собирался. Может, у них там свои движения.

Один из людей во дворе заметил их колебания и, приблизившись, стал приглашать внутрь.

Шамиль сопротивлялся, Арип настаивал и, в конце концов, они получили головные уборы, разулись и зашли в небольшое, устланное коврами помещение, разделенное и как бы расширенное маленькими куполами и разукрашенными столбиками. На коврах рядом с михрабом сидели два негромко споривших человека: один в полном богослужебном одеянии, в рубахе с высоким воротником и в чем-то вроде чалмы, второй в обычной рубашке в клеточку, с остриженной полукругом черной бородой. Между ними лежали раскрытые, исписанные вязью и кириллицей книги.

На коврах расположились слушатели, кто-то сидел по-турецки, а кто-то улегся на пол. Шамиль с Арипом устроились сзади, поближе к выходу.

- Хадис пророка, салаллаху алайхи вассалам, переданный имамом Муслимом, гласит, что человека от куфра отделяет намаз. Тот, кто не совершает намаз, хотя считает себя мусульманином, вероотступник, - говорил бородатый.

- Подожди, подожди, дай я отвечу, - мягко перебил его тот, что в чалме. - Тот, кто не выполняет намаз, близок к отречению от веры. Близок и не более. По словам пророка, салаллаху алайхи вассалам, переданным имамом Ахмадом ибн Ханбалем, тот кто не совершает намаз пять раз в день, если его простит Аллах, не войдет в рай с первыми. А если Аллах не простит его, то сначала будет наказан в аду, и только потом попадет в рай. А настоящих неверующих Аллах не простит никогда, согласно аяту тридцать четыре из суры «Мухаммад». Отсюда можно заключить, что не совершающие намаз не являются неверующими, а только близки к вероотступничеству.

- Имам Ахмад говорил абсолютно другое!

- Это было раннее мнение, от которого он позже отказался. Кто признает необходимость, но не молится, - грешник, и только тот, кто отрицает необходимость, - неверующий.

- Хорошо. Я вам такой вопрос задам. Почему вы, суфисты говорите, что шевеление пальцем при чтении ташшахуда - признак ваххабизма?

- Потому что шевеление пальцем - это просто показуха.

- Это мнение поздних ханафитов, которые пошли наперекор даже своему мазхабу, а посланник Аллаха сказал: «Поистине указательный палец в молитве действует на шайтана сильнее, чем железо». Некоторые считают, что можно им шевелить. Другие говорят, что нельзя шевелить. Оба эти мнения правильны, иншалла!

- В хадисах имама Муслима упоминается слово «ишара», что означает «указывать, подавать знак», но не «шевелить».

- Слово «ишар» имеет еще и значение «шевелить, двигать»:

Послышался гул голосов. Бородатый продолжил:

- Вот вы защищаете тех, кто не делает намаз, а придираетесь к простому шевелению пальцев! Разве вы не знаете, что первое, к чему призывал пророк, салаллаху алайхи вассалам, это таухид, единобожие, второе - это намаз, третье - это пост, потом - хадж, и так далее? Вы тех, кто не делает намаз, оправдываете, а тех, кто против нововведений типа мавлида обвиняете в нелюбви к пророку, салаллаху алайхи вассалам, то есть делаете им такфир. Как же так?

- Мавлид - больная тема у нас в Дагестане. И мы искренне не понимаем тех, кто настолько не любит пророка, что не радуется в день его рождения, кто не возносит хвалы Аллаху во время любого радостного события в своей жизни!

- Никто из вас не может привести довода в защиту мавлида, кроме того, что это хорошо и радостно, и наполнено якобы любовью к пророку, салаллаху алайхи вассалам. Но если это так хорошо, почему же в его времена никто не читал мавлид, и во времена его сподвижников, и во времена известных имамов-ученых? Мы не можем быть в шариатских знаниях выше, чем поколение Пророка, салаллаху алайхи вассалам, а мавлид появился аж через 200 лет после смерти имама Шафии. Первый мавлид сделали фатимиды, которые по словам Хафиза ибн Касира, да смилуется над ним Аллах, вступали в сговор с крестоносцами, брали у них деньги и были известны своей мерзостью! Так что это опасное нововведение!

- Вы как угодно хотите оправдать свою нелюбовь к пророку, салаллаху алайхи вассалам, - отбивался тот, что в чалме. - Вы даже считаете, что родители его в аду, что родственники его - обычные люди. Если бы вы любили пророка, салаллаху алайхи вассалам, то ходили бы на зиярат.

- Зиярат и поклонение могилам - это многобожие, а первое и самое главное, что нам завещал пророк, салаллаху алайхи вассалам, это таухид, единобожие. Вы же напрямую распространяете опасное идолопоклонство, возвеличиваете своих шейхов. Я даже не буду сейчас затрагивать целование рук!

- По достоверным хадисам Пророка, салаллаху алайхи вассалам, по примерам праведных сподвижников целование рук у ученых и родителей дозволено шариатом. Ибн Абидин сказал, что нет запрета целования рук алимов и благочестивых людей для получения бараката. Это сунна. Абу Дауд приводит слова Умм Абана, который утверждал, что люди из делегации Абдулькайса целовали пророку, салаллаху алайхи вассалам, руку и ногу:

Шамиль повертел головой. Сзади него уже сидели и слушали новые люди.

- Когда пойдем? - спросил он шепотом у Арипа.

- Стой да еще немного, - ответил Арип, поглощенно внимавший спору. - Может быть, объяснят, что творится:

- Не видишь, они просто цитатами меряются, - начал было Шамиль, но на него шикнули, и он замолк.

- Нужно держаться пути и понимания ас-Саляфу-с-Салих, и тогда у людей станет больше имана, жизнь станет справедливее, лучше, вы сами это почувствуете, - продолжал клетчатый с бородой. - Главное, что теперь распадается партия иблиса, партия тех, кто служит в госструктурах, тех, кто продают вечную жизнь за пятнадцать тысяч рублей в месяц. Таких мунафиков ждет наказание в могиле, так что пусть вас не опьяняет этот дуниял:

- Подобными призывами, вы сами же устраиваете фитну, смуту в рядах дагестанцев, провоцируете геноцид молодых людей, - прервал его тот, что в чалме.

- Это не мы устраиваем смуту, а суфийские стукачи, пособники кяфиров и врагов ислама. Как будто вы не знаете, кто толкает нашу молодежь на активный джихад! Я не сторонник такой бойни, я за медленные реформы и внедрение истинной религии. Но и лесных можно понять. Если среди полицейских, этих куфрохранителей, оказывается один хороший, иманистый человек, который начинает бороться против взяток, бюрократии, что с ним делают? Увольняют! Он остается без работы и тоже уходит в лес. Даже полиция уходит в лес! Но теперь это, иншалла, прекратится, кяфиры признали свое идеологическое поражение и отгородились от нас в панике:

- Я пошел, - сказал Шамиль Арипу и стал осторожно пробираться к выходу.

Арип вышел вслед за ним.

- Ты что, Шома? - спросил он, снимая тюбетейку и возвращая ее служителю мечети.

- Да заладили одно и то же. Я этих разговоров вот так наслушался, - Шамиль рубанул себя по шее ребром ладони.

- А может сейчас действительно люди изменятся? Теперь новое государство будет защищать не капитал, а истину, справедливость и мораль.

- Ты в это веришь?

- Ну, по крайней мере, мы избавимся от пропаганды глупости, от бессмысленных сериалов, от боевиков с трупами, от развратных реалити-шоу. Это прочистит мозги.

- Арип, чистка мозгов продолжится, только по-другому. На море теперь будешь только в длинных штанах купаться, а на свадьбах не будет ни музыки, ни танцев! Ты-то хоть глупости не пищи! - разозлился Шамиль.

- Успокойся, да, - удивился Арип. - Я все это в шутку говорю, тебя разыгрываю.

- Такие шутки мне всю печенку съели уже, отвечаю, - выпалил Шамиль и, широко расставив руки, с наслаждением потянулся.

Только Арип и Шамиль двинулись дальше, как за спинами их, во дворике под плакучими ивами началась возня и кто-то закричал:

- Кто здесь хIайван?

Побежали назад и увидели, как стоящий посреди высыпавших из мечети, человек лет сорока в зеленой расшитой тюбетейке напирает на краснощекого небритого детину в дешевой футболке с изображением задранного кверху указательного пальца на груди.

- Ты мне тут про ширк не выступай, я сам знаю, что такое ширк! - чеканил тот, что в тюбетейке. - Только и умеете, астауперулла, обвинять нас в многобожии! На себя посмотрите, харамщики!

- Продажные кяфиры вы! Язычники! - отрывисто строчил детина под одобрительное улюлюканье приятелей. - Предатели веры! Пляшете, как обезьяны, и скоро будете гореть в аду вместе с муртадами и джахилями! Сколько вы от них рублей получили?

- Астауперулла, этот заблудший баран мне что-то про деньги бекает! Вы сколько от бизнесменов получали? Говори! А кто, кто им флешки подкидывал с угрозами? Кто телефонную вышку взорвать грозится? Кто продавцов терроризирует? Мы что ли? Ваххабитские ослы! - плюнул человек в тюбетейке.

Тут толпа двинулась, качнулась, детина с приятелями полез к обидчику прямо через чужие головы, Шамиля хлестнуло полами чьего-то пиджака, кто-то заорал:

- Тормози, ле-е-е!

Выбежал мулла с призывом остановиться, но его уже не слышали и лупили кулаками, не глядя куда. Несколько выстрелов хлопнуло прямо под ухом у Шамиля, сцепленный клубок слегка разомкнулся и, выбравшись из связки тел, Шамиль заметил лежащее на обочине круглое тело. Он обернулся к дерущимся и выкрикнул:

- Стойте, да! Вы в человека попали!

Арип бросил оттаскивать какого-то свирепого бородача от вертлявого худосочного мужчины с четками и тоже подбежал к лежавшему.

- Полицейские не приедут, по домам прячутся, - уверенно бормотнул мужчина, задиравший вначале детину. Тюбетейку свою он потерял в драке и теперь держался за щеку.

Лежавший раскинул полненькие руки и, закатив бездвижные глаза, бессмысленно улыбался. На пухлом его лице торчала желтая бородавка.

По городам раскатывали черные приоры, рассыпая по пыльному асфальту обочин листовки с шипящим призывом признать Маджлис-уль-Шура, амиров и кадиев великого мусульманского имарата. Гнусавый голос из телевизора пьянил раскатистыми призывами: «Мы, машалла, изгнали кяфиров с наших земель, а теперь пришла пора укрепиться, расквитаться с пособниками нечистых, с теми, кто воровал, обманывал и потворствовал проискам Русни!»

Наконец черные флаги с саблями под выведенными арабской вязью словами «Свидетельствую, что нет божества, кроме Аллаха, и свидетельствую, что Мухаммад - посланник Аллаха» затрепетали на здании Правительства, а потом по слухам, разлетевшимся в горах, предгорьях и равнинах, члены дагестанского «Джамаата» торжественно встречали из Чечни предводителя Джихада. Ему присягнуло несколько тысяч незапятнанных еще кровью юношей, произнесших публично клятвенные слова баята.

Кадий призрачного государства вышел из тени и принялся устанавливать полевой трибунал для всех, кого приволакивали к нему за отказ от главных догм Салафии, за преданность какой-либо религиозной школе или ученому, за пагубные новшества, за вредные иносказания и чертовы суфийские пляски.

Девицы хоронили диски с популярными песнями глубоко под матрасы, а потом передавали друг другу страшным шепотом, что некую Нажибу из Ленинкента расстрелял собственный двоюродный брат и всего-то за то, что она отказалась прятать волосы, а Марину из Буйнакска закатали в бетон за развешанные по комнате плакаты красавчиков-музыкантов.

Что-то странное творилось со связью. Мировая сеть иногда оживала, и тогда лежащие в карманах телефонные трубки выглядывали на свет и с перебоем показывали то пеструю новостную ленту, то испещренные ругательствами, призывами, аргументами и контраргументами странички социальных сетей.

Но, едва забрезжив, виртуальная реальность снова меркла, вынуждая смятенных жителей припадать к радиоприемникам, откуда сквозь помехи сочились голоса зарубежных национальных редакций, вещавших на нескольких дагестанских языках. Голоса торжествовали, поздравляли, мечтали, благословляли, проклинали - и тем смущали окончательно.

Самым вездесущим и действенным было сарафанное радио. Молва носилась, меняя обличья и форму, донося невиданные вести про взбесившихся ботлихских коров или разом засохшие гергебильские абрикосы, про восстание в Мамедкале и Магармкенте и контратаку муджахидов, разгромивших сепаратистский Юждаг.

- У нас нет наций, у нас есть Аллах! - вещал телевизор разными голосами. Чеченцы и кабардинцы, балкарцы и ингуши, карачаевцы и дагестанцы забудут о границах и о своих джахилийских обычаях и встанут единым исламским фронтом под знаменем таухида!

Но множились и другие слухи - о силах, сплачивающихся в горах вокруг тарикатских шейхов, о тайном заговоре против салафитского правительства, о национальных фронтах, готовящих неожиданный удар и даже о новом движении воинствующих атеистов со смешанной, не то либеральной, не то коммунистической программой.

Люди, плутающие по столице, тут и там наталкивались на разлагающуюся плоть города. Из-под канализационных люков клокотала вода, провода искрили и обрывались, электричество вспыхивало и гасло. По улицам сновали старые женщины, скрюченные под газовыми баллонами, и охотники за продовольствием, спешившие на дежурство у порогов оскудевших магазинов, откуда уже исчезли многие товары.

Невестка погрузившейся в траур Фариды, недолго думая, сбросила пестрые кофточки, облачилась в чернейший никаб, на торговой лавке своей повесила черный флаг пробудившегося имарата и посадила за кассу покорного мужа.

- Теперь женщинам запрещают выходить на работу, - объясняла она Фариде, - так пускай думают, что всем заведует мой муж.

Другая невестка, жена Фаридиного богатого брата, прибежала в слезах и с порога запричитала:

- Хасан пошел к ним делиться, чтобы не закрыли завод! Они его разорят, а потом убьют! Скоро они и деньги поменяют, а на деньгах будет изображен Саудовский король, - продолжала братнина жена. - А ты видела, как много у нас стало палестинцев, иорданцев, арабов. Скоро в школах будут только на арабском обучать. А если честно, школ вообще не будет, только медресе. Так Хасан говорит.

И вправду на улицах то и дело попадались темнолицые, вооруженные до зубов иностранцы, придирающиеся к одиноким или не закрывшимся женщинам. Один из них даже стал наибом главы имарата, торопя его как можно скорее ужесточить расправы над упорствующими муртадами. Некоторые из очарованных Салафией юнцов считали этого наиба мессией, потомком пророка, который окончательно очистит ислам от чудовищных примесей, а муджахиды-ветераны били юнцов кулаками по макушкам и наставляли:

«Выкиньте эту шиитскую заразу из ваших мозгов! Не надо ставить наиба выше амира, а мессию выше пророка!»

Но мессия, Махди, все же явился. Сначала в Кумухе, потом в Левашах, а потом и в Куруше, на высоте в две тысячи пятьсот шестьдесят метров над уровнем моря. Один из жителей Куруша в самый разгар беспорядков спустился в новый равнинный Куруш, расположенный в Хасавюртовском районе. Обойдя вместе со своими последователями дворы и тухумы курушцев, ихирцев, мацинцев, смугульцев, лехинцев, хюлинцев и фийцев, этот угрюмый мужчина нарек себя знаменитым Махди, о котором предвещали хадисы.

«Он происходит из арабского племени корейшитов, как и все курушцы, то есть является потомком пророка, салаллаху алайхи вассалам, - толковали последователи. - А еще он родился в тысяча девятьсот семьдесят девятом году, то есть в тысяча четырехсотом году по хиджре, что и предсказывал ученый Бадиуззаман Саид Нурси. Он - первый истинный Махди, и должен стать вашим правителем, чтобы восстановить чистоту и силу ислама!»

Многие из тех, кто до этого живо верил в детей с именами Аллаха на спинах и в пчелиные соты с самопроявившимися цитатами из Корана, поверил и в истинного Махди и стал устраивать в честь новоявленного мессии шествия, петь гимны. Дом его дяди в новом Куруше превратился в место святого паломничества и был украшен цветами и зеленой материей, а на крыше засиял полумесяц.

Когда о Махди прознали во всем имарате и в новый Куруш полились подарки и подношения из соседней Чечни, совещательный орган Маджлис-уль-Шура забил тревогу. Дом дяди был оцеплен и подорван с четырех концов, хотя Махди и успел улизнуть куда-то на юг со всеми подарками.

Беспорядки продолжались.

Полная версия "Седой Кавказ" Канты Ибрагимова
http://sp95.ru/library/proza/item/sedoi-kavkaz?category_id=4

Тенгиз Гудава
Воспоминания о студенческой молодости в Москве.

В московских кабаках под пивной сенью
Витает, жив, Сереги дух, Есенина.
Идет гульба... О, тут такое, брат, услышишь,
Чего не скажут энциклопедистов тыщи!

Кабак московский - вещь неповторима,
Здесь в облаках хмельных и клубах дыма
Творится нечто, не передаваемое словом, -
Здесь сбрасываются вериги и оковы,
И в буйстве воли, ранами дыша,
Является загадочная русская душа.

Она поет, она кричит, зовет на помощь,
И в клочья рвет себя ее слепая мощь;
Вулкан вдруг извергается: вина, вина!
И исповедуется, и причастьем пьется осуждениевина.

Здесь одинокий стон сливается со всеми
В забытья мощный гул, пространствовремя
Тут вдруг расплющивается стакана дном,
И ширится все вкось, и сходится в одном:
Пред пьяной долей все равны и братия -
Тут коммунизм, и рай, и ад, и демократия!

Стоят за стойками рабочие, студенты,
И соль Москвы - зуи-интеллигенты;
Стоят военные, нацмены, иностранцы,
Стоят, сидят, лежат и вертятся как в танце...
Стоит, конечно же, незыблем, в сотни ватт,
Роскошный, вечно юный русский мат;
Все поминают чьюто мать повсюду...
Бежит из кружек пена на столы и блюда,
Бежит волной, огнем, ручьем, мочой,
И каждый саму истину глаголет и речет.

Проблемы здесь решаются большие:
Политика, вопросы пола, брака, и давно решили
Здесь основной вопрос трагедий: быть иль нет?
In vino veritas! Вся истина в вине!

Поэт стихи читает гневно, метко,
И на устах его дрожит прилипшая креветка...
"Пошел ты на...!!!" - Другой ответил то же, -
И на тебе, по самой да по роже!
"Спартак! Спартак!" - хрипит алкаш всегласно,
"Спартак - х***я! Да "Спартачок" ваш - мясо!",

"Цеска - конюшня!..", "... вот я помню, Нетто!..",
"Э... Русь погибла! Разве пиво это?!"
"... а я ее и так и так и так!!!"
"... погибла Русь",
..."Пивка!",
..."...ю мать!",
... "Спартаак!!!"
Пиво медовое липнет к губам,
Отчислили парня из Вуза: "На БАМ..." -
Бормочет - "Поеду! В Сибирь!
От этих проклятых московских дыр!"
Видать вконец развезло бедолагу:
"В Сибирь! На Колыму! В исправительный лагерь!"
..."Вас, девушка, как зовут?", "Меня? Лена...",
Знакомства, знакомства... - судьбы перемена.

Качнулись кругами высокие своды, -
Настал звездный миг ощущенья свободы,
Лучистого братства, хмельного веселья...
Давай выпьем вместе, Серега Есенин!
Давайте, друзья, выпьем! Вспомним те души,
Что здесь загубили года свои лучшие,
Что здесь отслужили молебны за здравие
Янтарного пива, усатых омаров
Горячих сосисок, тарани и воблочки,
Запитых хрустальной московскою водочкой...

А если всерьез, помянем и запомним
Сей минуты угар, бурной радости полный.
Поднимем тост за юность нашу, за мечту,
За то, чтоб было все о'кей, за ту,
Что наше пьянство обращает в ритуал
И наполняет жаждой счастья наш бокал!
За буйство жизни! За удачу! За успех!
За Русь! За Грузию! За Шар Земной! За всех!

...Шумит кабак, летит деньжонок стружка.
И мчится карусель быстрей - за кружкой кружка...
Студент карман скребет: пивка еще...

Я шел сквозь хмеля сети, шел...
Шел грязью бездорожья и трущоб
Я шел,
Шел,
Шел...

Хизри Ильясов "Лица кавказской национальности"

http://zanudа.оfftopic.su/viewtopic.php?id=10815

Не совсем современное

"ПЕСНЯ УЗНИКА".

Как трехлетний камыш, ты был строен

И высок, и красив хоть куда.

Как трехлетний камыш, был ты строен

И высок, и красив хоть куда,

Да ненастной осенней порою

Молодого согнула беда.

.

Семицветная радуга, рано

Ты померкла, сгорела дотла,

Семицветная радуга, рано

Ты померкла, сгорела дотла.

Началась на горах Дагестана

И в сибирскую землю вошла.

.

Были ноги в чарыки обуты.

Знали много дорог и путей.

Были ноги в чарыки обуты,

Знали много дорог и путей.

Да в Сибири железные путы

Их протерли до самых костей.

.

Раньше кости железными были,

Зубы были крепки и тверды.

Раньше кости железными были,

Были зубы крепки и тверды,

А теперь расшатались и сгнили

От железной тюремной еды.

.

Это белое тело когда-то

Наряжал я в беленую бязь,

Мешковина, груба, полосата,

В это тело сегодня впилась.

.

Суждено ли мне быть в Дагестане,

Где осталась семья и родня?

Суждено ли мне быть в Дагестане,

Где осталась семья и родня?

Где сидящие на годекане,

Может быть, позабыли меня?.

Крымские татары

Лиля Буджурова

Когда мы вернёмся домой всем народом,
Придётся вам вспомнить откуда мы родом,
Придётся вам вспомнить откуда вы сами
Незваными здесь объявились гостями.
Как станет невмочь быть послушными псами,
Мы милости вашей просить перестанем.
Мы гордость свою вековую припомним,
От скифов и тавров ведущую корни.
Когда мы вернемся, а мы все вернемся!
Однажды в степи иль горах соберёмся
И весело, с музыкой справим поминки
По вашим указам, по вашим дубинкам,
По сказочкам вашим о дружбе народов
В то время, когда нас лишали свободы!
Лишали Отчизны, Надежды и Бога,
Мостя из развалин мечетей дороги!
По вашей удобной сговорчивой правде,
Пайками оплаченной верности ради.
По вашей оплёванной внуками вере,
Что можно народы казнить для примера.
Когда мы вернёмся, поклонимся в пояс
Тому, кто хранит ещё память и совесть,
Кто нашим тиранам не пел алелую,
Как старшему руку тому поцелуем.
С того, кто нас подленько травит поныне,
Мы маску народных ревнителей снимем
И пусть они глянут в лицо нам открыто,
Не прячась за власти худое корыто!
Когда мы вернёмся, всё будет иначе,
И тот, кто нас топчет, пусть с горя заплачет,
Как плакали наши отцы на чужбине,
Когда матерей своих там хоронили.
Когда мы вернёмся, земля наша вскрикнет
И духов своих по ущельям окликнет,
Вернёт родники к долгожданным истокам
И пепел отцов возвратит их потомкам.
Мы слёзы утрём им, прощенья попросим
И слово дадим, что вовеки не бросим,
По воле своей ли, чужой ли, как прежде,
Ведь в ней наша память и наша надежда.
Мы в сердце любовь к ней сквозь всё проносили!
Не всем этот путь оказался по силе,
Но даже кто падал, тот знал, мы вернёмся,
Все вместе под небом родным соберёмся!"
1989 г.

'Моросишь, чухнул, соскочил, настигну. Жи есть!'

Рустам Апаев
блогер, Дагестан

Ну, почему мы так говорим? Этим сакраментальным вопросом об особенностях русской речи в устах представителей дагестанских народов задался молодой публицист и блогер Рустам Апаев.

Речь и используемые в ней грамматические формы и слова может многое сказать о внутренних проблемах отдельного человека и общества в целом. В Дагестане наблюдаются такие 'режущие слух' и 'бросающиеся в глаза' тенденции.

Любовь - ненависть

Нейтральные фразы вроде 'мне не нравится' в Дагестане нередко заменяются 'ненавистью'. Человек может сказать: 'я ненавижу белый шоколад'. Разница между 'я ненавижу' и 'мне не нравится' большая, особенно, когда это отражается на дальнейшем поведении человека. Если человеку не нравится белый шоколад, он его просто не ест. А когда ненавидит, начинает бороться против него, подстрекать других не покупать его. И это же наблюдается в отношениях между людьми.

Позиция 'если не с нами, то против нас' довольно распространена. И это отражается именно в языке, где нейтральные фразы вытесняются крайними суждениями, обостряющими противоречия и вызывающими на борьбу.

Ошибки согласования слов в предложении

'Красивый женщина, дорогой машина'. Это связано, думаю, с тем, что люди говорят быстрее, чем думают. Правильность формы высказывания отступает на второй план, а эмоции и скорость ответа - получают приоритет. Не зря многие замечают 'в Дагестане сначала говорят, потом думают'.

Использование глаголов с размытым смыслом и чрезмерной эмоциональностью.

'Моросишь, чухнул, соскочил, настигну', - часто можно услышать в самых обыденных разговорах.

Не раз замечал, когда люди разговаривают, то зачастую понимают друг друга искажённо. 'Ты моросишь' можно воспринять как 'ты придуриваешься (издеваешься)', 'ты подводишь, подставляешь', 'ты сделал что-то непонятное, объясни смысл' и т.д.

Так как люди склонны зачастую думать, что на них 'наезжают', безобидный смысл размытого глагола нередко воспринимается как глумление, агрессия, оскорбление, упрёк.

Когда смысл используемых слов в разговоре размытый и при этом добавляется экспрессия (чрезмерная эмоциональность) , это может привести к отторжению, прекращению диалога, укоренению недопонимая.

'Жи есть'. Думаю эта связка появилась из-за общения на неродном для большинства языке. Допустим аварец и лезгин общаются на русском, который знают хуже своих языков. И им приходится делать паузы, чтобы убедиться, что собеседник знает это слово на русском, либо, чтобы самому вспомнить его. 'Дорога жи есть (дорога? я правильно сказал это слово? не перепутал?), на ней светофор жи есть (понял да, это такой столб с лампочками). В итоге, получается куча словесного мусора.

Восприятие реальности

По-мнению психолога Ричарда Бендлера, использование грамматически неправильных форм, а также глаголов с размытым смыслом и неуверенное использование существительных, указывает на проблемы людей в восприятии реальности, пробелы во внутренней модели мира человека. Мы используем язык не только, чтобы описывать внутренний опыт, но и сам внутренний опыт тоже строится языковыми конструкциями.

И действительно, в разных не связанных между собой источниках всё чаще можно встретить термин 'инфантильность', которым описывают дагестанцев сами же дагестанцы. Это такое детское восприятие реальности, когда многие важные вещи и причинно-следственные связи полностью выпадают из сферы внимания.

Представьте, что надо нарисовать дом. Ребёнок рисует кривые линии, некое подобие стены, окно в середине, крышу треугольником, вверху солнце с лучиками. Человек постарше, когда рисует, уже следит за параллельностью линий (чтобы противоположные стены не пересекались), пропорциональностью объектов (дверь больше окна). А инженер может нарисовать исчерпывающий чертёж, с обозначением всех размеров, схемой электропроводки, вентиляции, отопления - и всё это на нескольких отдельных страницах, которые он может соединить воедино.

И таким же образом люди по разному могут представлять обыденные, но важные вещи: зарождение конфликтов и их предысторию, развитие взаимоотношений между людьми, экологическую ситуацию, экономику, спорные религиозные вопросы и т.д.

Практика показывает, что многие дагестанцы имеют слабое понимание реальности. Разумеется, это свойственно не только им, но и американцам, и россиянам, в общем, и другим людям нашей планеты. Но ситуация усугубляется тем, что люди здесь более склонны к здоровому образу жизни, физически развиты, импульсивны и деятельны.

Опасно, когда водитель мощной машины жмёт на газ, не зная правил движения и имея ограниченную видимость. Другая сторона медали: Кавказ является точкой пересечения интересов мировых держав, а Дагестан - самая больная точка Кавказа на данный момент. Как писал местный журналист: 'Директор РИА не понимает, в какой хрупкой, почти стеклянной республике мы живем, и здесь не подобает бросаться камнями'.

Следить за языком

Но как же прийти к улучшенному понимаю? Надо больше обращать внимания на мысли, уточнять их, выстраивать в последовательности, устанавливать связи между вещами. И, разумеется, это должно выражаться в языке, который мы используем. Язык - это не только индикатор нашего внутреннего восприятия, но и строительный материал этого самого восприятия. Не имея словарного запаса, мы не можем рассуждать о каких-то вещах.

А планомерно нарушая, казалось бы ненужные правила расстановки слов, в мыслях может образоваться полный бардак, который потом из головы перекочёвывает на улицы наших городов.

Напоследок, слова дагестанки по поводу убийства Саида Ацаева:

'Я чё знаю, я тоже особо ничё не знаю. Ну, он наш наставник был. Он нас вёл на правильный путь. Мы держались на нём. То, на чём Дагестан держался только, это был наш Саид Афанди. Он самый такой человек, то, что он делал, мы то и делали. Я не знаю, может это и вахи тоже замутили это всё'.
http://kavpolit.com/morosish-c...stignu-zhi-est/

***Асланбек ***

Ночь : волны Кубани бьют о скалы и с шумом рассыпаются на тысячи капель мерцающих, под полною луною, хрустальным блеском:
У брода, быстро, проворно, переговариваясь отрывистыми фразами партия абреков в четыре всадника переправляет уведенный за линией табун.
Асланбек предвкушает скорую встречу с Бати, возлюбленной своей, дочерью зажиточного дворянина Хасбулата, наконец то у сироты Асланбека, чьим богатством были лишь удаль и светлое имя предков, появился достойный калым:

Спустя неделю в кош, где прячется Асланбек приезжает его дядя Хаджимурат, озабоченный, спрыгивая с коня он решительным шагом подходит к хижине, у входа в которую стоит его племянник и обращаясь к нему возмущенным тоном говорит:
- Что ты наделал Асланбек? Теперь вся линия тебя ищет, утром приезжали казаки от моего кунака Миша- майора, тот просит выдать тебя и табун и на этом замять дело, а не то:
- Что не то? Угрожали?
- Да, говорит всю семью сошлют : в Сибирь:
- Но, я:
- Молчи, я не все сказал: - Проговорил Хаджимурат присаживаясь на корточки и указывая племяннику его место - Я знаю как сильно ты хочешь жениться на Бати, знаю что этот скряга Хасбулат без богатого калыма ее не отдаст: Но время сейчас тяжелое: Все горы подконтрольны Белому Царю: Сейчас очень, очень трудно укрыться в горах:

Аcланбек сидел молча, склонив голову и потупив взор. Хаджимурат после короткой паузы продолжил:
- Я как отец тебе и вот мое слово, завтра же я пошлю сватов Хасбулату, обговорим свадьбу, назначим как можно скорее, до тех пор находись тут, сторожи свой калым, я пришлю за тобой, тогда и приедешь, оденем тебя как надо и столы накроем, свадьба будет, а после отъедем по дальше в горы к Ибрагиму, он надежный, там и переждем:

Прошла неделя:
Утро в живописной долине Ажитогай начиналось протяжным призывом на молитву, с минарета мечети Шабаз аула разносился Азан, эхом откликаясь от скал, призывал правоверных к совершению утреннего намаза. Весенний воздух уже был полон щебетом птиц, друзья Асланбека подгоняли табун к усадьбе Хасбулата, а сам Асланбек направился к дяде Хаджимурату, тот как и обещал договорился о свадьбе и сейчас ждал его в своем доме.

Соседи и родственники заполнили двор Хаджимурата, дети бегали, женщины готовили угощения, Асланбек спешившись прошел в саклю где тетя Абидат, жена дяди, отвела его в дальнюю комнату там была приготовлена его свадебная одежда. Через несколько минут Асланбек в новом темно-бордовом щебкене (черкеске), белоснежно белой рубахе, дорогих красных сапогах, опоясанный серебряным кинжалом вышел на крыльцо, впалые щеки на его бледном сухощавом лице, несколько покраснели, уловив восхищенные отклики столпившихся во дворе людей, он сдвинул брови, не выдавая своего смущения. Серебряные газыри сверкали на солнце, высокий, хорошо сложенный, тонкий и плечистый Асланбек прошел сквозь гостей к кунацкой где в кругу своих старых друзей его ждал Хаджимурат.
Асланбек войдя в комнату, приложив правую руку к груди поздоровался с присутствующими - 'Ас-саламу алейкум!' Те отвечали - 'Алейкум ас-салам!' Хаджимурат поднялся с места, подошел к племяннику и ухватил его крепко за плечи:
- Какой ты стал, сынок, твой отец сейчас смотрит не тебя моими глазами - всегда холодные глаза Хаджимурата слегка смокли, он трухнул Аcланбека за плечи, улыбнулся и сел на свое место, присутствующие благородные, тонкие старики одобрительно, неторопливо заговорили.

Был полдень и настало время ехать за невестой.
С полсотни всадников окружали двор, подвезли свадебный фаэтон, вся процессия тронулась в другой конец аула где проживал Хасбулат:

В доме дворянина Хасбулата был свадебный переполох, ждали, ждали процессию, сам Хасбулат, тучный с красным лицом и рыжими усами расхаживал меж гостей, как всегда, недовольный, что то бормоча под нос, все же остальные присутствующие были в праздничном расположении духа:

Бати сидела в углу комнаты накрытая платком - шымылдыкъ, кругом сидели старые и не очень женщины оживленно обсуждая, калым и приданное, обсуждая сироту Асланбека и то как же она - Бати сможет с ним жить, привыкшая к достатку в доме бедняка: лицо Бати то тускнело, то вновь загоралось румянцем когда она вспоминала Асланбека, храброго, удалого, иногда наивного, но всегда искреннего, они тайком виделись у речки когда она спускалась за водой: и порой им даже не удавалось переброситься словом, и лишь обменявшись взглядами они расставались:

Недалеко прогремел выстрел, Бати вздрогнула, и вернулась от мыслей к реальности, затем выстрелы прозвучали еще и еще: Послышались радостные возгласы - Келедилер! Келедилер! (Едут! Едут!): сердце Бати учащенно забилось:

Всадники гарцуя въехали во двор, спешились и ввалились в дом невесты, ввели Асланбека, играла гармонь, стучал доул, Асланбек вошел в круг из старых женщин, ему поднесли угощение - сербет-су (медовую воду), он сделал пару глатков и как того требовал ногайский обычай передал чашу по кругу, своим друзьям, собравшиеся вокруг женщины оживленно щебетали, хлопали в ладоши, что то кричали, но внимание Асланбека было лишь на одной Бати, вот вошел - къыз атасы - молодой человек назначенный отцом невесты , он вывел молодых на крыльцо, играла музыка - той тарту, братья вывели невесту во дворе на танец, танцевали и в танце вешали на нее золото: После къыз атасы усадил невесту в фаэтон - корету

В это мгновенье, все остановилось: умолкла музыка, прошел шепотом гул: Казаклар! - (казаки)

Казачья сотня въехала в аул:

Подъезжая к собравшимся казачий майор Михаил Ермолаев поприветствовал присутствующих 'Доброго дня', в ответ была тишина, мужчины с недоверием смотрели на гостей, предугадывая последующие события, молодые джигиты схватились за рукояти кинжалов и пистолетов. Ермолаев дежурным тоном начал:
- Именем государя нашего, его Величества Императора Всероссийского, требую выдать хищника Асхадова Асланбека для справедливого суда и понесения заслуженной кары!

В ответ вновь молчание:
- Взять его! - скомандовал Ермолаев. Тут же несколько казаков спешились и поспешили исполнять поручение. Асланбек стоял во дворе исподлобья пристально всматриваясь в лицо казачьего атамана. Казаки уже подошли на расстоянии нескольких шагов когда молодые джигиты со всех сторон обступили Асланбека - Не отдадим!!!
Асланбек раздвинул друзей вышел вперед подошел к любимой: Бати укрытая платком зарыдала, прижав руки к лицу:
- Прости не удалось нам - прошептал он, силясь прикоснуться к ее руке:
Дядя Хаджимурат вышел на встречу:
- Сынок будь терпелив и Аллах сохранит тебя - он обнял племянника, крепко прижал к себе, он знал что возможно прощается с ним навсегда, знал, что другого выхода нет, что времена тяжелые и не выдай они Асланбека русские сожгут аул, и тогда прольеться много крови, знал, но не мог выпустить из объятий, тогда племянник силой высвободился, понурив голову произнес:
- Спасибо дядя за все, за все что ты сделал для меня.
Сказав это Асланбек решительно зашагал в сторону ожидавших его казаков, оседлав своего коня двинул вперед: лишь на последок обернувшись крикнул: 'Прощайте!'

Гордость сжигала сердце Асланбека он ехал среди казаков, все молчали, лишь Миша-майор, как его называли ногайцы, Ермолаев продолжал:
- Ну вот что ты наделал! Ну вот сдались тебе эти кони? Теперь сошлют в Сибирь: в кандалах: И меня с кунаком моим Хаджимуратом рассорил: еех:

Асланбек молчал, отряд приблизился к переправе через реку, река была бурная, обрывы высокие, мысли мелькали в сознании джигита, еще секнду и он решительно вырвав узду своего коня притороченную к седлу конвойного казака силой стегнул скакуна нагайкой, тот бросился вперед, Асланбек обняв шею своего жеребца бросился с высокого моста в быструю реку.
Казаки закричали: 'Держи!, Стреляй! Уйдет!' кони встали на дыбы пара всадников рухнуло наземь, остальные судорожно всматривались в бурные волны, но нигде не всплывали ни Асланбек ни его конь:
Поиски продолжались до вечера караулы выставлены были вниз по течению реки на 10 верст, но так никто и не увидел Асланбека, несколько раз наведывались казаки в аул, но и там никто его не видел, и лишь спустя неделю стало известно что Бати дочь Хасбулата исчезла, без следа, никто не знал куда она делась: Отец горевал, горевали родственники, говорили, мол, убилась она, но так ее никто и не нашел, и лишь один старик Хаджимурат с еле заметной улыбкой встретил эту новость, на закате всматриваясь в туманные чернеющие силуэты дальних гор:

Алиса Ганиева "Праздничная гора" полный текст
http://4itaem.com/book/prazdnichnaya_gora-416557

А это из кыркызского.

Молодость нации - моя молодость

Что мне дала независимость? Я помню только, что во время августовского путча я был в пионерском лагере, где нас называли пионерами только по привычке, и единственное о чем мы слышали - это то, что в Горбачева стрелял два раза какой-то пэтэушник, и что тот, перед смертью простил его.

Сразу же после лагеря я поехал в горы заготавливать сено для нашей живности и когда к сентябрю вернулся в школу, наша страна уже объявила независимость. Что мне дала независимость?

Я помню, как начал торговать тканями на 'обжорке' в Караколе, весной 1992 года, когда объявили свободу торговли, и как прятался от своих знакомых и одноклассников, стесняясь своего занятия. И как громко кричал, зазывая покупателей в Бишкеке, где я приторговывал картошкой, называя ее 'лечебной', зимой, полгода спустя.

Помню синьцзянские спортивные костюмы ядовито-зеленого цвета и почти пластмассовые бейсболки, и первых бизнесменов, одетых в них, которые говорили солидно - 'есть вагон македонских сигарет' и просили махорки.

Помню своих 'братанов' на скупке, мечтавших 'сломать' деньги у 'лохов-клиентов' и постоянно тренировавшихся в этом искусстве друг на друге. И других 'братанов', которые искали 'лохов' в игре с наперстками на толчке или в подземке у ЦУМа.

Как вез в троллейбусе миллион рублей и как мы 'опускали рубль' по ночам в магазине, когда ввели сом, и майский снег в тот день, когда он появился. Как за десять сомов скупил половину книжного магазина, когда средняя цена на книги была 10 тыйынов.

Как поступил в вуз собственными силами и как никто не верил этому. Помню одного ветерана, который не стал продавать свои ордена и медали, чтобы обеспечить обучение своих внуков в Бишкеке, хотя все дети просили его об этом. И другого ветерана, который, несмотря на протесты собственных детей, продал свои награды, чтобы отправить внучку на учебу, сказав что - 'мы воевали не за эти железки'...

Что мне дала независимость? Может знакомство с Богом и со всеми религиями и сектами, представители которых приезжали летом в Каракол, и мы ходили туда попить чай с печеньем, и пофилософствовать о делах неземных с иностранцами, бывшими тогда в диковинку?

Может щенячий восторг от всего западного вначале пути и возвращение к своим истокам сегодня. Или споры об истинности религий и путей к Богу соседом Исламбеком, ставшим потом протестантским пастором? Или может быть прикосновение к смерти, когда пришлось класть своих друзей ровесников своими руками, и видеть, как многие знакомые уходили добровольно из жизни, не выдержав натиска китайского проклятия эпохи перемен?

Может друзей сошедших с ума, описания которых сумасшедшего дома и своего пребывания там, удерживали меня от чрезмерных метафизических рассуждений? Или ощущение безнадежности существования и студенческие мечты о том, чтобы стать 'проектным' и получать зарплату в долларах? Может познание истории и культуры своих предков, которые оказались не такими отсталыми и реакционными? Или целый мир, открытый для общения и путешествий?

Что дала мне независимость? Помню, как мы вставали сами и хлопали Акаеву просто за то, что он есть на всемирном курултае кыргызов в 1992 году, и как мы резали барана и читали благодарственные молитвы после его свержения. Дудаева на курултае, обсуждение чеченских войн, и Баткенские события, из-за которых пришлось мне остаться в армии вплоть до зимы.

Помню, как удивлялся мужеству людей и пересматривал видео, привезенное другом из Китая, где два уйгура с арматурами в руках, обратили в бегство отряд спецназа и погибли от пуль. И как буквально через неделю после этого сам вытащил расстрелянного мужчину из его красного 'Ауди', заехавшего с флагом в периметр забора дома правительства 7 апреля 2010 года.

Помню сосредоточенные лица добровольцев в военкомате во время ошских событий в июне того же года и вздох облегчения провожающих, когда нашу группу оставили в Бишкеке и собственное отчаяние оттого, что не можешь - ничем помочь людям:

Что дала мне независимость? Я помню только свою глупую молодость, свои ошибки, свои потери, свой стыд, так похожие на все то, что произошло с моей страной. Свою счастливую молодость, свою студенческую любовь, свои открытия, свои путешествия и приключения, своих друзей и подруг, все то, что стало частью меня, сделало меня.

Я ни о чем не жалею и ничего не хочу менять в своем прошлом. Эти двадцать лет независимости создали меня, также как они создали мою нацию. Теперь я знаю цену своему голосу на выборах и цену пустым обещаниям политиков. Что многое зависит от меня и моего выбора и знаю, как защитить свое право на выбор и знаю, что это знают миллионы других кыргызстанцев.

Знаю, что становится больше людей у нас в стране, которые понимают пословицу, приведенную Махмудом Кашгарским - 'Лучше быть головой теленка, чем ногой быка'.
http://rus.azattyk.org/content...t/24389977.html

Что ни отрывок, то какая-то мутная хренутень о мышиной возне разных диких народцев, которым советская власть так и не успела привить культуру.
Любопытно - всю эту лабуду кто-нибудь вообще читает, помимо национально-озабоченных кавказоидов?

Александр Эбаноидзе
"Ограбление по-грузински"

Несколько лет назад меня ограбили - ранним вечером в Москве, на одном из главных ее проспектов. Ординарнейшее по нынешним временам событие не заслуживало бы упоминания, если б не некоторые подробности. Они оказались столь необычны, что вот уже который год я с удовольствием (и успехом) потчую ими слушателей. В сущности, по их настоянию и записываю свой рассказ.

Итак, событие преступления имело место четвертого декабря 1997 года, около девятнадцати часов, на Ленинском проспекте, примерно в полукилометре от Дома мебели - если ехать из Внукова. Однако, приступая к его описанию, я чувствую потребность отступить вспять еще часа на три.

:Я возвращался в Москву после затянувшейся поездки по Закавказью. Две недели сложились на редкость удачно. Стояла прекрасная погода, почти летняя теплынь, редкая в конце ноября даже на юге. Мне довелось пообщаться с коллегами, внушавшими профессиональную и человеческую симпатию; удалось кое-что сделать для журнала, который незадолго до того возглавил и каким-то, загадочным даже для меня, образом вытащил из кризиса: Подробностей было много, все они заслуживают воспроизведения, но не в этом сюжете. Здесь я буду конспективен.

В Ереване мы полдня провели с Грантом Матевосяном и Левоном Мкртчяном в летнем ресторане на горке, в зеленой выгородке из слабо пахнущей подстриженной туи - перед едой мои сотрапезники (или собутыльники?) ополоснули руки водкой 'Северное сияние', и я с удовольствием перенял этот жест, немыслимый в Москве: В Баку мы провели чудесный вечер на даче у Максуда Ибрагимбекова, стоящей на берегу Каспия в окружении экзотических деревьев, напоминавших картины Гогена: А в Тбилиси мне удалось получить аудиенцию у президента Шеварднадзе, и хотя встреча состоялась поздно вечером, после рабочего дня, он уделил мне целый час и был полон энергии и легкого гурийского обаяния:

В тбилисских редакциях и издательствах я повидал литераторов-земляков, захваченных, озабоченных или удрученных происходящими событиями. Среди них был Шота Нишнианидзе - блестящий поэт, равно органичный в выражении как эпической мощи, так и утонченного лиризма. Пожалуй, Шота относился к числу удрученных происходящим и откровенно делился со мной тревогами. Запомнилось его горестное признание: 'Я часто вспоминаю, как нас возмутили слова Валентина Распутина на писательском съезде о том, что грузинская нация больна. А сегодня, глядя на происходящее, порой думаю, что, может быть, этот проницательный человек со стороны видел больше нашего:' В день отъезда по моему настоянию Шота передал мне доверенность на получение гонораров за стихи, опубликованные в 'Литературке' и в 'Дружбе народов', - обстоятельство, сыгравшее впоследствии решающую роль:

Удачи закавказского турне продолжились в аэропорту: подходя к самолету, я увидел у трапа Колю Пшенецкого. Кроме земляческой приязни, в Москве нас связывал тот самый журнал, который мне удалось спасти: некогда Коля работал в нем художником, ему, в частности, принадлежит логотип 'Дружбы народов', похожий на китайский иероглиф, стилизованно изображающий двух нахохленных ворон.

Колю привели в Тбилиси печальные обстоятельства - кончина матери. Распродав и раздарив оставшееся добро (в том числе квартиру), он возвращался в Москву. Коля был возбужден и взволнован пережитым, к тому же, кажется, под хмельком. В самолете сели рядом. В кресле у иллюминатора уже сидел симпатичный грузин лет сорока пяти, назвавшийся, если не ошибаюсь, Дмитрием, как выяснилось впоследствии, директор одной из московских кондитерских фабрик.

Едва самолет набрал высоту, Коля подозвал стюардессу, попросил принести коньяк и предложил нам выпить за родителей - помянуть усопших, пожелать долголетия здравствующим: Его хрипловатый басок звучал проникновенно. Мы соприкоснулись пластмассовыми стаканчиками, выпили. Коньяк был превосходный - мягкий, душистый 'Греми'. У Дмитрия, самого молодого из нас, родители оказались живы; наклонясь к нему, Коля долго объяснял, как он должен ценить такое счастье и ни в коем случае, никогда не обижать стариков: при этом его глаза блестели от слез.

Погодя он опять подозвал стюардессу и попросил еще коньяка. Мы выпили по второй. Потом по третьей: Коля заметно успокоился. Он говорил так же много и проникновенно, но уже без слез. Его рокочущий бас, гармонично сочетающийся с хорошим коньяком, создавал уют. Есть такая категория людей, довольно редкий человеческий тип - точнее всего он воспроизведен в диккенсовском мистере Пиквике; для создания уюта им не нужны ни кальян с диваном, ни кузнецовский фарфор, достаточно физического присутствия. Таких людей, как Коля Пшенецкий, я советовал бы вербовать в трудные экспедиции, в Заполярье, на дрейфующие льдины - с ними даже сложенное из снежных блоков зимовье покажется обжитым и славным домом: Насколько же славным сделался для нас лайнер, наполненный ровным гулом двигателей и благодушным посапыванием вентиляторов!..

Когда, не дождавшись стюардессы (похоже, она уклонялась от очередного заказа), Коля отправился на ее поиски, Дмитрий удивленно полюбопытствовал, что за человек так щедро потчует нас дорогим коньяком - преуспевающий бизнесмен или:

- Он художник, - ответил я. - Книжный график, - и почему-то пояснил: - Из кавказских поляков, - словно происхождение должно было объяснить поведение Пшенецкого.

- Из поляков?! - удивился Дмитрий. - Да таких теперь и грузин-то не осталось!..

Коля вернулся с бутылочками 'Греми', распиханными по карманам. Отвинтив крышечки, разлил по стаканам.

- Я вас прошу! - взмолился Дмитрий. - Вы ставите меня в неловкое положение. Я сижу тут, затиснутый между креслами, и даже не могу выбраться, чтобы ответить вам тем же: Пожалуйста, не надо больше!

- Хорошо, - согласился Коля. - Выпьем за мягкую посадку, и все:

В аэропорту меня встретил шофер редакционной машины Рустам Галеев, Дмитрия - сотрудник его фабрики, элегантный молодой человек. Погрустневший и озабоченный Коля Пшенецкий сказал, что ему придется ждать багажа, и пошел к месту выдачи, а Дмитрий, которому наконец-то представилась возможность отблагодарить широкого попутчика, сообщил своему сотруднику, что они непременно должны подвезти до дома 'хорошего человека'. (Впоследствии Коля рассказал мне, что через неделю после возвращения в Москву Дмитрий заявился к нему с роскошным тортом, специально изготовленным на его фабрике.) У меня была только ручная кладь - чемодан и портфель; после слов Дмитрия я решил, что могу не дожидаться своего приятеля, и направился к выходу. Угрызения совести по поводу того, что оставляю Колю на чужое попечение, вязали по ногам, но я все-таки сел в машину:

Мы резво катили по Внуковскому шоссе, покрытому расшлепанной крупчатой жижей. Падал редкий водянистый снег. Рустам рассказывал редакционные новости. Миновали МКАД и развилку с проспектом Вернадского, в ту пору еще не реконструированную. Машин на трассе было мало, ничто не мешало дорожной беседе, приправленной анекдотами 'от Рустама'. Примерно около 'Дома туриста' нас стал обходить черный 'Рейндж Ровер', агрессивно-мрачный, как новорусский пахан в трауре по убитому корешу. Едва обогнав, он вдруг вильнул вправо и сбавил скорость. Рустам ударил по тормозам, но поздно - мы уже подчинялись не правилам дорожного движения, а законам физики. В результате наша хрупкая светлая 'Волга' врезалась в зад мощному, как танк, черному 'Рейндж Роверу'. Я чуть не вышиб лбом ветровое стекло и сквозь звон в ушах подумал: 'Это мне за брошенного Колю!..'

К нашему удивлению, черный 'Рейндж Ровер', который мог преспокойно катить дальше - наш удар был для него не чувствительней шлепка, - въехал на пустырь и стал, виновато притушив фары. Подойдя к нему, мы увидели за рулем то ли напуганного, то ли очень смущенного человека.

- Как ты ездишь! - грозно начал Рустам. - Ты что, второй день за рулем?!

- Виноват:

- Ясно, что виноват, но как нам дальше быть? - не ослаблял напора
Рустам. - Может, ГАИ позвать? - В отдалении у тротуара маячила милицейская машина.

- Нет, нет, не надо никого звать! - торопливо ответил хозяин 'Рейндж Ровера'. - Я виноват и все оплачу: Сколько скажете: Здесь недалеко моя фирма: Поедемте, и я заплачу, сколько скажете:

Скорее всего, странный фирмач был под 'кайфом' - такой пришибленный и рассеянно-отсутствующий у него был вид; единственное, что цепко держало сознание, это нежелательность встречи с законом.

Осмотрев разбитую 'Волгу', Рустам назвал кругленькую сумму, которая была принята без обсуждения, и они уехали.

Я походил вокруг изувеченной машины, исследовал покореженное железо. Бампер и передок были сильно вмяты, капот - в гармошку. Удивительно, что такой удар никак не сказался на громиле 'Рейндж Ровере'. Из чугуна он, что ли, отлит?!

С неба продолжал падать мокрый снег, дул ветер. Я предпочел залезть в машину и, устроившись поудобней, стал ждать возвращения Рустама.

Погодя откуда-то из сумрака проспекта возник молодой человек. Деловито подошел к машине, что-то сказал. Я не расслышал, приспустил оконце. Молодой человек наклонился, спросил:

- Как праиехать рэстаран 'Ханой'?

Я услышал сильно выраженный грузинский акцент, точнее - его мингрельскую разновидность, которой в точности соответствовала физиономия говорящего: конопатая, светлоглазая, с рыжеватой щетиной на мальчишеских щеках. Предвкушая его удивление, я невозмутимо ответил по-грузински, слегка имитируя мингрельскую интонацию.

- Чем калечить русский язык, давай я по-нашенски растолкую, как тебе проехать.

Молодой человек не отреагировал на родную речь, как будто услышал ее не в Москве, а в Поти или Зугдиди. 'Видно, много нас тут развелось:' - слегка озадаченный, подумал я и принялся объяснять маршрут. Я хорошо знал местоположение 'Ханоя', да и схема получалась простая, поскольку он находится на Профсоюзной. Молодой человек внимательно слушал, понимающе кивал. Потом разбитую 'Волгу' объехала красная иномарка с низкой посадкой и гоночным силуэтом, подобрала молодого человека, и мои земляки покатили в сторону центра. 'Зачем им 'Ханой', когда в Москве столько вкусных грузинских заведений?' - подумал я.

Погодя появился Рустам - хозяин 'Рейндж Ровера' не только выдал затребованную сумму, но доставил к месту аварии. Рустам сунул уемистую пачку в бардачок, еще раз осмотрел машину и сказал, что придется тащиться на буксире. Я выбрался из машины, вышел на мостовую и стал 'голосовать', а он полез в багажник за тросом.

- Что за черт! - услышал я через некоторое время.

- В чем дело, Рустам? Нету троса?

- Трос-то есть, - ответил он. - А вот твоего чемодана и портфеля нету.

- То есть как это?! - оторопел я и тоже заглянул в багажник. - Может, в салон положил?

- Еще чего!.. - проворчал он. - Исключено: - но на всякий случай заглянул в салон.

- В аэропорту не мог оставить?

- Скажешь тоже! Как всегда, сложил в багажник. - Он раздумчиво уставился на меня. - Что здесь было, пока я с этим типом ездил?

- Ничего: - ответил я и, сосредоточась, стал припоминать. - После того, как вы отъехали, я походил вокруг машины, осмотрел вмятину, потом сел и больше не вылезал. - И вдруг вспомнил: - Ко мне подошел паренек и спросил, как проехать в ресторан 'Ханой'. Оказалось - земляк. Мы с ним покалякали по-грузински. Потом он сел в красную иномарку и уехал.

- Все понятно! - Рустам сокрушенно покачал головой. - Пока вы калякали по-грузински, багажник и обчистили:

Мне вдруг отчетливо припомнилось, точнее, если воспользоваться классическим клише, я увидел мысленным взором, как, наклонясь ко мне почти лицом к лицу, молодой человек разок-другой глянул куда-то мимо: похоже, следил за действиями напарника, колдующего над багажником.

- Может быть, хоть номер иномарки запомнил?

- С какой стати? Я и не смотрел.

- Понятно! - Рустам в сердцах захлопнул багажник. - Что будем делать? Заявлять в милицию себе дороже. Ищи ветра в поле! Грабанули тебя земляки. Что унесли-то?

- В чемодане шмотки. Считай, полгардероба.

- А в портфеле? Портфель тяжелый был, я еще удивился.

- Бумаги и отборный коньяк, бутылок восемь, от Гурама Панджикидзе подарок.

- Эх, выпьют бандиты за земляка и спасибо не скажут!..

Мы стояли позади разбитой 'Волги', сокрушаясь и припоминая подробности. Рустам высказал предположение, что, может быть, и 'Рейндж Ровер' не случайно подставился, однако версия показалась мне надуманной. Попробовал запустить двигатель 'Волги', но тут же вылез, чертыхаясь. Казалось, он был расстроен не меньше меня. Я же сокрушался от беспомощности и бессилия и от того, что стал жертвой не тамбовских или солнцевских, а своих дорогих земляков. Ищи ветра в поле! В поле хоть есть шанс углядеть, а в Москве:

Нас долго никто не брал на буксир, машины мчались мимо, не замечая двух немолодых мужчин, уныло голосующих возле разбитой 'Волги'.

Вдруг от оголтелого потока отделилась красная иномарка - низкая посадка, гоночный силуэт, - мягко подрулила к тротуару и притормозила. Сидящий за рулем мужчина наклонился к дверце, обратился по-грузински:

- Батоно, можно вас на минуту:

Я направился к нему и, подходя, увидел на заднем сиденье свои вещи - чемодан и портфель. В сущности, это уже не было неожиданностью, я знал, кто их увез, но увидев воочию, искренне вознегодовал (перевожу дословно):

- Полюбуйся на них! На что это похоже?! Чем вы тут занимаетесь?!

- Работа такая, - по-русски ответил сидящий за рулем мужчина и сдержанной улыбкой смягчил как свой ответ, так и мою горячность.

Дальше он перешел на грузинский, и наш разговор быстренько съехал в привычную колею: из каких вы краев да откуда родом, какими судьбами в Москве и давно ли из Грузии?.. Движение по наезженной колее чаще всего приводит если не к общей родне, то к общим знакомым, однако для результата нужно время. У нас его не было, поэтому я успел узнать только, что мои грабители - беженцы из Сухуми и что им случалось проезжать мимо моей родной деревни. Совсем немало для короткого разговора. Впрочем, со мной разговаривал только сидящий за рулем мужчина - молодняк помалкивал, неспешно по цепочке передавая мне вещи.

- Ваше возвращение все меняет, - сказал я. - Слов нет, оно настолько все меняет, что я буду рассказывать о нем и здесь, в Москве, и там, у нас расскажу!..

Чемодан был возвращен с рук на руки и опять уложен в багажник. Но портфель, который ребята протянули мне, сильно полегчал.

- Э, нет! - сказал я. - Он был полный и очень тяжелый. Спросите Рустама:

Послушно, как дети, они поставили в портфель с полдюжины коньяка.

- Одну оставьте, - разрешил я. - Отметите нашу встречу. - Моя щедрость, несопоставимая с ихней, позабавила меня. - Ну все, ребята, счастливо! Советую сменить работу. А лучше возвращайтесь в родные края!

- Куда возвращаться? Ни кола ни двора:

- Тоже верно, - вздохнул я и, не зная, чем их обнадежить, добавил: - Дай вам Бог радости, как вы меня обрадовали!..

- Будьте счастливы, батоно, - отвечали они. - Гора с горой не сходится, а человек с человеком:

Мы расставались, довольные друг другом, с веселой легкостью на сердце. Я шагнул к нашей машине, к ее распахнутому багажнику, и тут услышал те самые слова, ради которых и взялся описывать свое необычное приключение.

- Извините, батоно! - сказал сидящий за рулем мужчина, и голос у него был не такой, как при разговоре в 'наезженной колее'. - У вас там бумаги, подписанные Шота Нишнианидзе: Это тот самый Шота Нишнианидзе - наш замечательный поэт?..

Я так и оторопел. Обернулся изумленно.

- Ну вы даете! С ума сойти! Вы не только машины грабите посреди Москвы, но и поэтам цену знаете!..

Сидящий за рулем мужчина со смущенной улыбкой покачал головой. Красная иномарка объехала нашу 'Волгу' и влилась в пестрый поток машин:

В сущности, ничего загадочного. Все просто. Зарулив в темный проулок, они покопались в вещах, порылись в бумагах и обнаружили доверенность Шота Нишнианидзе, переданную при нашей последней встрече. А дальше: А дальше вмешалась поэзия. Поистине, нам не дано предугадать, как наше слово отзовется!..

За прошедшие годы я десятки раз рассказывал эту историю - и в застолье, и в студенческих аудиториях, и случайным попутчикам, но тот, кому она предназначалась прежде всех - главный герой, волшебник, своим поэтическим словом преобразивший грубый житейский анекдот, так и не услышал ее. Меньше чем через год Шота Нишнианидзе - волоокий молчун с внешностью чемпиона-тяжеловеса, умер от скоротечной болезни.

Что ж, дорогой Шота, вместе с твоими стихами, вместе с воспоминаниями о нашей молодости мне осталась и эта притча о наших лихих земляках и силе поэтического слова:

Перечитав написанное, я вдруг задумался: из упомянутых друзей-литераторов сегодня нету в живых не только Шота Нишнианидзе, но и Гурама Панджикидзе, Гранта Матевосяна, Левона Мкртчяна: Как повыкосило! А ведь они едва переступили за шестьдесят - не возраст для кавказца!..

Что и говорить, трудно писательской братии дается реставрация капитализма: душа ноет, сердце болит, почки отказывают, желудок не принимает:

'Я больше не пишу', - сказал мне Грант в ресторане на горке, в выгородке из подстриженной туи. 'Почему?' - спросил я. Он пожал плечами: 'Когда заглядываю на несколько лет вперед, не вижу девушку, читающую мою книгу:'

Но это уже другая тема. Или все та же?..

Реваз Мишвеладзе "Признание"

Прежде в тюрьме сидеть не доводилось, но слышал, что в камеру частенько подсаживают 'наседку'. Наседка - курица на яйцах, верно? Ее и с махонькими цыплятками так кличут, пока цыплята не подрастут и не оперятся. Почему подсаженного в камеру стукача прозвали наседкой, не знаю, не смогу объяснить. То ли оттого, что ему надо из соседа по камере признание 'высидеть', расколоть ласково, то ли из-за болтливости - квохчет с утра до ночи, пока ты случайно не проболтаешься:

Может быть, ты и есть та 'наседка', кто вас разберет: Но знай - если даже на кресте меня распнут, от первоначальных показаний не отрекусь, буду до конца на своем стоять. Я прохожу по делу за кражу оружия с дивизионного склада 'с целью коллекционирования и использования не по назначению'. И точка. Все. Хоть режь меня. 'С целью коллекционирования' - значит, что я не воспользовался оружием для убийства-запугивания. Я любитель оружия. Хобби у меня. Страсть такая. Коллекцию собираю.

Говорят, прожженный, классный адвокат сможет перенести слушание из трибунала в гражданский суд. Тогда мое дело в шляпе, и магарыч, считай, за мной. Ну, а коли не удастся, велю жене продать дом и дать 'на лапу' председателю трибунала.

Деньги с каждым днем цену теряют, слабеют, что б им сгореть, а дать надо основательно. Ну, ничего, другого пути не вижу, придется раскошелиться. Отсижу года два, выйду и как-нибудь устроюсь, без крыши над головой не останусь. Было бы здоровье, а пока человек жив, он что-нибудь придумает. Главное, чтобы не было войны.

Значит, обвиняюсь я в похищении с дивизионного склада двух автоматов Калашникова, одного пистолета системы Марголина и пятисот шестидесяти ручных гранат. Вот ты - положи руку на сердце и скажи - веришь ты этому? Да как можно с военного склада оружие похитить?! Военный склад - это тебе не сараюха эмтээсовская, которую глухой сторож Чиче Кварквахидзе ломиком закладывал и откуда мы с братишкой по ночам удобрение таскали - в его же ведрах, между прочим, в кварквахидзевских.

А что касается, допустим, налета на склад с целью похищения оружия, то об этом даже говорить смешно. Напади на дивизионный склад, если такой смелый! Да на стрельбах фанерной фигуре столько пуль не достается, сколько ты получишь. Похитить три единицы огнестрельного оружия и пятьсот шестьдесят ручных гранат! Шутка ли?! Обалдеть можно!..

Между прочим, по-моему, они и сами понимают, что не похищал я оружия и силой не отнимал. На вчерашнем допросе котище-майор вкрадчиво так спрашивает:

- Мы тут одни, без протокола: скажи, признайся, где и как увел у солдат оружие?

И ведь непохоже, что в подпитии. Да если б даже вдупель был пьян, я бы ему не доверился, нет.

- Что значит - увел? - спрашиваю. - Что я, в бабки с ними резался или пари выиграл?! Со склада украл, для пополнения коллекции, и кончим на этом.

- Ладно, ладно, раз тебе так лучше нравится. Мне что! О себе подумай - каково десять лет на лесоповале сосенки пилить.

- Что делать, - говорю. - Получу по заслугам. Виноват - терпи.

Перед тем, как меня назад, в камеру отправить, он проговорил раздумчиво:

- Чудной вы все-таки народ - грузины. Ей-богу, не поймешь вас! Думаешь, кто-нибудь оценит твой поступок, поймет, зачем это делаешь?! Или солдаты вспомнят после дембеля, от чего ты их спас?! Мой вам совет: не живите фантазиями, пора с этим кончать. Возвращайтесь на землю. Иные времена на дворе, друг ты мой г и н а ц -
в а л и: двадцатый век на исходе:

Так вот, если ты 'наседка', на твоей совести будет мое признание. Только предупреждаю: не утруждайся и до начальства его не доводи, даже если пригрозят распилить на части, отрекусь, скажу, что ты все выдумал, и тебя же в дураках оставлю. Ну, а коли ты порядочный человек, запомни мою историю. Кто знает, что нас ждет. Сегодня не то что заключенный, на воле никто не гарантирован, что ему башку не раскроят. Который год при каждом выходе из дому жена, как на войну, провожает: И я ее понимаю:

Ну вот, хочу почему-то, чтобы ты знал правду. В любом случае ты раньше отсюда выйдешь и, если встретишь порядочного человека, можешь ему пересказать: Не всякий день человек готов к признанию. Мы так опутаны своими тайнами и секретами, что порой и на исповеди о многом умалчиваем.

Значит, началось так: есть у меня старая-старая 'Волга', первого выпуска, бокастая, с оленем на капоте, неделю назад двадцать семь лет сравнялось, как ее купил. После суда по приговору, скорей всего, ее отберут - конфискация имущества. Жена сообщила, что после моего ареста ее сразу опечатали. Только бы забрали, видит Бог, убиваться не стану! Не машина, а наказание, драндулет! До такого состояния дошла - три дня ремонтирую, чтобы часок поездить.

Не знаю, автомобилист ты или нет, но можешь поверить на слово: у нас запчастей и на новую машину днем с огнем не сыскать, а на старую 'Волгу': Всю кровь она мне высушила! Кто-то, уж и не помню кто, на толкучке подсказал. 'Ты бы, - говорит, - в воинскую часть заглянул, если где найдешь, так только там'. Как сейчас помню, правое переднее колесо восьмерку писало, подшипник был нужен, весь город исходил вдоль и поперек, как попрошайка. Нету!

Пятница была. Прошлогоднюю историю рассказываю. Слива уже давно отцвела, персики цветут. Прихожу к воинской части, что на берегу Риони, под ближней грядой.

В воротах солдат с автоматом, не пропускает, само собой - все по уставу.

Я говорю, тут у вас наверняка склад имеется и автопарк, так мне бы того человека, кто на складе работает.

Солдат, веснушчатый такой, короткорукий, услышав про склад, приоткрыл дверь в помещение и кого-то кликнул.

В приоткрытую дверь вижу: лежит на топчане сержант-сверхсрочник, ноги в сапогах на подоконник задрал. Впускай, говорит. Это про меня. Солдат головой на дверь кивает - заходи, дескать. Я и вошел.

Сержант повернул голову ко мне, а ноги на подоконнике поудобней устроил.

- Чего надо? - спрашивает.

- Подшипник, - говорю, - нужен для старой 'Волги'. Того и гляди, - говорю, - колесо отвалится.

- И больше ничего? - Кончиком раскрытого ножика приподнял фуражку со лба.

'Издевается, что ли:' - подумал я, но промолчал.

- Эй! - крикнул он солдату. - Звякни Сидорову, пусть идет.

Солдат покрутил телефон и крикнул в трубку:

- Сидоров, выйди на КПП, тут к тебе:

Не прошло и минуты, появился старшина Сидоров - мой погубитель! Глаза опухшие, как со сна, физия красная, солнцем обожжена, носина плоский, про таких говорят - утконос. Как старинный друг, обнял меня за плечи, вывел из помещения и спрашивает:

- Что надо, братан? В чем нужда?

- Так и так, - отвечаю, обнадеженный. - Нигде подшипник не могу достать. Устрой, ради бога, а уж я в долгу не останусь.

Он поскреб в затылке, зажмурился.

- Пятерку, - говорит, - будет стоить.

- Да ладно, - отвечаю, - Чего там! - И две трешки в карман гимнастерки ему сую.

Он руку мою строго так отводит.

- Ты что! Рехнулся! Здесь я у тебя денег не возьму. - И глазами кругом повел. - Следят.

Дело происходит месяца через два после апрельских событий, и военные еще нервничают, не очень нам доверяют.

- Ты, - говорит мне Сидоров, - ступай к пролому в ограде возле старого тополя, туда и принесу твой подшипник. Следи за мной издали. Когда отойду, заберешь. А деньги под белый камень подсунешь - он в проломе лежит. Понял?

Как не понять. Ушел я за ограду, поглядываю издали. Вскоре вижу: идет Сидоров к пролому - с ящиком на плече. Положил, как условились, и назад.

Я еще тот конспиратор: вроде как между прочим подхожу к ящику, а в нем полно подшипников! Размеры любые! А поверх ящика записка: 'Какой размер нужен, не понял. Бери все за десятку. Если что понадобится, на КПП не ходи, звони по телефону. Только о деле молчок - скажешь при встрече'.

Я усовестился и не десятку под камень сунул, а четвертной. Вскинул ящик на плечо и домой. А товару в нем, считай, на все сто. Надо же, какую кормушку дармовую нашел! Радуюсь, как на крыльях лечу:

Чтоб не утомлять тебя, скажу: с тех пор, чуть что понадобилось, звонок моему Сидорову, и дело в шляпе! Благодаря старшине я на своем драндулете, на старушке бокастой, сменил карбюратор, карданный вал, тягу, покрышки и даже клапаны на двигателе поменял.

Забыл одну деталь упомянуть: на третий или четвертый раз Сидоров осторожно так намекнул, что нам лучше расплачиваться не деньгами, а водкой, по той же
цене - 'если тебе, конечно, не трудно:'.

Какой же труд! Тогда еще водка, слава богу, в магазинах стояла, бери сколько хочешь. А потом, когда исчезла, стал я с моим благодетелем домашней чачей расплачиваться, а она у меня, можешь поверить, хороша, Бог даст, когда-нибудь отведаешь:

Потом пошли эти новые дела, будь они неладны, смута, разбои, тут осетины с абхазами бузить стали, там чечены из-за хребта принялись нам грозить, я и подумал: ежели они вооружаются, не худо бы и мне какую-никакую флинту ржавую завести, на душе спокойней. Собрался с духом и заявился к моему Сидорову.

Поначалу, когда объявил ему, автомат, дескать, нужен, он призадумался, но не сказать, чтобы возмутился.

- Жди, - говорит, - здесь.

Ушел, а минут через десять вижу - идет ко мне молоденький лейтенант, китель внакидку, под кителем тельняшка.

Подошел, смерил меня взглядом.

- Чего тебе?

- Ничего, - говорю. - Приятеля жду.

Прокашлялся он в кулак и спрашивает:

- Тебе, что ли, автомат?

- Какой еще автомат! - возмутился я. - На кой мне автомат! Мне, - говорю, - знакомый приятель из вашей столовой молочный бидон обещал.

- Не темни, - говорит. - Меня Сидоров послал, а он в столовую даже пожрать не ходит. Твое дело будет стоить двести рублей.

Я тогда цен не знал, дороговато показалось.

- Так уж и двести! Вон в других местах по сто навязывают.

А он:

- За сто, верно, списанный или некачественный. Ты чьи-то автоматы с моим не ровняй! Новенький, пристрелянный, работает, как часы. Я тебе уважение оказываю, как сидоровскому дружку, иначе бы и слушать не стал. Ты что себе думаешь? А если кто узнает?! На такой риск ради тебя иду: я же не все себе, понял? У меня свой расход; половина майору:

Пока говорили, я чуть не передумал. Господи, твоя воля, на что мне автомат! Ведь, если попадусь, с меня шкуру спустят. Но лейтенантику до того захотелось его продать, что невозможно было отказаться, неловко как-то:

На другой день, как условились, вынес лейтенант своего Калашникова, покрутился возле пролома в стене, потом положил его в дупло старого тополя и, насвистывая, пошел назад.

Погодя и я, насвистывая, подошел к дуплу, сунул тот автомат за штаны, под пиджак, а двести рубликов под камень. Шито-крыто:

Не прошло и месяца, как пришлось мне менять на своем драндулете переднюю фару. Разумеется, звоню Сидорову, кому же еще!

Он обрадовался, разволновался:

- Куда ты пропал! Я тебя ищу! На ловца и зверь! Приходи к двум часам к гарнизонной бане, буду ждать!..

Я встревожился: уж не беда ли какая? На всякий случай завернул автомат в целлофан и зарыл у забора под кустом боярышника. Хорошо еще, дети были в школе и жена на работе - не видели.

В два часа встретился с Сидоровым. Он и говорит.

- У нас, - говорит, - хороший человек автомат продает, не нужен ли кому?

- Да я и с одним не знаю, что делать, куда девать! - закудахтал я. - На что мне два! Я по поводу передней фары звонил:

- А ты, - говорит, - купи второй и припрячь, вдруг понадобится.

Я отказался. Категорически. Но вцепился, как репей: 'Купи да купи, пока дают, потом пожалеешь. Это такой товар, что цена на него будет только расти. Не поверю, чтобы кому-то из твоих дружков-знакомых не понадобился: Да и человек хороший продает'.

- Ладно, - говорю, - порасспрошу людей, через два дня позвоню.

На работе кому ни предложил, все замахали на меня руками: вот еще - деньги на автоматы тратить! В конце концов зятя уговорил. Если начистоту, долго упирался, ворчал, а я ему внушал: это, говорю, тебе не кухонный комбайн и даже не стиральная машина, а автомат Калашникова, ему цены нет, кто понимает! Сдался зять: 'Черт с ним, с твоим Калашниковым, ради тебя покупаю, так и знай. Прячь теперь, чтобы мальчишки случайно не нашли и не набедокурили'.

Врать не стану, владельца второго автомата я не видел, Сидоров сам его вынес. 'Личное оружие капитана, - говорит. - Сначала триста запросил, но по старой дружбе уступил за двести'.

Прощаясь, записал мой телефон и адрес. 'Привык, - говорит, - скучаю по тебе, хоть узнаю, где ты да как, будем иногда перезваниваться:' И грустно так посетовал. 'С выпивкой, - говорит, - совсем плохо стало, на днях замполит зашел на огонек и сильно осерчал, что не смогли ему ничего налить: Так что, с твоего разрешения, буду порой названивать, а ты, если что понадобится, звони, не стесняйся, всегда рад помочь. Ты мне как старший брат стал, запчасти тебе достаю, железки, как говорится, какой еще с меня прок - мясо мое несъедобное, кости - дрянь:'

Очень скоро выяснилось, что я допустил непоправимую ошибку, когда записал Сидорову свой телефон и адрес.

В неделе семь дней, верно? Так он минимум десять раз звонил!

Для почина за три бутылки 'поднес' мне револьвер системы Марголина. Считается, что Марголин - спортивное оружие, но с тридцати шагов трехсантиметровую доску насквозь пробивает, вот тебе и спортивное: Как-то поутру заявился ко мне домой: из Москвы, видишь ли, группа офицеров приехала, командированные, позарез нужны бочонок хорошего вина и пара литров чачи.

Сам посуди, мог ли я - грузин, отказать русскому человеку в такой просьбе!

Пока ходил за вином и чачей, он положил в кресло на веранде четыре аккуратных свертка. На вопрос 'Что у тебя там?' отвечает: 'Пустяк: Не обращай внимания, в первый раз в твоем доме, не мог же с пустыми руками прийти:'

Проводил его до калитки, вернулся, развернул те свертки и увидел четыре гранаты - подарок старшины.

Я уж, верно, тебе наскучил? Остальные пятьсот пятьдесят шесть гранат попали в мой дом примерно тем же путем.

Случалось, часами не брал телефонную трубку, тогда он заявлялся лично: 'Что-то у тебя телефон барахлит, который день не могу дозвониться:'

Я предпочел сам являться по вызову к пролому в ограде, где меня ждали тщательно завернутые в газету ручные гранаты. Совал их по карманам, как увесистую айву, а в нишку, за белым камнем ставил литру чачи.

Ты можешь спросить: на кой черт мне столько гранат? Правильный вопрос. Да не нужны они мне - ни одна! В подвале у меня старый дедовский квеври зарыт - еще при моем отце треснул так, что для вина не годится, я и складывал туда те гранаты, будь они неладны: Сказать по совести, не хотел приучать Сидорова к дармовой чаче. Да и он парень самолюбивый, и у него своя гордость - даром ничего не брал. Поэтому где-то в глубине души я надеялся, что кончатся на складе гранаты и отстанет.

В последние две недели звонков двадцать насчитал и, клянусь сыном, каждый раз отказывал. Все, говорю, вышла вся чача. И гнать не из чего: Врал, конечно, но решил отучить дружка и от себя, и от чачи.

А в конце ноября простудился, слег. Третий день на работу не хожу, отлежусь, думаю, чтобы во что посерьезней не перешло.

Звонит Сидоров: так и так, говорит, сообрази, как брата прошу, что-нибудь, чача нужна позарез, не подведи!..

- Какая, к черту, чача? - отвечаю я. - Простудился, с температурой лежу. И вообще даже здоровый не смог бы тебе помочь, больше не гоню чачу, аллергия на нее, врачи категорически запретили:

И часу не прошло, как заявились с визитом - Сидоров, солдатик короткорукий и знакомый лейтенант, тот самый, что продал первый автомат.

Подсели к кровати, расспросили о здоровье. Судя по всему, моя болезнь сильно их обеспокоила. Солдатик сообщил, что от простуды бабка научила его разводить в водке ежевичное варенье - очень помогает. Лейтенант посоветовал три ложки липового меда на стакан водки - три раза перед едой, на другой день будешь как огурчик. Когда же и мой Сидоров предложил хорошенько водкой натереться, принять на грудь и положить на лоб водочную примочку, я сдался - встал, оделся потеплей и велел жене накрывать на стол.

После девятого тоста лейтенант затянул протяжную степную песню и, пока не допел, не отрывал от потолка тоскующего взгляда. Потом обнял меня за шею так, что чуть башку не свернул, и поцеловал в губы. Оторвался, не выпуская из рук моих ушей, и опять припал - чуть не задушил, ей-богу. Когда же я кое-как высвободил голову, со слезами на глазах сообщил:

- Братан, знакомый подполковник БТР продает. Недорого. Хорошему человеку. Ты мне друг, братан, а потому уговорю за полцены уступить.

- Мне еще танка не доставало! - засмеялся я.

А он:

- Напрасно смеешься! Купи, не прогадаешь. Скиньтесь несколько соседей - и в складчину. Скоро придут такие времена, что без БТРа в магазине хлеба не купишь. Вы, братан, на такой широте живете, что каждый третий грузин должен иметь БТР или броневик, иначе вам хана!..

Ровно через неделю после этого застолья прибегает ко мне Сидоров ни жив ни мертв.

- Все пропало! - шепчет. - Я погиб! Проверка из округа! Нагрянули без предупреждения. Так что трибунал мне грозит как пить дать: Или даже расстрел! - Присел на корточки у камина и заплакал, как мальчишка. - А ведь я даже жениться не успел: Что мне теперь делать, бедовая моя головушка!..

Жалко мне стало парня, сердце от жалости заныло.

- Что ты, Сидоров! - говорю. - Что ты! Не убивайся так! Забирай назад все, что мне надавал, и незаметно верни на свой склад. У меня все под рукой, в целости и сохранности, разве что трех подшипников недосчитаются.

А он за голову хватается.

- Склад опечатан, теперь туда иголки не пронести. Пропала моя головушка, нету мне спасения!..

Поплакал, попричитал, потом встал и высморкался. Уходя, обернулся и долго так, задумчиво на меня посмотрел.

Я сразу понял, что он задумал.

В тот же вечер меня арестовали.

А еще через три дня генерал прямо в телевизоре объявил: 'Житель города Кутаиси Сашура Микаутадзе похитил с военного склада два автомата Калашникова, один пистолет системы Марголина и пятьсот шестьдесят ручных гранат'.

трудно писательской братии дается реставрация капитализма: душа ноет, сердце болит, почки отказывают, желудок не принимает

Василий Голованов "Восхождение в Согратль"
http://magazines.russ.ru/druzhba/2012/2/go11.html

Заур Багиев "Брат"

Костер медленно догорал: Небосвод, кусками видимый сквозь густые кроны деревьев, заметно бледнел, растворяя в себе еще мерцающие, но уже редкие утренние звезды. Рваные серые облака медленно плыли, собираясь над лесом в угрюмую серую массу. Светало:

Удобно облокотившись на мягкую подушку седла, Ахсартаг не мигая, смотрел на постреливающие искорками тлеющие угли костра и о чем-то думал. Время шло. 'Надо бы поспать', - горец вяло пошевелился и устало закрыл глаза.

Трек-к-к-к...

Мгновенно очнувшись, Ахсартаг инстинктивным движением нащупал отполированный приклад неразлучного карабина и замер: 'Зверь или человек?' Привстав, он несколько мгновений настороженно всматривался в сумрак окружающего леса.

Показалось. Он расслабился, и, улегшись на место, вновь уставился на играющий языками огонь. Сон не шел. Медленно текущие мысли не давали ему успокоиться и уснуть.

'На все, конечно, воля божья, а все-таки, видать, судьба, - Ахсартаг потянувшись, протяжно вздохнул. - Ведь не мог же этот желтозубый Пырта думать, что я позволю ему безнаказанно поднять на себя руку. Эх, осел длинноухий!'. И перед глазами Ахсартага вновь поплыли картины событий трехлетней давности.

Свадьба, гости, грациозные девушки, величаво плывущие в танце:, сверкающее серебром оружие степенных мужчин и играющие тонкими ногами скакуны. Сердце вдруг гулко застучало.

Он вновь увидел хищное лицо соперника, почти вплотную приблизившееся к нему, вспомнил направленный на него полный ненависти колючий взгляд и опять услышал хриплый шепот, заставивший его мышцы напрячься.

'Опусти глаза, пока ты их не лишился, и запоминай. Ты никогда, никогда не посмеешь поднять их на нее, иначе...' - занесенная рука с плетью опуститься не успела ...

'Ох:' - удивленно выдохнул Пырта, медленно сползая с окровавленного кинжала:

***

Память безжалостно выдавала отрывками мельчайшие детали прошлого: изумленные лица шарахнувшихся от него людей, испуганные крики женщин, а затем долгая, долгая изнурительная погоня.

И вот уже третий год одиночества, тревоги, постоянного нервного напряжения и неустроенного быта. Что ни говори, а судьба кровника безжалостна и сурова. В этом случае ни время, ни расстояние не могут быть гарантом. Ахсартаг встряхнул головой, отгоняя видение, и, откинув бурку, сел.

Пора.

Подойдя к ручью, он, вздрагивая от леденящей воды, омыл лицо, оправил измятую за ночь старую черкеску и направился к коню, вяло щипавшему неподалеку зеленые побеги кустарника. Приветствуя хозяина, конь вытянул навстречу ему свою могучую шею, пытаясь мягкими губами дотянуться до лица Ахсартага.

'Да, да, Фат, я тоже тебя люблю', - Ахсартаг похлопал по крутой холке животного и, взяв его под уздцы, повел седлать.

Мерно покачиваясь в седле, Ахсартаг смотрел на обступающие дорогу нагромождения скал и в который раз поразился их величию: 'Великаны!'

Мерный цокот копыт, отдающийся эхом от камня, убаюкивал Ахсартага, и он снова погрузился в свои невеселые размышления, стоившие ему бессонной ночи. 'До вечера добраться до Заячьей горы, до рощи, а как стемнеет, через кладбище - к дому'. Сердце Ахсартага застучало быстрей, как только он представил себе старенькую мать и сестру - девочку с большими черными глазами. Он дернул повод и пустил заскучавшего коня рысью. 'Хорошо!' - Ахсартаг с удовольствием подставил лицо внезапному порыву ветра, нежданно принесшему приятную прохладу. Солнце перевалило зенит, но частые порывы ветра сводили на нет удушливый в этих местах полуденный зной. День получался настоящий, летний.

Внезапно Ахсартаг остановился и прислушался. Судьба одинокого всадника в дороге зависит от тысячи случайностей - Ахсартаг скорей почувствовал, чем осознал: 'Опасность!'.

Он снял с плеча винтовку, погладил, успокаивая, заволновавшегося было коня и стал ждать.

Негромкое гортанное пение дополнялось монотонным поскрипыванием подскакивающей на выбоинах старенькой арбы. Широкая спина возничего, мокрая от пота, насквозь пропитавшего видавший виды бешмет, мерно покачивалась в такт шагам уставшего, уже немолодого, но крупного мула. В глубине арбы, на клочке сена свернувшись калачиком дремал мальчик примерно одиннадцати-двенадцати лет.

'Умаялся:' - возничий, отец мальчика, украдкой взглянул на спящего ребенка, и суровые черты на миг тронула непривычная для них нежность.

Мужчина был относительно молод, но жизнь уже наложила свой тяжелый, безжалостный отпечаток на его лицо и волосы, блестевшие серебром. 'Скоро поворот на аул',- и Батыр-Бек, так звали мужчину, устало сунул дедовскую кремневку в угол арбы, стараясь не потревожить покой безмятежно спящего сына. Мул, уже почуявший дом, сам выбирал темп движения.

'До дождей надо обязательно успеть,- подумал о сенокосе Батыр-Бек, - иначе скот опять до травы не дотянет....Ну, Бог даст!' Он прервал свои думы и медленно поднял голову.

Прямо перед ним гарцевал молодцеватый всадник, винтовка которого была направлена прямо в голову Батыр-Бека.

'Интересно, узнал?' - Ахсартаг шевельнул винтовкой и рука мужчины на арбе, потянувшаяся куда-то назад, неподвижно замерла.

'Дада, что случилось?' - показалась за спиной отца голова мальчика с застрявшими в волосах соломинками. Увидев Ахсартага, мальчик застыл, испуганно поглядывая то на напряженного Батыр-Бека, то на зловещую фигуру незнакомца.

'Узнал!..' - про себя усмехнулся Ахсартаг, когда, выпустив из рук вожжи, Батыр-Бек стал медленно подниматься.

'Господи, - внутри у Батыр-Бека все похолодело, - вот и все'. Пот тонкой струйкой лился между лопатками, вызывая неприятные ощущения у растерявшегося мужчины.

Перед ним на великолепном жеребце с винтовкой новейшего образца стоял ненавистный убийца брата.

'Ах-сар-таг...' - мучительно повторил про себя Батыр-Бек имя, три года назад намертво засевшее в его мозгу. Испугаться за свою жизнь Батыр-Бек даже не сообразил, но всепроникающий страх за сына будто парализовал его.

'Не пощадит,- нестерпимо заныло сердце отца. - Разом избавится от всех неприятностей. Кто же откажется! Эх, Пырта, Пырта!..'

***

Ахсартаг незаметно скосил глаза, осматривая почти отвесно поднимающуюся скалу со сланцевыми прожилками, и чуть дернул щекой: 'Не разъехаться'. Узкая тропа едва умещала арбу, заднее колесо которой на поворотах повисало над пропастью.

Застывший Батыр-Бек неотрывно смотрел на Ахсартага.

В разодранной черкеске, перетянутый ремнями и обвешанный дорогим оружием, Ахсартаг на своем великолепном жеребце выглядел олицетворением лихого джигита. Тонкое сухое загорелое лицо, обрамленное аккуратной бородкой, было бесстрастно, и взгляд, устремленный на Батыр-Бека, ничего не выражал.

'Не пощадит',- еще раз мысленно повторил про себя Батыр-Бек.

Разум Ахсартага приказывал здесь и сейчас, раз и навсегда покончить с преследующей его местью, но что-то его прочно удерживало. Он смотрел на растерявшегося Батыр-Бека, в глазах которого билась горечь, и волна сочувствия захлестнула душу Ахсартага.

Он поморщил лоб, будто что-то решая, напряженно поиграл желваками и, укоротив поводья, заставил жеребца подобраться: 'Ну что, давай, поглядим, кто из нас кто?'

***

Так, в молчаливом диалоге прошла бесконечная минута, и только горный ветер трепал одежду неподвижно замерших на дороге людей.

Внезапно угрюмый взгляд Ахсартага дрогнул и, не останавливаясь, медленно пополз вниз. Потупленный взор абрека вывел из оцепенения напряженного Батыр-Бека и отчаяние на его лице сменилось недоумением.

Батыр-Бек до боли закусил губу, когда вдруг ствол направленного на него карабина тоже стал медленно опускаться, пока не повис в опущенной к земле руке всадника.

Почуявший волю хозяина успокоился и конь. Так они и стояли перед оторопевшим Батыр-Беком. Всадник со склоненной головой и конь, с подрагивающими от нетерпенья мышцами.

***

'Эй,...я...я...я...я!' - резкий крик вместе с громко треснувшим выстрелом плети взорвал тягостную тишину, ответившую ему многократным эхом.

Батыр-Бек даже присел от неожиданности, когда поднявшийся на дыбы конь Ахсартага могучим прыжком устремился в пропасть, увлекая за собой пригнувшегося к седлу всадника. Онемевший Батыр-Бек лишь изумленным взглядом проводил исчезнувшего в провале кровника.

***

'Прости, мама', - мгновенно пронеслось в голове летящего в пропасть Ахсартага.

Сообразивший, наконец, все, Батыр-Бек стремительно спрыгнул с арбы и кинулся к изломанному краю зияющей пропасти.

В самом низу чудом уцелевший конь Ахсартага, громко фыркая и спотыкаясь о скрытые под водой голыши, уже выбирался на каменистую отмель. Сам Ахсартаг, уцепившись после удара лентой патронташа за растущий на краю выступа куст, безжизненно свисал, угрожая каждое мгновение сорваться вниз.

'Веревку, быстро',- бросил Батыр-Бек подбежавшему к нему сыну и, взяв мула под уздцы, стал на месте разворачивать неповоротливую арбу. Привязав один конец за заднюю ось повозки, а другой, прилаживая себе через грудь, Батыр-Бек вновь обратился к мальчику: 'Держи крепче мула, а когда крикну, осторожно трогай и вытащишь нас обоих. Смотри, сейчас все зависит от тебя'.

***

'Вставай, сын, пора!.. Вставай, Ахсартаг', - добрые глаза матери с любовью смотрели на лежащего сына.

'Да, мама',- Ахсартаг двинулся, чтобы встать, но нахлынувшая на него острая волна боли вернула сознание. Он лежал на сене, на дне арбы, которая со всей возможной скоростью, но не вовред раненому, подъезжала к уже показавшемуся невдалеке аулу.

В изголовье, осторожно придерживая его голову, сидел мальчик и глядел серыми большими глазами на беспомощно распластанного Ахсартага.

'Дада, он глаза открыл!..' - уловив движение раненого, воскликнул мальчик, обращаясь к отцу.

Мужчина, правивший повозкой, порывисто оглянулся и громко произнес: 'Живой?... Молодец...! Ну, потерпи, до аула рукой подать. И конь твой цел, и ты. Бог даст, поправишься... брат!'

***

Багровое солнце, заканчивая свой дневной пробег, устало клонилось за смутные очертания далеких гор, все более и более окрашивая их кроваво-алый цвет. Совершенно безразличное к людской жизни переполненной страданием и счастьем, предательством и благородством, оно продолжало свой круговорот вечности, предоставляя людям самим разбираться со своей непростой земной жизнью.

Гусей убили топором

Шли бедолаги вчетвером

Греха за ними даже нет

Вальнул гусей какой-то шкет...

Принёс их шкет себе домой

Сказал жене "А ну, помой!"

Помыла жёнушка гусей

А шкет нарезал сельдерей

Гусей готовить стали к жарке

А потроха к густой отварке

Почистил шкет картошки впрок

Чтоб замутить с лучком пирог

Жена тем временем не спит

Всё ждёт когда вода вскипит

Птиц общипала догола

Огонь в духовку подала...

Шкет подготовил рис и лук

Для сервировки салат-латук

Гуся напичкал свежим рисом

Украсил стол белым редисом

Вот гусь идёт в духовку с миром

Замаринованный кефиром

Посыпанный душистым перцем

Готовит шкет от всего сердца

Гусь переполненный грибами

Узбекским рисом и бобамии

Шкворчит в печи, пуская жир

Дурманит запахом инжир

А на плите вскипев вода

Напомнила про потроха

Желудки с сердцем накрошила

Огонь хозяйка приглушила

Дом наполнялся ароматом

Салат украсился шпинатом

В аджику крошиться чеснок

С духовки тянется дымок

Руки Женщины в муке

А мысли все о пироге

В пирог идёт зернистый тмин

Кориандр, розмарин

Шкет тоже время не теряет

Процесс готовки ускоряет:

Подал побольше жара в печь

И оком стал гуся стеречь

В общем, долго дело было

Горло специей першило

Слюнки литрами текли

Еды запахи влекли

Для гусей - драматургия

Но для нас кулинария

Вот вам весь биогенез

В общем, завершён процесс

На столе томились фрукты

овощи, молочные продукты

Кальций, магний, цинк, железо

Извиняюсь за ликбезы!

Но центральным монументом

Гусь на блюдце дифферентом

Водрузился на столе

Рядом чаши в хрустале

"Очень, гусь, полезен" скажет

Диетолог ваш. Уважит.

Помогает при рените

Вновь, за лекцию, простите!

Шкет с хозяйкой веселяться

Вот и время разговляться

Мясо, зелень, трюфеля...

Вот он, голод... Бисмилях!

Два интервью Алисы Ганиевой

Алиса там больше не живет

В справочниках о ней пишут - 'русский литературный критик и прозаик', но корни ее из-под самого солнца, с гор Дагестана. Ее считают - исламофобом, хотя Бога она называет Аллахом. Она верующая, но говорит, что ни к одной конфессии не принадлежит. В интервью WordYou.Ru писательница Алиса Ганиева рассказывает, кто она есть на самом деле.

- Алиса, говорят, что творчеством писателя 'руководит' несогласие с миром. Назовите три главные вещи, с которыми вы не согласны.
- Я не согласна с однообразием, агрессивным навязыванием любой идеи или точки зрения и со скукой в любом ее проявлении.

- А как же Ислам?
- Что касается Ислама, он никогда не был моей 'больной темой', как многим может показаться. Да, я пишу о Дагестане, но тексты мои - художественные, а не публицистические или журналистские. И когда затрагиваешь частную жизнь дагестанцев, пусть даже в художественном ключе, так или иначе приходится влезать в религиозный вопрос или политику. Иначе - никак, ведь жизнь на Северном Кавказе сейчас очень политизирована.
Возможно, со стороны Ислам кажется моей главной темой, но даже если это и так, то совершенно бессознательно. Это не мой рациональный выбор. Просто когда даешь живую картинку и показываешь разнообразные стороны современной кавказской жизни, религия со всеми ее проблемами и оттенками вдруг оказывается первостепенной и наиболее актуальной.

- Какое влияние на Вас оказала классическая русская литература? Что-то она изменила в Вас, девушке из страны гор - Дагестана? Вы сегодня живете в России. Как считаете, вы попали в страну чудес или уехали из нее?
- Дагестанцы воспитываются на русской литературы. Мы с детства знаем ее лучше, чем дагестанскую. Последняя преподавалась нам на ужасном уровне (особенно в городских школах), к тому же, как и многие мои ровесники, я недостаточно хорошо знаю родной язык, для того чтобы в полной мере знакомиться с творчеством аварских, а уж тем более всех остальных кавказских авторов.
Когда меня спрашивают, кто на вас больше всего повлиял из русских классиков, наверное, в целости и совокупности влияли все. Я не могу определить персону, которая стала бы моим кумиром - ведь мои тексты по-своему экспериментальны. С одной стороны, они написаны в русле европейской литературы, в тоже время присутствует некая игра с местными языками, идейными трафаретами, реалиями. Как написал мне один читатель, мои тексты - 'национальные по форме, общечеловеческие по проблематике'.
Кстати, отношение русских авторов к Кавказу сильно отличается от моего, поскольку я не романтизирую горы, не представляю их экзотическим островком, где порхают джигиты с кинжалами. Наоборот, для меня жизнь в том регионе довольно буднична и прозаична, хоть и абсурдна до сказочности.

- Вы любите свою малую родину? Кем Вы себя чувствуете в большей мере: дагестанкой, россиянкой либо же гражданкой мира?
Скорее последний вариант. И все же я никак не могу отклеиться или отречься от своей 'дагестанкости' - это, как оказалось, крепкая внутренняя самомодификация. Правда, мне сложно судить в какой степени это проявляется - в каких-то жизненных ситуациях, моем мировоззрении, несмотря на то, что я сильно оторвалось от клише, с которыми росла.
Московская среда радикально поменяла меня, но не любить родину я не могу. И чем больше ее люблю, тем больше меня раздражают процессы, которые в ней происходят. Чем сильнее мы что-то любим, тем ярче, интенсивнее наши боль, огорчение, иногда - ярость, вызываемые предметом любви.
Характерно, что люди, громче всех обвиняющие меня в нелюбви к родине, в большинстве своем патриотичны только на словах. А на деле делают все, чтобы приблизить нравственную гибель народа - покупают дипломы, мусорят и гадят, отказываются от интеллектуального саморазвития, лицемерят и многое другое. Интеллигентные кавказцы не сбиваются в кучи и не кричат о своей любви к седым вершинам, они молча делают свое дело, и слышно их поэтому гораздо меньше.

- Многие классики русской литературы и герои их произведений воевали на Кавказе. Помните, Печорин, потерявший смысл жизни, поехал пострелять абреков, и как не благородно он отнесся к Бэле: Помните этот ужасный обмен девушки на лошадь? Но при всем при этом Печорин положительный герой: Странно?
- Это многим кажется странным, но в этом и заключается суть романтического героя. Сама природа Печорина двойственна и противоречива. Конечно, подобная модель отношения русского офицера, приехавшего на Кавказ, и местной девушки довольно часто встречается в русской литературе XIX века - и в творчестве Пушкина, и Лермонтова, и Толстого маячил молодой кавказский пленник, в которого всем сердцем влюбляется молодая черкешенка.
И это романтическая, но далекая от жизни модель, не имеет отношения к настоящему образу кавказской женщины. Помню, в детстве меня возмущало, насколько все это далеко от истинных реалий. Но тексты русских классиков о Кавказе - не тот случай, где можно судить и обсуждать фактологию, поскольку не она выходит тут на первый план, а ценность эстетическая.

- Алиса, в вашем творчестве ислам занимает особое место, но явно не почетное. У вас большие претензии к этой вере. Но ведь, согласитесь, любое лекарство может стать ядом, если его не правильно принимать. Как писал ваш земляк Расул Гамзатов - не вини коня, вини дорогу:
- Я никогда не винила коня и к вере у меня никогда негатива не было. Сама я далеко не атеист, можно сказать даже человек верующий, просто не причисляющий себя к строго определенной конфессии. Конечно, место проживания наложило свой отпечаток. К примеру, я с детства называю Бога Аллахом, а некоторые суры из Корана (по сути - мудрая поэзия) застряли у меня в памяти, но это не дает еще права называться мусульманкой в полном смысле этого слова.
Так что претензии у меня не к вере, а к религии в том виде, в каком она сейчас навязывается. Конечно, религия необходима для управления народом, для распространения знаний и науки, для политического сплочения масс. Вот только то, что происходит сегодня на практике, далеко от эталонов и идеалов. Правда, я нигде не акцентирую свою позицию, а просто даю своим персонажам, -самым разным и в большинстве своем на меня совсем не похожим, -право высказаться. Показываю их во всем спектре многообразия. А читатель уже делает выводы в меру внутренней зрелости.

- Многие называют вас исламофобом. Как вы думаете - за что?
- Наверное, за неклишированное сознание. Мои 'противники' понимают Ислам как перечень ряда заповедей, а заповеди - как средство тешить тщеславие, манипулировать домашними и прощать самим себе отсутствие истинной морали. Это люди с комплексами, скопившейся агрессией и абсолютным отсутствием толерантности, зато со стойким желанием навязать свою позицию другим. Мне это совершенно не понятно:
Если человек хочет веровать, молиться и соблюдать намаз, я с удовольствием даю ему это право и не собираюсь вступать с ним в прения. Если он лицемерит, двуличничает и прикрывает набожностью свои бескультурие и дикость, я об этом говорю прямо. Вот это-то 'полумусульман' и бесит, оттого они и корчатся. Посмотрите, какое количество таких 'муслимов' в России держит пост, а потом отбирает трубки в темных переулках, рассуждает о смирении, а потом опускается до самых грязных оскорблений, наткнувшись на чьи-нибудь инакомыслие или светскость! Такие персонажи попадаются и на страницах моих книг. А когда оригинал видит свое отражение, он взрывается:

- В таком случае, зачем вы начали писать на исламскую тему? И вообще, что для вас Ислам?
- Я не пишу на исламскую тему. Я пишу на темы универсальные, но на кавказском материале. А на современном Кавказе исламский элемент выпячен. Вот, к примеру, первая моя повесть 'Салам тебе, Далгат!', она про один день из жизни молодого дагестанца. Но разве может молодой дагестанец прожить день без соприкосновения с религиозной пропагандой в том или ином виде?
Там я рассказываю про низкопробных фундаменталистов, романтических салафитов и т.д. Да и не только про них, разумеется. Дагестан изобилует совершенно разными типажами, многие из которых - с абсолютной неразберихой в голове, не понимающие, кто они есть, ежедневно меняющие свою точку зрения на Ислам в зависимости от слов тех или иных учителей.
Или, к примеру, роман 'Праздничная гора', где говорится об отделении Кавказа от России. Как тут обойтись без теологических споров 'ваххабитов' и суфиев, без призрака имарата Кавказ, без парадоксальных бытовых деталей, в которых религия, ночная жизнь, книжная философия, забытые легенды и мифы, бюрократическая рутина, - все смешивается в одно?
Из этого соткана жизнь. Я не могу сознательно цензурировать свою прозу, вырезая оттуда острые моменты, я не собираюсь этого делать. Этот сгущающийся маразм, происходящий на Кавказе, существует, и если люди, участвующие в нем, видят в моей позиции не желание разобраться, не искреннюю тревогу, а вражеский выпад - значит, что-то не так с обществом.
Что для меня Ислам? В первую очередь, созерцание. Я наблюдала за своим покойным дедушкой и другими пожилыми родственниками - все они по-своему мусульмане, они соблюдают пять столпов, но в отличие от нынешнего поколения у них нет желания навязать окружающим свой образ жизни. Они не пристают ко мне с гневными восклицаниями о том, что я не ношу хиджаб. Наоборот, у них очень мудрое и разностороннее представление о мире, их европейская образованность сочетается с восточно-филосовским мировидением. На каждый вопрос они могут ответить длинной и мудрой притчей. И это умение, по своей природе, очень исламское,: но утерянное со временем. Теперь балом правит 'мусульманин с ружьем'.

- Алиса, вы очень смело пишете про ислам. Но ведь и у других религий есть серьезные проблемы. Правда, чтобы критиковать их нужно немного больше смелости. Или вам кажется, что, например, иудаизм и христианство - религии более цивилизованные и напрочь лишены недостатков?
- Я бы не сказала, что они цивилизованнее. Те же самые процессы, что в Исламе, происходили и в других религиях. А сейчас мы наблюдаем 'остатки': стоит только вспомнить закон об оскорблении чувств верующих, различные православные секты, шум вокруг танцев в ХХС, верующих иудеев, хасидов, которые весьма агрессивны.
Когда я говорю об Исламе в негативном ключе, я также имею в виду любую политизированную автократическую религию, которая пытается захватить умы масс для чьей-либо выгоды или зомбирования. Просто сегодня этот универсальный процесс, борьба секулярного и религиозного мира, приобретает зеленую исламскую окраску.
Может, просто Ислам - наиболее молодая религия, поэтому его расцвет сменился новым витком дикарства на Ближнем Востоке. Ведь вся территория, на которой ведутся процессы исламской агрессии - это территории древнейших цивилизаций и культур. Ислам в свое время даже способствовал развитию культуры, поэзии, образования на Востоке, затем все обнулилось, пошло на спад и сейчас возвращается в ужасном, примитивном виде.
Европа все это прошла еще в свое время. Это естественный процесс, поэтому не скажу, что какая-то религия 'культурнее' другой.
Вы, кажется, сказали, что для критики других религий (не Ислама) требуется немного больше смелости. Не знаю, на чем основано это утверждение, в моем случае как раз наоборот. На Кавказе неосторожное критическое высказывание об Исламе может закончиться летальным исходом для автора.

- Скажите, а вот исламофобия - это нормальное явление общественной жизни, или некая аномалия? И кто поддерживает уровень исламофобии в стране?
- Это аномалия, как, собственно, и ксенофобия. Исламофобия говорит о болезни общества, но возникнуть она просто так не может. Если она существует в таких дозах и концентрациях, значит, существуют нечто, что эту исламофобию провоцируют.
Как объяснить, что Ислам является мирной религией, если постоянно новостные сводки говорят нам обратное? В голове обывателя это не укладывается, обывателю не хочется углубляться в детали (читать соответствующую литературу, хадисы, исследовать философскую исламскую литературу), поэтому он смотрит телевизор, схватывает поверхностную информацию и делает из нее выводы. Возникает штамп, стереотип, и, к сожалению, зачастую не безосновательный.

- Вам никогда не казалось, что вас хотели бы использовать в антиисламской антикавказской информационной войне? Сделать из вас своего рода российскую Хирси Али, сомалийку, которая в Бельгии стала активистом исламофобских акций?
- Ну даже если меня используют, то делают это очень тонко, виртуозно и так, что я совершено ничего не замечаю.
Если серьезно, во всей своей деятельности я отталкиваюсь от личного мнения, мировоззрения и желания. Если мое мировоззрение сыграет на руку нечистым силам, я буду огорчена. Но менять его пока не собираюсь.

- Что Вам больше всего не нравится в современных дагестанских мусульманах (суфиях/салафитах). Почему именно они у вас одни из главных персонажей, причем негативные? Ведь в Дагестане и без них хватает разного рода не симпатичных образов.
- Возможно, и среди них хватает и симпатичных, и не симпатичных:, просто они - главные действующие персонажи современного Кавказа, которые не ограничиваются тем, что спорят, убивают и заносят друг друга в расстрелянные списки. Еще они активно вовлекают в свою деятельность людей, которые к ним никакого отношения не имеют.
И вообще эта подмена понятий, поскольку суфии эти - ненастоящие да и салафиты, в большинстве своем, тоже очень условные и малообразованные. Хотя в последнее время в 'нетрадиционный' Ислам уходит все больше людей интеллигентных, с высшим образованием. На мой взгляд, это такая форма оппозиционного протеста - они не видят другой формы или удобного варианта воевать с беззаконием, как государственным, бюрократическим, так и клановым. Самый доступный путь - пойти и вступить в какую-нибудь религиозную организацию.
Причем часто у людей, которые так поступают, не бывает изначально особенной веры или тяги к религии, они просто пользуются существованием подобных организаций для борьбы с тотальной несправедливостью. Конечно, мотив очень печоринский, романтический: Это та сила, которая вечно хочет добра, но при этом творит великое зло.
Екатерина Трифонова

Жизнь и быт новых московских армян, а также их соседей по даче явил миру Николай Климонтович в романе 'Мы, значит, армяне, а вы на гобое'.

Написано живо, остроумно-иронично, сочно, однако несколько гротесково. Об этой книге критик Максим Артемьев пишет: 'Многие, привыкшие общаться с армянами через прилавок Москворецкого рынка, может, с ним и согласятся. Но меня не покидает мысль - вон тот торгующий апельсинами юноша с грустными карими глазами, может, он повторяет про себя строчки стихов Туманяна или Терьяна или сочиняет свои, вынужденный попутно взвешивать опостылевшие фрукты'.

Представляя 'новогодний' эпизод недавно изданного романа, заметим, что основные действия произведения разворачиваются в дачном Коттедже - 'оазисе цивилизации' посреди рабочего подмосковного поселка...

"...Поделен Коттедж был между четырьмя хозяевами. У каждого двухэтажная квартира из четырех комнат: три наверху, внизу кухня девять метров и гостиная; санузел, два крылечка и просторный балкон, каковые у нас принято называть на итальянский манер лоджиями, под всем этим - большой бетонированный подвал...
Звали Гобоиста Константин. Это был поджарый с горбатым носом, делавшим его похожим на южанина, с сединой в бакенбардах, московский взъерошенный мальчик под пятьдесят. Он оказался обитателем Коттеджа совершенно случайно для самого себя. Дело в том, что у него была третья по счету жена (Анна - прим. 'НВ') - дама весьма предприимчивая. Когда они познакомились лет пятнадцать назад, ему было за тридцать, ей около тридцати, на пять лет меньше, он вел прекрасную стремительную жизнь гастролера и холостяка, имел много долларовых бумажек и кредитную карточку Visa - тогда, в конце 80-х, это было круто, как говорят нынче; одевался в Испании, где часто выступал, ездил на девятке малинового цвета, автомобиле весьма престижном в те времена, жил один в небольшой, но очень приличной двухкомнатной квартире на Дорогомиловской, потолки три шестьдесят с лепниной, кухня десять метров использовалась как столовая, был окружен антиквариатом, картинами - подарками друзей-художников, - поклонницами и давними приятельницами-дамами и, что называется, ни в чем себе не отказывал...
Милиционер Птицын и его жена когда-то давно были одноклассниками: он у нее списывал диктанты, сидя на парту дальше от доски и от учительницы русского языка и литературы. То есть формально, согласно свидетельствам о рождении и аттестатам зрелости, они всю жизнь оставались ровесниками; но, как часто бывает в русской жизни, за годы совместного бытия и быта то ли жена далеко обошла мужа в общем развитии, то ли муж отстал в связи с трудной работой и многой выпивкой, - так или иначе, по сути дела, к тридцати семи жена милиционера оказалась безусловно старшей в этой паре и этой семье. Звали ее Хельга. Это не была кличка, данная ей многочисленными поклонниками за тугой привлекательный зад: даже сам милиционер Птицын говаривал, что она очень расторопна по ходовой части, - так он изящно выражался. Нет, она была Хельгой отродясь, по паспорту, - имя в наших краях удивительное и ни в каких святцах не значащееся...
Списали Космонавта не по его вине, случилась целая цепочка роковых событий. Он служил в летной части под Смоленском в наглухо засекреченном Шаталове, и надо ж было такому произойти, что именно из его звена предатель родины и гад - а ведь назывался другом - угнал в Германию, страну НАТО, последней на то время сверхсекретной модели МИГ -изделие 2Х. Как пелось в песне его юности, похитил секретного завода план. Полетел с должности комэск, в части остановили представления офицеров к званиям, звено, разумеется, расформировали, летчики, коллеги изменника, получили партийные выговоры, их отстранили от полетов и по одному, тихо, стали переводить в другие части. Хлопотами своего отца, в прошлом - знаменитого летчика, героя Союза, аса Отечественной войны, потом, в пятидесятые, отличившегося в Корее, Космонавт оказался не где-нибудь на Дальнем Востоке - под Москвой, в Кубинке, но застрял в майорах. Его личное дело, разумеется, перекочевало вместе с ним...
Старуха Долманян считала себя армянкой, но, строго говоря, армянкой не была, была по происхождению русской. Однако и думала по-армянски, и по-армянски жила. По-русски же только ругалась смачным деревенским матом.
Она была родом из станицы Фиолетовая (село Фиолетово - прим. 'НВ'), в горах за озером Севан, над городком Дилижан, - из старинной станицы армянских молокан, в незапамятные времена высланных из России и расселившихся по Кавказу. Причем из станичной знати: ее дед был старостой молоканской общины, отец, как водится, по наследству - председателем колхоза.
С ранней юности она ощущала себя белой костью: при простонародном некрасивом деревенском лице все ж таки несла она породу, была в молодости статной, с великолепной фигурой, грудастой и привлекательной девушкой. Росла на особом положении: скажем, никто из молоканской молодежи и помыслить не мог отлучиться вниз, в Дилижан, посмотреть 'Чапаева' в клубе, о танцах и говорить нечего. А она, Лена Мамонтова, - пожалуйста. Она была избавлена и от непременных молоканских посиделок по избам, и от пения псалмов - все-таки председательская дочь, в войну и вовсе все перепуталось, а там она уехала в Ереван и поступила в Политехнический.
Односельчане не знали, конечно, что уже на втором курсе она вступила в комсомол, как сокурсники не знали, что активистка Леночка - из сектантов; на пятом она вышла замуж за приземистого крепыша-армянина Долманяна, тоже из простой хорошей семьи, но подающего, как она выражалась; после окончания - сразу аспирантура, потом защита кандидатской, работа в институте, к тридцати пяти она уже доцент; Долманян - заместитель директора крупного завода, потом и директор, правда, заводика поменьше.
Еще дети были маленькими - младшему Артуру семь, дочери Анжелике девять, а чета Долманянов - оба с партийным стажем - уже стала, быть может, не самого высшего разбора, не из тех, конечно, у кого обувная фабричка, или ресторанчики, или цеха, но определенно ереванской знатью. Мадам Долманян вышла в гранд-дамы: ее знали во всех комиссионках, шуб - пять штук, коллекция шляп - шляпы ей шли, уверяли многочисленные поклонники, сервизов десять, в заветной шкатулке - золотишко, серьги и броши, колечки с бриллиантиками хороших карат, дача с розариумом - пятнадцать километров от подъезда до крыльца, квартира трехкомнатная в центре, в доме розового туфа, как положено; у Папы - так назывался муж в семье - 'Волга' служебная черная, своя - белая с оленем на капоте, путевки профсоюзные на обе стороны света - в Монголию и в страны народной демократии, однажды даже в Югославии были...
Несчастья обрушились на семью Долманянов вместе с крушением родной коммунистической власти.
Едва отменили коммунистов, у Папы сделался инсульт, знал, что из директоров наверняка погонят, у нового режима после шестидесяти на хлебном месте не засидишься. И Долманян-старший, разбитый параличом, уже не встал. Старуха - она была, впрочем, еще хоть куда, груди торчком, на улицах и молодые оборачивались - не отходила от постели мужа, мыла, подавала судно, - так прошли пять долгих лет, и она-таки состарилась прежде, чем стала вдовой.
Семья хирела. Анжелу бросил муж и подался в Америку, и дочь вернулась к матери. Артуров комсомол приказал долго жить, а Артур уж женился на девочке Нине - с прекрасными миндальными глазами, с темным пухом по кадыку, с большими плоскими ступнями, но из неплохой семьи, родители пять лет жили на Кубе, - родил дочь, пришлось идти работать на производство, хорошо, мать в свое время заставила получить диплом в Политехническом.
В Ереване начались перебои со светом и газом, бензина на отцовскую белую 'Волгу' не стало, жизнь постепенно из яркой и знатной становилась тусклой и туманной. Многие знакомые уехали - кто за границу, кто в Москву. И, едва похоронив отца, в Москву - пока один, на разведку - уехал и Артур.
Он был парень хваткий, обаятельный, разве что чуть глуповат и чересчур осторожен для того, чтобы открыть свое дело. Но в чужом бизнесе он был куда как кстати: высокий, вальяжный, обходительный. Он враз сделался сначала метрдотелем в ресторане далекого какого-то родственника - в Армении, впрочем, все родственники, - потом менеджером всей армянской ресторанной сети на севере столицы. Второй эмигранткой стала сестра - Артур пристроил ее печь на дому торты для своих заведений.
Поначалу прописаны они были в городе Калуге. Кто-то из новой армянской московской диаспоры обнаружил там лихо берущих милиционеров, и все прописались в этом скромном, тихом городке, оставив на всякий случай и свои родные паспорта. Смысл был в том, что московские милиционеры, натравленные на лиц кавказской национальности, грустнели и вяли, когда натыкались на знойной южной наружности калужан; те, кто посообразительнее, пытались выяснить: а что, собственно, им, обитателям города Калуги, нужно в нашей столице? На этот случай Артур носил какое-то время, пока не освоился, билет на электричку - просроченный, правда, но отчаявшимся получить куш ментам лень было рассматривать на просвет неразборчивые следы компостера... Потом Артур, раскрутившись и кое-что призаняв, купил двухкомнатную квартиру в пятиэтажке на Войковской - до работы пешком, и семейство, в котором было уже две дочери и маленький сын, переехало к нему из Еревана. А еще через год кто-то из знакомых армян по загородному строительству подсказал ему выкупить секцию в коттедже под Звенигородом, и Артур был первым покупателем, причем с местным начальством, которое этот коттедж и продавало налево - теоретически он был построен для работников местного хозяйства, но тем и в халупах было хорошо, - удачно сговорился и заплатил вполовину меньше, чем следующие покупатели, а именно - супруги Птицыны.
Старуха мать была срочно выписана из Еревана. Она и так безобразно долго там засиделась, соседи уж стали судачить, какой плохой у нее сын - бросил мать и уехал в Россию, и старухе Долманян было глаз не поднять. Потому как на Кавказе так не поступают, уважение к старшим - первое дело. Но она-то знала, что Артур у нее - золото, тот и впрямь был примерным сыном...
* * *
Президент, довольно безобидный на вид моложавый мужчина, похожий на активиста из заводских инженеров, отчитал телевизионное обращение к нации, сказал, что все хорошо, а будет еще лучше, - и стали бить куранты. Анна встала из-за стола, встал и Гобоист - как в Чуке и Геке: какую нацию президент имеет в виду, интересно, вот же не повезло ему, прежде был советский народ - и никаких вопросов...
Тут с улицы донеслась пальба из ракетницы, окна окрасились сполохами фейерверка, и к ним в дом ворвалось все семейство Птицыных: милиционер - в одной руке ракетница, в другой бутылка; Птицына с цветастой бумажной сумочкой на шнуре - и неприютная грустная худая Танька.
- Ур-ра! - закричал милиционер Птицын и хлопнул пробкой шампанского.
- Ур-р-ра! - подхватили и его жена, и - негромко - Анна.
- Ур-ра, - сказал Гобоист...
Из птицынской бумажной сумочки посыпалась какая-то дешевая косметика и невозможный ложно-янтарный мундштук - для Гобоиста, который, опять-таки не без злорадства, отдарился своим собственным компакт-диском. А от Анны Птицына получила приблизительно такой же набор, в котором было много маленьких упаковочек с пробными духами, какие бесплатно можно взять в любом большом западном магазине в отделе косметики...
У армян были все златозубые ашоты, карены, арсены, оганезы, в глазах рябило. Орал телевизор - там собирался Голубой огонек, дымил мангал во дворе, на веранде стояла нейлоновая елка метров двух в высоту, очень нарядная. Стол - по-кавказски изобилен.
- Ой, - всплеснула руками вежливая Птицына, - сколько же всего!
- Лично у нас, у Долманянов, все всегда есть, - сказала старуха, принаряженная, все с теми же бусами на дряблой груди.
Дети нашли под елкой многие подарки, передрались и были удалены.
- Мать, проследи, чтоб через час все были в кроватях! - скомандовал Артур. - Ну, друзья, вот и еще один год мы прожили - в достатке, в сытости, на свежем воздухе, с нашими детьми, с нашими родителями, чтоб были здоровы, и в дружбе, что самое главное в жизни!
И все чокались, ели, смеялись и любили друг друга.
Милиционер Птицын - дело шло уже к двум часам, и был он, конечно, сильно пьян - вызвал Гобоиста, тоже отнюдь не трезвого, во двор покурить. Собственно, покурить можно было и за столом, но милиционер был настойчив.
Закурили, и он спросил:
- Нет, ты скажи, Константин, почему они живут лучше нас?
- Кто они? - поинтересовался Гобоист.
- Хачики, - загнул палец Милиционер. - Азеры, - загнул второй, - кацо эти - генацвали, даже чехи, даже чурки...
- Ну с ними ты перехватил!
- Там у себя, где арыки, может, и нет. А в Москве дынями торгуют.
- Наверное, больше работают, - выдвинул предположение Гобоист.
- Э-э, врешь! Я тоже работаю честно, от и до. И ты тоже - вон сколько дуешь в эту свою дудку. А они нет, они воруют, спекулируют, наркотой торгуют. Вон чечены всех наших русских девок на стрите держат...
- Там русских нет, - проявил неожиданную осведомленность Гобоист, вспомнив рассказы администратора Валеры, - там украинки и молдаванки...
- Все одно - наши славянки. А нам на Петровке все известно, мы все это насквозь видим. - И шепотом: - Агентура. Азеры все оптовые рынки повязали, с наших мужиков калым собирают. Хачики торговлю держат, весь Северо-Западный округ. А почему они у себя дома все это не делают, а? Почему они к нам в Россию лезут? И отчего жиды все наши банки прихватили - катились бы в свой Израиль, нет, под палестинские пули они жопу не подставят, им лучше русских обирать...
- Ну это тенденция общемировая, - не очень искренне промямлил Гобоист. - Бедный Юг стремится на богатый Север. Так, во Франции - алжирцы, в Бельгии - марокканцы, в Штатах - мексиканцы и африканцы. Даже в Норвегии знаешь сколько вьетнамцев - тьма!
- Опять наврал. У них там алжирцы подавальщиками при французах, марокканцы апельсинами торгуют, латиносы башмаки чистят, африканцы вообще без штанов - рэп поют. А у нас русские им, черным, услуживают. А они, рассевшиеся по всей нашей стране, нас же и презирают за то, что у нас денег нет. Они даже наших русских братков придавили - так, оставили им по рыночку на окраинах... Это как понимать? Нет, я их всех в вагоны погрузил бы, как Сталин сделал, и на Колыму...
И просвещенный Гобоист сейчас почувствовал некое сочувствие к словам милиционера: нет, Колыма - это слишком, но то, что кавказцы, скажем, занимаются по всей России отнюдь не легальным бизнесом - тоже очевидно, при этом утесняя и развращая русское население. И он, хоть и застыдился бы утром этого, сейчас вдруг испытал даже к Артуру, у которого только что ел и пил, смутную неприязнь. В конце концов глупый милиционер был прав: Гобоист много ездил по миру и знал, что во всех странах Запада стоит эта проблема - нашествие с Юга. Но нигде арабы, африканцы, мексиканцы или пакистанцы не обрели столь социально привилегированного положения, и все политические и финансовые нити всегда оставались в руках тех, кого социологи называют представителями титульной нации. Но он, либерал, тут же и оборвал сам себя: нет, так недалеко до фашизма.
- Ага, - произнес шепотом милиционер, вглядываясь в глаза собеседнику, - ты ведь тоже так думаешь, угадал? - Будто мысли читал.
- Так недалеко до фашизма, - повторил Гобоист вслух, как Отче наш.
Но тоже отчего-то шепотом. И решил пошутить:
- Кроме того, ты же ведь и сам буддист.
- А буддизм фашизму не помеха, - твердо сказал милиционер, проявив удивительное знание предмета. И замолчал... - Пойду, ракетницу отнесу, - вдруг сказал он - как-то подозрительно трезво сказал, с оттенком даже некоторой угрозы. И нехорошее предчувствие посетило Гобоиста.
Гобоист вошел в дом Артура, сел на свое место за стол на веранде.
- Где мой-то? - спросила с тревогой Птицына.
- Сейчас придет, - соврал Гобоист.
- Он хоть в себе?
- Почти трезвый.
- Это плохо, - сказала Птицына. - Он литр белого вина выпил и поллитра водки. Плохо!
- Да отчего ж плохо-то, если он ни в одном глазу?
- Это он не трезвый. Это он совсем пьяный, когда вот так себя ведет... Как затаивается... У него припадок может случиться. Только б пистолет не нашел, я спрятала.
И она повествовала, что однажды - Гобоиста не было в Коттедже - Птицын уже грозил в сторону армян пистолетом, и тогда Артур вышел на крыльцо со своей духовушкой и направил ствол на Птицына. И тот вроде как протрезвел, смутился, ушел к себе в дом. Потом они помирились, и никогда никто ни словом о случившемся не вспоминал...
В этом месте ее рассказа со стороны отсека Птицыных раздался жесткий, особенно громкий в морозной тишине револьверный выстрел, который было не спутать с мягким звуком ракетницы.
Гости Артура, повскакав с мест, давясь в узкой двери, пробивались с задней веранды через гостиную на парадное крыльцо, не слушая хозяина, который уговаривал, что это может быть опасно. А когда высыпали в переулок и, так же толкаясь, просочились во двор к супругам Птицыным, ополоумев от пьяного любопытства, Космонавт уже цепко держал Милиционера, уговаривая ласково:
- Ну, будь умницей, отдай пушку, ты мог человека застрелить.
- Я в воздух стрелял.
- Ты не соображал уже, куда палишь, мент ты поганый!
- Что ты сказал?!
- Вот так, так-то лучше... - И Космонавт, заломив Птицыну руку, выдернул-таки у него пистолет.
- Отдай, падла, табельное оружие, - мычал Птицын, - я при исполнении...
- Ты ж ему руку сломаешь, гад! - орала Птицына, заступаясь за мужа.
- Вот сейчас милиция разберется! - кричала с крыльца космонавтова Жанна. - Вот сейчас с ним закончим. Что ни день, всех на нервы ставит...
И, как это ни странно для новогодней ночи, действительно на улице послышалось урчание мотора, противный свист шин резко тормознувшей машины, и две яркие фары уперлись прямо в ворота Коттеджа, ослепив толпу свидетелей. С криками 'граждане, разойдись' появился милицейский патруль - рядовой и лейтенант, как скоро стало ясно - татарин. Оба милицейских были сильно пьяны.
- Кто стрелял? - завопил татарин.
- А вот этот, вот его держат, - зачастила Жанна, - вот этот вот так палил, так палил...
- Ну-ка, - подошел татарин к Космонавту. - Этот, что ль? Где оруж?
- Полегче, дяденька, - попросил тихо Птицын.
- Вот этот, товарищ лейтенант, - сказал Космонавт. - И вот оружие.
- А ты кто?
- Сосед. Полковник военно-воздушных сил. В отставке.
- Поможешь протокол составлять, товарщ полковник? Кто свидетл? Свидетл есть?
- Я, я свидетель! - заверещала Жанна. - И вот они. Из-за ее спины выступили оба суворовца - они были в штатском, в спортивных костюмах с полосками, в каких ходят быки низших рангов. - Мы сидели на кухне, и вдруг во дворе пальба. И мой муж говорит: из револьвера стреляют. Не подходи к окнам, говорит, а сам тихонько приоткрыл дверь. И как бросится, как прыгнет - он храбрый, он на самолете горел...
- Хараш! - сказал татарин.
И тут Птицына взяла его тихо под локоток.
- Товарищ капитан, а, товарищ капитан, с праздничком. Я вам сейчас все-все объясню... Пойдем ко мне, товарищ капитан, ну хоть рюмочку...
- Свидетл, да?
- Да-да, я все-все видела...
- Держи его, Сарокн, крепко, - сказал татарин. - Я счас...
- Слушаюсь держать, - сказал Сорокин и нежно ткнул Птицына кулаком под ребро...
Собеседование длилось недолго. Татарин вышел из дома, утирая рот, подошел поближе, вглядываясь в Птицына в темноте, и спросил:
- Ты почму не сказал, что с Петровка, а? Сарокн, отдай ему оружие.
Тела нет - дела нет!
- Банзай! - крикнул Птицын и увял.
- Р-расходись! - заорал татарин на толпу армян и вдруг будто даже повеселел. - А вы кто таки будт? Гость с Кавказ будт? А регистрац есть? - Лейтенант, видно, и сквозь хмель сообразил, что здесь может поживиться: завтра конец дежурства, а ему что, он этот русский Новый год может хоть когда отмечать...
Через десять минут квартира Артура превратилась в полевую комендатуру. У самого хозяина от гнева и стыда дрожали губы, и выражение лица стало совсем как у обиженного мальчика. Но он знал, что надо молчать.
У всех армянских мужчин с регистрацией было все в порядке. Вот у нескольких жен регистрация была просрочена, у двоих ее вообще не было. Татарин собрал с них за это по сто рублей - в сумме пятьсот - и, кажется, был доволен. Пожелал счастливого Нового года, прибавив, чтоб на своем участке он их больше не видел. И отбыл. И только тогда из стенного шкафа на втором этаже вылез Гамлет. У него был паспорт с московской пропиской, но, наверное, были и какие-то свои резоны с милицией не встречаться...
- Нет, ты подумай, какие мерзавцы! - вдруг вступила старуха - прежде ей достало соображения помалкивать. - Это ж надо! Чтоб яйца их козлиные в бульоне сварили...
И неясно было, к кому она обращается. И непонятно было, кого из милиционеров имеет в виду: Птицына, наряд или всех разом. А может, и все российское МВД.
- Люди за стол только сели... вай, если б у нас в Ереване такое... без погон был бы на другой день, это я говорю, чем хочешь клянусь... маму их...
- Иди, мать! - рявкнул на нее сын.
Но праздник был испорчен и сам собою сошел на нет. Кто-то укатил сразу, кто-то еще выпил на посошок. Все как один уверяли, что дома дети и что рано вставать...
Играли при голубом свете телевизора в дурака - переводной, пики только пиками - Гобоист и его жена Анна. Улеглась спать семья Космонавта. Старуха Долманян, Анжела и жена Артура Нина собирали со стола посуду, и Нина даже поплакала - слезы капали в недоеденное кем-то сациви.
Артур сидел в гостиной перед телевизором, пил водку, мотал головой и скрипел зубами.
- Нет, ты послушай, какой козел, - говорил он сам с собой, тоскуя. - Позор, позор, стыд и позор... Гостей разогнал, маму я его имел... Такой праздник испортил... Еще шашлыка не ели, вай-вай... еще долму не кушали... Козел, козел, все русские козлы... Мать! - заорал он. - Неси закуску, неси долму. Женщины, стол накрывай, Новый год встречать будем!.. Семьей встретим, отца помянем...
Козел тем временем лежал на постели с компрессом в виде холодного сырого полотенца на лбу. У него была тихая истерика: он давился слезами, поскуливал, зубы стучали, его бил озноб.
- А если бы я попал в человека, мамочка... меня бы посадили. Да, Хель, посадили бы?
- Еще посадят, - утешала его Птицына, меняя компресс, - еще допрыгаешься, если пить будешь...
- А ты носила бы мне передачи, а, Хель?.. - И он вдруг приподнялся на локтях, глядя безумно в глубину комнаты. - А ведь в камере меня зарежут, я знаю... На нарах зарежут, во сне, заточкой. Нас никто не любит, в тюрьме так вовсе ненавидят!.. А ведь мы, менты... ведь мы... как лучше... - И он заплакал в три ручья от невыносимой жалости к себе и к родному ведомству. - И вот я лежу, покойничек, в гробу, и только усики, усики светлые такие...
И когда все окончательно стихло в Коттедже, и погасли все окна в поселке, и только качался в конце улицы, как будто тоже подвыпил на праздник, одинокий тусклый фонарь, на свое крыльцо вышел вдрызг пьяный армянин Артур с мелкокалиберной винтовкой.
- Эй, свиньи! - крикнул он в морозную ночь. - Сейчас всех перестреляю! - Послышались щелчки выстрелов, причем палил он в темноту наобум. - Выходите, вы, р*****е с****и, что попрятались, я вашу маму имел! Вас здесь не будет, мы здесь будем!
Но подоспевшие кузен Карен, сестра Анжела, жена Нина тихо и ласково оплели его руками и, как приболевшего султана, острожно отвели в опочивальню, где он тут же и захрапел, причем женщины не смогли даже толком его раздеть...
И занималась по всей бывшей советской многонациональной земле первая заря нового счастливого года. Мерцали пятиконечные рубиновые звезды на башнях Кремля, и мерцала в свете разноцветных новогодних лампочек пятиконечная, с обглоданным основанием, алая тусклая звезда на верхней ветке еловой лапы в гостиной Гобоиста. "

http://www.nv.am/lica/29149?task=view

kvantun
И когда все окончательно стихло в Коттедже, и погасли все окна в поселке, и только качался в конце улицы, как будто тоже подвыпил на праздник, одинокий тусклый фонарь, на свое крыльцо вышел вдрызг пьяный армянин Артур с мелкокалиберной винтовкой.
- Эй, свиньи! - крикнул он в морозную ночь. - Сейчас всех перестреляю! - Послышались щелчки выстрелов, причем палил он в темноту наобум.

Имам Шамиль

Чуть больше двух веков прошло с поры,

Когда июньским днем на свет рожден

Сын коваля Денгава из Гимры,

Он именем Али был наречен.

Но вот беда - малыш был слаб и хил

И с каждым днем Али всё угасал,

Денгав молитвы Богу возносил,

Чтобы Аллах дитя не забирал.

Однажды утром, жители села,

Глазам не веря и оцепенев,

Большого белоснежного орла,

Увидели, на небо посмотрев.

Кружил он долго, после кинулся к земле

И в тот же миг обратно к небу взмыл,

Змею поймал он у Денгава во дворе,

В когтях её с собою уносил.

Хорошим знаком это было для отца,

И чтоб дурных злых духов обмануть,

Сменили имя сыну кузнеца

Он Шамилём теперь вступал на жизни путь.

С тех пор Шамиль расти и крепнуть стал,

И сверстников своих он обогнав,

Всё делал лучше, всех он удивлял

Будь то борьба, стрельба иль скачки на конях.

Он трепетно любил и чтил Коран,

Всегда везде носил его с собой.

И со Священной книгой мусульман,

Ходил - кинжал в одной руке, Коран в другой.

Но никогда для хвастовства или из страха

Кинжал из ножен он не вынимал.

Жизнь человека - главный дар Аллаха-

Шамиль, хоть молод был, но это знал.

Была в нём велика охота знаний,

Он с удовольствием науки изучал.

И не боялся трудности заданий,

Учился он и много книг читал.

Он в медресе был лучший ученик.

И педагог, решив с отцом поговорить,

Сказал: "Твой сын науки все мои постиг,

Его мне больше нечему учить".

Забрал Денгав из школы Шамиля

Но обучение Шамиль не прекращал

С ним были книги - его верные друзья-

Из них он многое о жизни узнавал.

Шамиль не знал и не любил пустых забав.

За знаниями странствовать решив,

С собою друга лучшего позвав,

Пустился в путь, одни лишь книги захватив.

Пусть занял этот путь немало лет,

Прошло дорог немало под ногами,

Но были лучшими Шамиль и Магомед

У лучших мудрецов учениками.

Джамалуддин Казикумухский знаний свет

Им нёс - потомок нашего Пророка,

И шейх святейший - Ярагинский Магомед

В их знаниях важнейшим стал истоком.

Вернувшись после странствий в отчий дом

Друзья уже не могут жить спокойно.

Всё изменить хотят в краю родном,

Чтоб стала жизнь людей в горах достойной.

Хотят они бесчинства прекратить,

Чтоб жили люди как написано в Коране,

Чтобы без пьянства, грабежей, убийства жить-

Ведь это всё запрещено в Исламе.

Больших усилий стоило друзьям

Людей своею правотою убеждать,

Терпению их научил Ислам.

Им с Магомедом было сил не занимать.

В году тридцатом девятнадцатого века

Почти всех горцев удалось им убедить.

Решил народ назначить человека,

Который смог для них Имамом быть.

На съезде всех народов Дагестана

Задаче этой найден был ответ:

Второе имя получив - Гази, Имамом

Друг и соратник Шамиля стал Магомед.

Россия - сильная великая страна,

С большой и интересною судьбою,

Но многолетняя Кавказская война

Была для всех тогда ошибкой роковою.

Когда бы царь получше знал Кавказ,

Что души горцев - это вера и свобода,

Он никогда б не дал войскам приказ:

Сломить устои горского народа.

И если б с миром на Кавказ пришли

Его самодержавия посланцы,

Приём другой бы здесь они нашли-

Гостеприимство - долг святой для Дагестанца.

А вот пришлось кавказцам в свой черед,

Всего Российского могущества, не зная,

Бесстрашно в бой святой идти вперёд,

Клочок земли родной, с любовью защищая.

Два года минуло, как Гази-Магомед

Имамом стал народов Дагестана.

Во всех боях, на протяжении двух лет

Он и Шамиль, как все, сражались неустанно.

В Гимры однажды бой жестокий был.

Друзья из башни, ими возведенной

Обороняясь из последних сил,

В плен не сдались, не быть Имаму побеждённым.

Когда исход стал ясен, то Имам

Отдал приказ: ворота башни, чтоб открыли.

И улыбнувшись на прощание друзьям,

Пошёл к врагу. И сотни пуль его сразили.

Тут в башенном проёме высоко

Фигура Шамиля вдруг показалась.

Он прыгнул с башни, да так далеко,

Что вражья рота позади осталась.

Оторопев от дерзости такой,

Солдаты поначалу растерялись,

Замешкались, ну а затем толпой

За Шамилём, израненным, погнались.

От многократных вражеских атак

Шамиль ожесточённо отбивался.

Всевышнему угодно было так,

Чтобы в тот день Шамиль живым остался.

Он от смертельных ран в крови лежал

И вдруг орла увидел в небе над горами,

Того же, белого, что в детстве прилетал

И со змеёй в когтях пронёсся над Гимрами.

Шамиль с надеждой принял этот знак,

Дошёл до лекаря, собрав все силы вместе,

Абдул-Азиз, что был отца его кунак,

И спас его и стал ему хорошим тестем.

Глубокой раною печаль во всех сердцах

Со смертью первого Имама кровоточит.

Погиб не сдавшимся, с оружием в руках,

Ничем в бою себя, не опорочив.

И решено - Имама нового избрать

Решали люди, выбирали, кто достоин.

Имамом горцы Шамиля хотят назвать-

Соратник верный он и досточтимый воин.

Но слаб ещё Шамиль от страшных ран,

Сказал Шамиль: "Пока я не готов

К такой высокой должности - Имам

В сраженьях буду я, хотя и не здоров".

Вторым Имамом избран Гамзат-Бек

Сын бека он, аварский славный воин.

Решили все, что этот человек

Имамом Дагестана быть достоин.

Но снова был Имама краток век.

Спустя два года, смерть, в мечети встретив рано,

Предательски убит был Гамзат-Бек

Руками земляков - аварских ханов.

За срок короткий, двух Имамов потеряв,

Все понимали - рук не стоит опускать.

Сплотившись и отчаянье прогнав,

Никто не собирался отступать.

В том же году в ауле Ашильта

Вновь уважаемый собрался Джамаат.

Достоин кто высокого поста,

Кому Имамом быть здесь и решат.

Не тратя слов на пламенные речи,

Все согласились, что пора настала

Судьбу нелёгкую взвалив на плечи,

Стать Шамилю Имамом Дагестана.

Шамиль слова доказывал на деле.

Работал от рассвета до заката.

Никто из горских жителей доселе

Не представлял такого Имамата.

Вся территория была разделена

На округа, они наибства назывались.

Назначен в каждом был наиб, чтобы сполна

Все указанья Шамиля в нём исполнялись.

При Шамиле Совет Верховный создан был,

Казна и армия, военные чины

Шамиль обычай кровной мести запретил,

Законы правила и штрафы введены.

Повсюду действовал порядок и закон.

Имам был строг, но в то же время справедлив.

Объединения людей добился он,

Для общей цели - жить свободно, победив.

Прошло шесть лет, как стал Шамиль Имамом,

Всего себя, даря родной земле.

Труд оценён его не только Дагестаном,

Шамиль становится Имамом и в Чечне.

Но всё ещё война с Россией шла

И до конца её пока что далеко.

Одной из самых страшных битв была

У стен столицы Имамата - Ахульго.

Не первый месяц осаждались стены эти

И люди гибли в нескончаемом бою.

Здесь воевали даже женщины и дети,

Стояли насмерть все за родину свою.

И, несмотря на полную блокаду,

Никто из жителей сдаваться не спешил.

Сил не хватало уже русскому отряду,

Да и у горцев уже мало было сил.

Командующий русских думал в штабе,

Как эту битву поскорее завершить.

Пришла идея генералу Граббе -

Отряду горцев сделку предложить.

В обмен на Шамиля и его сына

Он жизнь дарует всем, кто нынче там.

Шамиль сказал: "Я не отдам Джамалуддина.

Лишь восемь лет ему, и в плен не сдамся сам".

Возобновился штурм невиданный по силе

И шквальный жар косил и горцев, и солдат.

В мужской одежде женщины ходили,

Чтоб думал Граббе, что в селе большой отряд.

Что днем разрушено, то ночью укрепляли.

На склонах гор уже из трупов росли горы,

На крыше часто все Имама замечали.

Он пули ждал в себя - спасенья от позора.

Немного дней спустя Шамиль решился,

И в русский плен он сына отдаёт.

Чтоб бой жестокий наконец-то прекратился,

Чтоб жив, остался ему преданный народ.

Но Граббе мало одного Джамалуддина.

Во время процедуры передачи

Сказал, что требовал отца и сына

И ждёт немедленной Имама сдачи.

Но вновь он получил в ответ отказ,

Хоть расставанье с сыном нелегко,

Шамиль не сдался. Граббе дал приказ:

Стрелять до полного паденья Ахульго.

Шамиль сумел из крепости уйти

Однажды ночью, с небольшим отрядом.

И жизнь свою им удалось спасти,

В Чечне укрывшись с Дагестаном рядом.

Джамалуддин же был в Россию увезён,

В которой после он призвание найдёт.

И Императором он был определён

В кадетский корпус для детей-сирот.

В разлуке с сыном проведя пятнадцать лет,

Шамиль терзался, год за годом кряду.

Был средний сын с ним Гази-Магомед

И Магомед-Шапи, сын младший тоже рядом.

Две дочери любимых были с ним

Но тот, которого насильно оторвали,

И по законам он живёт теперь чужим,

Был раной на душе, что заживёт едва ли.

Мать пятерых его детишек Патимат

За эти годы с миром попрощалась.

И с новорожденным Саидом Джавгарат,

Супруга юная, убитой оказалась.

И вот, пятнадцать долгих лет спустя,

Судьба сама даёт ему шанс в руки:

Увидеть вновь своё любимое дитя,

Кого он ждал, считая каждый час разлуки.

Шамиль поход нелёгкий совершил

В Кахетии прекраснейшие дали.

Его отряд поместье князя захватил-

Давида Чавчавадзе Цинандали.

Княжна с сестрою взяты были в плен,

А так же их племянница и дети.

И предложил Шамиль царю обмен-

В обмен на сына отдаёт он пленниц этих.

Ну а пока что до обмена далеко,

Княжнам быть в доме Шамиля разрешено,

Который, после разрушенья Ахульго,

Теперь располагался в Ведено.

Там восемь месяцев княгини провели,

Общаясь с женами его и с Шамилём.

Потом, в рассказах, описать они смогли,

Как выглядел Имам, что схож со львом:

"Высокий рост, приятные черты.

Он словно лев в спокойном состоянье.

Наличье длинной русой бороды

Ему лишь добавляет обаянья.

Глаза продолговаты и серы.

Красивы зубы, губы алые его.

Его движенья твёрды и быстры.

Ты силу духа видишь, глядя на него"

Царь - Первый Николай за время это

Ждал, чтоб из Польши сын Имама воротился.

В Полку Уланском был он в звании корнета,

А полк сейчас на службе в Польше находился.

Вернулся в Петербург Джамалуддин.

Джемал-Эддин Шамиль он был в России.

И на приём к царю пошел один,

Куда его явиться пригласили.

Тепло его встречает Николай,

Благодарит за преданную службу

И просит он: "Отцу ты передай,

Что зла я не держу и хочу дружбы".

Узнав, что сын его в пути сюда

Шамиль от нетерпения сгорает.

Но чувств своих он не покажет никогда,

Всю хладнокровность внешне сохраняет.

Княгиням объявил об их свободе

И попросил их вместе с ним идти.

Туда, где при собравшемся народе,

Обмен на сына должен был произвести.

Джамалуддин в мундир поручика одет,

Давно привыкший к жизни европейской.

И младший брат его Гази-Магомед

Переоделся чтоб, принёс ему черкеску.

Был потрясён Имам, увидев снова сына,

Но внешне этого никак не показал.

Его он встретил, как и должен был мужчина,

Лишь крепко обнял и ни слова не сказал.

А после, много дней прошло в беседах,

В расспросах и рассказах о России,

О временах, когда сын был в кадетах,

И как к царю Джамалуддина пригласили.

Рассказы слушая, Шамиль ушам не верил

О том, насколько мощь сильна России.

Понять не мог он, как его, на самом деле,

За столько лет её войска не победили.

Но больше за другое волновался

Имам смотря, как изменился его сын,

Случилось то, чего он так боялся-

Россию полюбил Джамалуддин.

Просил отца, чтобы с Россией помирился,

Десятки раз Джамалуддин. И неустанно

Твердил, что своего Шамиль добился-

Уже ничто не угрожает Дагестану.

Что царь готов вести переговоры,

Что хочет он кровопролитье прекратить,

Но бесполезны были эти разговоры:

Имам не верил в то, что царь мог уступить.

Три года только после возвращенья

Прожил Джамалуддин. И эти годы

Он мира посвятил установленью,

Но не нашел поддержки у народа.

Всего лишь в двадцать шесть он умирает.

К суровой горской жизни не привыкший,

Чахоткой страшной он заболевает.

Угас сын горца, так Россию полюбивший.

Ну а когда царь Николай скончался

А Александр Второй, его наследник, стал царём,

Опять наместник на Кавказе назначался,

Который взял бы верх над Шамилём.

И человек такой нашёлся сразу,

Кто непокорного сломил бы Шамиля.

Теперь наместником по гордому Кавказу

Стал князь Барятинский - друг юности царя.

Сей князь уж много раз был в Дагестане.

И отличался в битвах он не раз.

Решил воспользоваться слабыми местами

И хитростью упрямый взять Кавказ.

Ему военных действий гром не нужен,

Он тактику другую применял,

Которая работала не хуже,

Чем артиллерии огромный арсенал.

И золото всё сделать помогало,

Того что сделать не смогли за много раз,

Бесчётные войска и генералы,

Что беспрерывно отправлялись на Кавказ.

Ему предатели Имама продавались.

Отряды горцев всё редели с каждым днём.

И в результате, час настал, когда остались

Лишь самых преданных, так мало с Шамилём.

Шамиль, бессилие прекрасно понимая,

Он сына младшего спешит в Гуниб послать,

Чтоб вместе с жителями гору укрепляя,

Он оборону помогал отцу держать.

Шамиль рассчитывал в Гунибе продержаться.

Солдатам взять Гуниб не так легко.

Намного дольше нужно будет им сражаться,

Гуниб считался неприступней Ахульго.

Уж батальоны у подножия Гуниба,

И сотен ружей уже слышатся затворы.

Тут шлёт Шамиль своего верного наиба

К Барятинскому на переговоры.

Наиб вернулся, Шамилю он отвечает:

"Кровопролития не хочет генерал,

И сдать оружие тебе он предлагает".

На что Имам ему ответ свой передал:

"Гуниб - высокая гора. Я на вершине.

Внизу они, а надо мною лишь Аллах.

И опуститься, не положено мужчине

Штурмуют пусть. Я бой приму в родных горах".

Но двое суток бой всего лишь продолжался,

Излишне силы были неравны.

Барятинский, когда наверх поднялся,

Увидел страшные последствия войны.

Людей в селе почти не оставалось.

Лишь горы трупов и завалов были там.

Оставшимся же снова предлагалось

Сложить оружие, и сдался, чтоб Имам.

Всем было ясно - если и сейчас

Отказом вновь Имам Шамиль ответит,

То состоится штурм, но в этот раз

Погибнут все. И даже женщины и дети.

Имам принять был должен важное решенье.

Он попросил его оставить одного,

Чтоб помолиться, и к Аллаху в обращенье

Просить послать шаг верный для него.

Лишь со Всевышним один на один

Шамиль остался, и молиться стал забвенно.

Он вспомнил всё, что говорил Джамалуддин,

Через пятнадцать лет, вернувшийся из плена.

Как он просил его закончить битву,

И как любил Россию его сын.

Шамиль, закончив долгую молитву,

Решил исполнить, что просил Джамалуддин.

Неправда то, что смерти он боялся

И потому пошел в заложники к царю.

В живых тогда никто бы не остался,

Спасти оставшихся хотелось Шамилю.

Он знал - пока он жив, никто не сможет

Его народ сломать и подавить,

И что из плена даже он поможет

Всё что разрушено войной восстановить.

Шамиль выходит - взгляд его непроницаем.

Он твёрдо держится за рукоять кинжала.

Стоят войска, его завидев замирая,

А после громкое "Ура!" в горах звучало.

У камня, тот, что в роще у села,

Барятинского встреча с Шамилём

Беседой уважительной прошла,

Ни словом был Шамиль не ущемлён.

Не как с врагом, а как с почётным другом,

Барятинский с Имамом говорил.

Был рад он, наконец, понять друг друга

И за шаг к миру Шамиля благодарил.

А в середине сентября того же года

В Чугуеве, от Харькова что рядом,

Имаму дагестанского народа

Вручает Александр Второй награду.

Имама обнял царь и саблю золотую,

Ему, вручая искренне сказал:

"Что я не враг Кавказу докажу я.

ты не раскаешься, что ты сюда попал".

Так началась жизнь Шамиля в России.

И к удивлению его, все города

Ему большое уважение дарили,

Почётным гостем был Имам всегда.

Завод оружия, где в Туле побывал он

Ему роскошное оружие вручил.

Ну а завод по производству самоваров

Его огромным самоваром наградил.

Москва сразила Шамиля своей красою,

Своим размахом и величием своим.

Он восхищался златоглавою Москвою,

Где были двери все открыты перед ним.

Когда он прибыл в Петербург, его встречали

Большим почётным караулом и оркестром.

Салют был дан, какого раньше не видали,

А от людей здесь не хватало места.

Имам всё больше, с каждым разом поражался

Таким несметным и почтительным приёмам.

Он как герой везде всегда встречался.

Его Кавказским нарекли Наполеоном.

Из Петербурга отбывал Шамиль в Калугу.

Его всем городом в дорогу провожали.

А экипажи запрудили всю округу,

Да так, что даже его поезд задержали.

Такой любви Шамиль не ожидал,

Был тронут он вниманием таким.

И благодарности слова он передал,

Всем кто пришёл сейчас проститься с ним.

Что ему дорого радушное почтенье.

И что сильнее радость эта для него,

Чем даже та, что получал при сообщеньях

Он в сорок пятом, об успехах из Дарго.

В Дарго отряды князя Воронцова,

Тогда с "Даргинской экспедицией" пришли.

И более трёх тысяч, бестолково,

Солдатских жизней унесли бои.

Калуга встретила Имама тем почтеньем,

С каким гостей высоких принимают.

И трёхэтажный особняк в распоряженье

Ему с его семьёй предоставляют.

Великолепным было всё убранство дома,

Но Шамилю, скучавшему по Дагестану,

Всё это было непривычно, незнакомо,

Всё неуютным здесь казалось для Имама.

Тогда известный архитектор-князь Вадбольский,

Сначала долгий проведя с ним разговор,

Потом Имаму показав свои наброски,

Всё сделал так, как хочет сын Кавказских гор.

И с нетерпением теперь он дожидался

Приезда всей своей семьи за ним вослед.

И в Дагестан, чтоб привезти их, отослался

Сын и помощник Гази-Магомед.

И вот, когда семья была вся в сборе,

Стал снова в доме слышен детский смех,

Их, кто с ним был и в радости и в горе,

Шамиль был счастлив рядом видеть всех.

С большой охотой выезжал он на прогулки,

Знакомясь с городом и бытностью людей,

Калужских улиц объезжая закоулки

На экипаже из четвёрки лошадей.

И вот, осматривая улицы Калуги

Сказал извозчику остановить коня,

Ему знакомыми казались все округи:

"Чечня!"- воскликнул он - "Да это же Чечня!"

Он предводителю Калужского дворянства,

Которым Щукин был, признался как-то раз:

"Я так жалею о своём упрямстве,

Ведь от него и вы страдали и Кавказ.

Вы обращаетесь со мной теперь как с братом,

Хотя должны меня на части растерзать.

Ведь гибло столько молодых солдатов,

Я не могу почтенья вашего понять".

И в самом деле, удалось не сразу

Имаму Дагестанскому понять-

В его лице - всё уважение к Кавказу

Россия постаралась показать.

Он думал, может зря он столько бился?

Но было всё совсем наоборот.

Того, о чём мечтал, Шамиль добился-

Заставил уважать он свой народ.

Теперь все знали - только с миром на Кавказ

И с уваженьем можно приходить.

Лицо Кавказа все увидели сейчас-

Кавказца можешь ты убить, но не сломить.

Увидев в госпитале раненного горца,

Шамиль, сначала не поверил даже,

Его лечили, и не просто как придётся,

А наравне со всеми, точно также.

И капитану корпуса жандармов

Руновскому, тогда он так сказал:

"Я побывал сейчас в твоих казармах

И в госпитале тоже побывал.

Теперь стыжусь я, когда понимаю,

Что плохо пленных содержал я, стыдно мне.

У вас же пленные работают, гуляют,

Живут в своих домах, а не в тюрьме".

Шамиль невольно сравнивал родной

Кавказ с Россией, постоянно удивляясь.

Была она огромнейшей страной,

Существовала постоянно развиваясь.

Хоть был религиозным человеком

И жил Шамиль в согласии с Кораном,

Фанатиком он не был, и, нередко,

Отец Григорий разговоры вёл с Имамом.

Ему о церкви интересны разговоры.

И вот, окошко сделали монахи

В святейшего Георгия соборе,

Чтоб мог он службу посмотреть, не сняв папахи.

Он удивлён был, как терпимы здесь к Исламу

Решил он так же теперь к церкви относиться.

Спросил полковник Богуславский у Имама:

"На христианке ты готов бы был жениться?"

А Шамиля любимою женою

Была армянского купца дочь - Шуанат.

В плену она была, но красотою

Княжны армянской был Имам в плен взят.

Взаимностью ему ответит Анна

И мусульманство примет добровольно.

Став вместо Анны Шуанат, она с Имамом,

Через всю жизнь пройдёт, судьбой довольна.

А на вопрос Имам полковнику ответил

Что если б Анна не хотела согласиться

Принять Ислам, то ни за что на свете,

Он всё равно не отказался бы жениться.

Что заставлять он не имеет права,

Она сама должна была решиться.

Он может лишь советами направить.

Богобоязненности силой не добиться.

Смиряясь с тем, что в горах уже не быть,

Мечту в душе лелеять стал Имам-

Просить царя позволить Мекку посетить-

Святое место правоверных мусульман.

В году шестьдесят первом для России

Великое событие случилось,

Там крепостное право отменили,

От рабства люди, наконец, освободились.

В том же году царь Александр приглашает

Шамиля с сыном к себе в Царское село,

Но просьбу ехать в Мекку отклоняет,

Сказав, что время ещё не пришло.

Имам красноречиво, чуть позднее,

Свою поспешность, в этом деле осознав,

Писал Барятинскому: "От стыда краснею.

В своём решенье император очень прав.

Не обратился бы вовек, о, если б знал я,

Что до конца не всё замирено в горах.

Сейчас уехать, всё равно б, что убежал я.

Я если лгу, пусть поразит меня Аллах!"

И в тот же год сын Магомед-Шапи,

Уставший жить без дел в Калужском доме,

На службу к Александру поступил-

Корнет лейб-гвардии в Кавказском эскадроне.

Последняя жена Имама - Загидат

Спустя три года родила в Калуге.

И Магомед-Камиль, важнейшей из отрад

Стал в эти годы, для Имама и супруги.

Ему рассказывал он разные истории,

Про все события прошедшие давно.

И на коне катал в саду, где территории

Он называл Гимры и Ведено.

Давно обдумывая важное решенье

Принять присягу Государю и стране,

Шамиль спросил у Александра разрешенья

В своём известном, сохранившемся письме:

"Великий Государь, тобой я побеждён.

Ты подарил мне жизнь, хотя казнить бы мог.

Великодушием твоим я покорён.

И понял я, что мой священный долг

Своим народам завещать любовь к России.

Перед её великою душой,

Быть благодарными за дружбу, и отныне

Лишь только пользу приносить стране родной!"

Когда согласие подписано царём,

Шамиль, с двумя своими сыновьями,

Присягу принял в здании большом

Калужского дворянского собранья.

А через пару лет был возведён

Имам в потомственного дворянина.

Совсем не молод был уже и болен он,

Всё чаще Мекки ему виделась картина.

Калужский климат Шамилю не подходил

И император его в Киев отправляет.

Шамиль на кладбище семейное сходил,

Проститься с теми, кого здесь он оставляет.

Семнадцать родственных остались тут могил.

И он молитву возносил сейчас всем тем,

Кто здесь покоится, всем кто его любил.

Они в России остаются насовсем.

Он часто в Киеве на берегу Днепра

Сидел, с тоской глядя на пароход.

Он чувствовал, уже пришла пора

Ему отправиться в последний свой поход.

Оставив сыновей своих в России,

Хадж совершить он снова попросил.

И наконец-то ехать в Мекку разрешили,

Царь Александр в Хадж Имама отпустил.

Так многолетняя мечта Имама

Сбылась. Он был и в Мекке и в Медине.

Теперь он выполнил важнейший столп Ислама

И мусульманской поклонился он святыне.

Но стал и правда, уж последним тот поход.

И вот февральским днём четвёртого числа,

Душа Имама в мир иной легко уйдёт,

Что со Всевышним встречи так ждала.

На кладбище Аль-Бакия в Медине

Шамиль нашёл последний свой причал.

Весь мир с почтеньем произносит это имя.

Денгава сына из Гимры весь мир узнал.

Его нам есть за что благодарить,

Своей судьбою показал он нам,

Как нужно жить, бороться и любить

Шамиль, ты навсегда для нас Имам!

Аметхан Султан

Лишь орлу покорится небо,

К солнцу близко они летают.

Тот, кто в небе ни разу не был,

Быть орлом всё равно мечтает.

Чтобы крылья легко расправив,

Воспарить над земным простором,

Все заботы внизу оставив,

Всё окинуть орлиным взором.

Есть такие, кому удастся

С небом жизнь связать на все годы.

Могут смело орлами зваться,

Не смотря, что людской породы.

Дом для них - и земля и небо,

Они смело рискнут собою,

Где бы враг ими пойман не был,

Защитят небеса с землёю.

Об одном, вот таком отважном

Расскажу об орле-герое,

Землю Родины не однажды,

В небесах заслонял собою.

Без таких вот орлов прекрасных,

Мы б не жили сейчас в России.

А пожар той войны ужасной,

Вот такие орлы гасили!

В год двадцатый, в двадцатый век

Родился Аметхан в Алупке.

Там, в Крыму родился человек,

Что способным стал на поступки.

Вот на фото с сестричкой рядом,

Темноглазый стоит мальчишка,

Видно здесь, как сестричке рад он,

Как поддерживает малышку.

Но недолгим то было счастье -

Заболела сестра Фатима,

Фитильком, сгорев в одночасье.

В доме стало невыносимо.

И отец Султан новый строит

Вместе с мамой его Насибой.

Дом с горы на Алупку смотрит,

Как гнездовье орла красивый.

Здесь братишка Имран родится,

Здесь он небо навек полюбит,

Здесь захочет летать, как птица,

И к полёту стремиться будет.

Праздник был "Хыдырлез" в Алупке,

День весны отмечают люди.

Всюду танцы, веселье, шутки,

Состязания тоже будут.

И в борьбе "Куреш" крымскотатарской

Аметхан среди всех стал лучшим,

Победить всех ему удастся

И за это он приз получит.

В детский лагерь "Артек" путёвку

Сам директор ему вручает,

За упорство и за сноровку,

Первым местом его награждают.

Там, в "Артеке", ни море, ни горы

Поразить не могли Аметхана.

В двух домах есть такие просторы-

И в Крыму родном и в Дагестане.

Он другим поражён был в "Артеке",

Когда в жизни увидел впервые,

Как летит самолёт в синем небе,

Его чувства волною накрыли.

Так, в пятнадцать лет, в небо влюбился,

Осознал, что быть лётчиком хочет.

Продолжая в Алупке учиться,

Он о небе мечтал днём и ночью.

Кончить школу быстрей постарался,

В Симферополь в училище едет.

Там он в аэроклуб записался,

Аметхан самолётами бредит.

На него надежд не возлагало

Клуба этого руководство,

Ведь в то время оно не знало,

Его именем клуб назовётся.

Но всё это потом, пока же

Аметхан летал в Качинском лётном,

Где он вскоре себя покажет

Неплохим боевым пилотом.

В Кишинёве война застала

Их четвёртый гвардейский полк.

Рвался в бой с самого начала,

По-другому Султан не мог.

Самолёт "И-16" звали

Очень ласково "ишачком",

Тихий ход, из фанеры детали,

Аметхан летал на таком.

И уж вскоре, за то, что чётко

Он разведку вёл с высоты,

Аметхан получил почётный

Первый орден - Красной Звезды.

Новичкам достиженьем было

Просто выжить в первом бою.

Большинство в первый бой уходило,

Зная, что уж не быть в строю.

Выживали тогда единицы,

Тот, кто хватку мог показать,

От природы владев интуицией,

Ситуацию мог просчитать.

Аметхан умел группироваться,

Даже шутка ходила тогда-

"Голова его может вращаться,

Где б враг ни был - заметит всегда".

"Мессершмита" четыре однажды

Окружили его "ишачок",

Чудеса Аметхан там покажет,

Ведь никто так не делал ещё.

"Ишачок" он за тучкою спрятал,

Ну а вынырнул ближе к своим,

Хоть не сбил он фашистов проклятых,

Но и сам не достался он им.

Это было уже в Ярославле

У Султана был друг Цимерман.

"С днём рождения Яшу поздравлю

Необычно" - решил Аметхан.

Он картон над кроватью повесит,

"Яша! Яша!" - он там написал.

Все солдаты смеются над этим:

"Ты что, слов других больше не знал?"

Аметхан к ним с улыбкой подходит,

Я на крымскотатарском писал:

"Живи! Яша!" - звучит в переводе,

Я от всех нас ему пожелал.

Не прочитано то пожеланье,

В тот же день Яков сбит был в бою.

К нему в госпиталь это посланье

Отошлют все, как просьбу свою.

Придя в госпиталь к своему другу

Султан раненых видел детей.

Сердце дрогнуло, страшную муку

Им принёс тот фашистский злодей.

Он почувствовал цену какую

Платит город за каждый налёт,

Когда бомбами их атакуют.

Он решил - теперь враг не пройдёт!

Вскоре был Аметхан и отправлен

Совершить вот такой перехват.

В одиночку он, над Ярославлем

Атакует немецких солдат.

Пилот "юнкерса" - опытный малый,

Был налёт тот не первым тогда,

Уже очень давно воевал он,

Бомбил Лондон, Париж, Роттердам.

К концу боя все боеприпасы

Израсходовал наш Аметхан,

Но фашисту не думает сдаться,

Он ведёт самолёт на таран.

Редко очень пилот выживает,

Кто ведёт на таран самолёт,

Но Султан так удар рассчитает,

Что живым он из боя уйдёт.

Всё проделав, секунда в секунду

В первый раз сбил Султан самолёт.

Немцы спрыгнули на парашютах,

Но внизу наш отряд их добьёт.

Когда полк перешёл под Елец,

За неделю он сбил ещё шесть,

Если в небе Султан - молодец

Фриц уже не решается лезть.

В сорок третьем году награждён

Аметхан был Звездою Героя,

Орден Ленина тоже вручён,

Ведь Страну заслонял он собою.

И друзьям тогда пообещал:

"Крым спасём и ко мне все, в Алупку.

Будем персики кушать мы там,

Вот увидите, это не шутка.

В мае сорок четвёртого был

Севастополь уж освобождён.

Обещанье никто не забыл

"В мае персики? - смеётся он.

Пусть не персиком, но угощу!

Собирайтесь, в Алупку мы едем,

Вас с семьёй познакомить хочу,

Навестим и родных и соседей".

Двери дома и не закрывали,

Аметхана встречает родня,

Все измучались и обнищали,

Никого не щадила война.

Все знакомые и все соседи

Приносили на стол, кто что мог,

Ведь герой их сегодня приедет,

Их любимый отважный сынок.

Ни на миг мама от Аметхана

Не отходит, сыночка обняв.

Приказал командир: "Ты у мамы

Погости, а вернёшься на днях.

А чтоб тут тебе не было скучно,

Пусть останется Головачёв -

Вот тебе и весёлый попутчик

И надёжное рядом плечо".

Разбудил его утром крик мамы

Он в чём был, тут же выскочил в сад,

Видит он, что за руку упрямо

Тащит маму какой-то солдат.

Отец там же, жену защищает

Тащит к дому её, на крыльцо.

Аметхан тут же к ним подбегает,

Ударяя солдата в лицо.

Передёрнут затвор автомата,

Но тут Головачёв подоспел,

Прямиком он идёт на солдата

И стрелять уже тот не посмел.

Ведь на нём были звёзды героя

И по форме одетый он был.

Аметхан увёл мать за собою

И отца тоже в дом проводил.

Дело всё было в том, что решили

Выселять тогда крымских татар,

Потому мать Султана тащили,

Вся родня встала их под удар.

Ведь по матери был он татарин,

По отцу Аметхан лакцем был,

Командиры везде хлопотали,

Чтоб хоть мать комитет пощадил.

Аметхану пошли на уступки,

Только мать не забрали тогда.

И осталась Насиба в Алупке

Лишь одна из всех крымских татар.

В полк вернётся, угрюм и замкнут,

Испугались все не на шутку,

Только близкие люди знают,

Как он пережил утро в Алупке.

Он своей семьёй обзаведётся

Неожиданно, как при штурме.

Быть в Москве ему доведётся,

Там роман он завяжет бурный.

Но война ещё продолжалась,

Долг позвал Аметхана в небо.

Ничего им не оставалось,

Как расстаться и ждать победы.

Он к ней после войны вернётся,

Став тогда уже дважды героем,

Дверь открыв, она улыбнётся,

Поведёт его за собою.

И покажет в кроватке сына,

Что родился за год разлуки,

Счастья он своего причину

Здесь впервые возьмёт на руки.

Это будет после победы,

А пока, должен он сражаться.

Много тех, кто приносит беды

Ещё будут уничтожаться.

Воевал он в небе Берлина,

Был искусным бойцом воздушным.

Для фашистов неуязвимым,

В пилотаже одним из лучших.

Стал легендой в военные годы,

На устах у всех его имя.

Сколько мирных он спас народов,

Закрыв крыльями их своими.

Был на фронте Ростовском, Брянском,

Юго-Западном, Украинском,

Белорусском и Сталинградском,

Крым родной спасал от фашистов.

В январе сорок пятого, смело,

Рядом с местом Гумбиннен Мальвишкин,

С четырёх тысяч метров, умело,

Примет бой он, неравный слишком.

Двадцать пять самолётов фашистов

И один самолёт Аметхана,

Был в бою том он смел, неистов,

Выжил сам и нанёс три тарана.

Пример мужества и отваги

На фронтах Аметхан проявит,

Виртуозно ведя атаки,

Тридцать вражьих машин сбивает.

Шестьсот три боевых полёта

Он закончил победой славной.

Враг теряет свои самолёты,

Если в бой идёт с Аметханом.

Вот настало мирное время,

Встал вопрос: "А теперь что делать?

Не остаться забытым всеми

И жить с пользой на свете белом".

Испытателем станет лётчик,

Самолёты испытывать станет.

Кто как он может так помочь им,

Кто, как он это небо знает?

Он испытывал катапульты

Истребителей реактивных,

И полётов любил минуты,

В небо звал его дух орлиный.

Стратегический бомбардировщик

Ту-4 и Ту-16

Он, как опытный дрессировщик,

Приручал, заставлял подняться.

Ил и Як, МиГ, НМ, Су и Ан

Вместе с ним в небеса взмывал.

Их испытывал Аметхан

И путёвку им в жизнь давал.

Самолёты сверхскоростные

Виртуозно всегда сажает,

И манёвры, да непростые

В стратосфере он выполняет.

И вот, люди были готовы

И к космическому полёту,

И в условиях самых суровых

Тренировки вели пилоты.

Космонавты тренировались

В барокамерах и центрифугах.

Им создать невесомость пытались

Помогая, как могут, друг другу.

Аметхан проводил тренировки

Поднимал космонавтов в небо.

Он взлетал с ними быстро и ловко

К высоте, где никто из них не был.

У него обучался Гагарин,

Титов Герман и Павел Попович,

С ним летал Андриян Николаев,

А ещё Карташов Анатолий.

Говорили в последние годы

Все друзья: "Отдохни, Аметка!"

Но орлом кто рождён природой

Отдыхают в полёте нередко.

Вот уже Аметхану полвека,

Юбилей широко отмечают

И поздравить орла-человека

Все герои страны приезжают.

Легендарного аса поздравят

Все конструкторские коллективы,

Боевые друзья прилетают

Все к Аметке на именины.

Много здесь пожеланий сказалось,

Был волнительным тот юбилей,

А ведь жить то всего оставалось

Лишь три месяца, да и семь дней.

После праздника вновь наступит

Испытаний сплошная работа.

В первый день февраля приступит

Он к последнему в жизни полёту.

Экипаж подошёл к самолёту

С прикреплённою мотогондолой,

Спрятан двигатель там, и пилоту

Нужно быть осторожным по полной,

Ведь испытывать двигатель станут

На предельных, больших скоростях.

Отступать, не дано Аметхану

Страха ведь не бывает в орлах.

А Всевышний, как будто старался

Не пустить его в этот полёт,

Аметхан целый день сомневался

В том, что гладко заданье пройдёт:

"Никогда настроенья такого

У меня не бывало, друзья.

Взад, вперёд я хожу бестолково,

Грусть какую-то чувствую я".

"Может, всё же полёт отменишь?-

Говорят Аметхану кругом-

Поезжай-ка домой, отболеешь,

Наверстаешь в полёте другом".

"Ничего, я сейчас полетаю

И поеду домой, отлежусь.

Сил набрать мне полёт помогает,

В небе я очень быстро лечусь".

Вот, приняв самолёт, занимает

Экипаж свои сразу места.

Всё в порядке, они вылетают

И пока всё идёт как всегда...

В ужас всех эта новость повергла

Никто верить в неё не хотел,

Что орёл тот, что так любил небо

В свой последний полёт улетел.

Знали все, что он был лучшим асом,

Значит, сделал он всё, то, что мог,

Значит, не было там даже шанса,

Чтоб Султан мог спасти самолёт.

Разнесло самолёт на кусочки,

На снегу в сотнях метрах вокруг,

От него только чёрные точки.

Хвостовую кабину найдут.

Находившийся в задней кабине

Инженер Радий Ленский был мёртв.

Носовой отсек не находили

И надежда на чудо живёт.

Едва сумерки там наступили

Снегопад густой начал валить,

До его окончанья решили

Пока поиски все прекратить.

На четвёртый лишь день прекратился

Тот, мешавший искать, снегопад.

И на поиски снова пустился

Тех состава отважный отряд.

Возглавлявший отряд института

Инженер, Николай Филизон,

Прошёл в лес триста метров, оттуда

Он кричит, что кабину нашёл.

Почти полностью снегом накрыта,

Он зовёт всех на помощь людей.

Снег разрыли, кабина открыта,

Проникают все внутрь скорей.

И ужасную видят картину-

Четверых своих близких ребят,

Им смотреть на них невыносимо-

Вчетвером по местам все сидят:

Аметхан в командирском был кресле,

Сорвало с головы шлемофон,

А под рёбра штурвал ему влез весь,

Вся изрезана куртка на нём.

Бенедиктов, на правом был кресле,

Он придавлен стволом от сосны,

Михайловский и вовсе разрезан

Пополам, посредине спины.

Алексей Воробей напросился

В тот полёт, так некстати хотел.

Он один целиком сохранился,

Только полностью весь обгорел.

Так, восьмого числа в феврале,

Новодевичье кладбище примет

Труп героя, в холодной земле.

Бюст и стела стоят на могиле.

Есть в Алупке музей Аметхана

Есть и памятник, помнят о нём.

В Симферополе площадь Султана

И тот аэроклуб тоже в нём.

В городах его именем славным

Много улиц народ назовёт,

В Дагестане, ему благодарном,

Его имени аэропорт.

Очень часто друзья вспоминали,

Не скрывая скупых мужских слёз,

Как они Аметхану задали

На его юбилее вопрос:

"Аметхан, ты ответь, а что будет,

Если б ты уж своё отлетал?"

И никто никогда не забудет

Притчу, что Аметхан рассказал:

"Когда старый орёл понимает,

То, что смерти минута пришла,

Он в последний полёт улетает,

Дома смерть не застанет орла.

Он летит высоко, близко к солнцу,

Восхищаясь полётом, родня

Знает, что он уже не вернётся.

Может так будет и у меня".

Лишь сейчас понимали люди,

Видел он свой полёт заранее,

Знал, что тем он орлом и будет,

К ним сейчас пришло осознание.

И орлу покорилось небо,

Сыну Крыма и Дагестана.

Помнят все, кто и где бы ни был,

Про полёт Аметхана Султана!

Махач Дахадаев

Махач! В честь тебя, в двадцать первом году

Столица моя своё имя нашла.

Росла, хорошела, как вишня в цвету

Уже с этим именем - Махачкала.

Мы именем этим зовём сыновей,

Районы и улицы им называем.

Кто был ты, что вызвал почёт у людей?

Герой Дагестанский - Махач Дахадаев.

На площадь вокзала, где твой монумент,

Приду посмотреть не впервые уже.

Что в бронзе создал твоей жизни момент,

Хвала Хасбулату Аскар-Сарыдже!

Как жил ты? Что в жизни своей повидал?

И был ли ты счастлив в короткой судьбе?

Тот, кто свою жизнь за народ свой отдал.

Хочу хоть чуть-чуть рассказать о тебе.

Шли восьмидесятые, месяц апрель

И век девятнадцатый шёл к завершенью.

Слышна в Унцукуле не только капель,

Ещё и младенец кричит о рожденьи.

Ремесленник местный - Даудов Дахад

И дочь бедняка Хурия, ждали сына.

И каждый из них был сейчас очень рад,

Что, как и мечтали, родился мужчина.

Мухамед-Али дали имя ему,

Мухамед-Али Дахадаев он был.

Гадать остаётся нам как, почему,

Позднее он имя Махач получил.

Безрадостным было всё детство его.

Он рос без отца, что скончался так рано.

И бедным родным было не до него,

И вновь вышла замуж любимая мама.

Родительской ласки не смог испытать,

Трудиться был вынужден с раннего детства.

О нём не заботились отчим и мать,

Не раз упрекали их все по соседству.

Избавиться, чтоб от него и забот

И лишних упрёков в соседских глазах,

В училище отчим его отвезёт,

В аварском селе под названьем Хунзах.

В учёбе усердие он проявлял

И бедам других он умел сострадать.

Сам росший в нужде, сахар он собирал,

Но не для себя, а чтоб нищим раздать.

Привычка жалеть обездоленных, в нём

Всю жизнь прожила, до последнего дня.

Не раз вспоминал Тахо-Годи потом:

"Его доброта поражала меня".

Учёбу начальную он завершил.

В Темир-Хан-Шуру потом переезжает.

В училище высшее там поступил,

Успехами учителей удивляет.

Но здесь обстановка намного иная-

Богатство и бедность соседствуют рядом.

Богатые знатностью здесь щеголяют,

Смотря на других унижающим взглядом.

И именно здесь осознал Дахадаев

Деление на социальные классы,

Всю пропасть, которая их разделяет.

В нём начал общественник формироваться.

Проходит с отличием он обученье

И к технике он интерес проявляет.

Он изобретательство любит, черченье,

Всегда призовые места занимает.

Профессию, выбрав себе по душе

И быть инженером, лелея мечту,

Экзамен сдаёт в Петербурге уже,

В путей сообщения он институт.

Ещё земляков его было там двое,

Что пользы немало потом принесут

Всему Дагестану - Габиев, Хизроев.

Пока же, землячество здесь создадут.

Столицей России был Питер в те годы,

Когда революций алела заря.

И против режима восстали народы,

Решив революцией свергнуть царя.

По-разному можно сейчас толковать

Событья, начала двадцатого века.

Но это история, и забывать

Не можем мы, ни одного человека.

Пусть споры идут - кто был прав, кто не прав,

Здесь правых искать мы не ставим задач.

Понять Дахадаева сможем, узнав,

Какие события видел Махач.

Шёл девятьсот пятого года январь,

Девятое было число, воскресенье.

В кровавый, тот день превратил русский царь,

Когда не нашли даже дети спасенья.

Рабочих тогда демонстрация шла,

Шли мирно, и с ними их жёны и дети.

Расстреляна вся по приказу была.

Был ошеломлён Махач действием этим.

Активным участником стал теперь он

В делах революции пятого года,

Он встал за политику красных знамён

В борьбе за права трудового народа.

Три года учёбы так быстро промчались.

Неплохо он русским владел языком.

Статьи им писались и книги читались,

С политикой был он отлично знаком.

Вернулся опять в Унцукуль он когда,

Он, перед крестьянами речь говоря

Призвал, чтоб готовилась вся беднота

К восстанию против режима царя.

К захвату земель богачей призывал,

К отказу платить непомерно налоги.

Он сразу в крестьянскую душу запал,

Ведь он выражал настроение многих.

Начальник Аварского округа, сразу,

Письмо губернатору срочно послал.

Отряд полицейских, его же приказом,

Тогда Дахадаева арестовал.

Просил губернатор царёва указа,

Чтоб смуту не мог Дахадаев поднять,

Отправить его за пределы Кавказа,

А также, суду его срочно предать.

Арест Дахадаева переживали

Не молча соратники, громко крича.

В правительство, писем мешки поступали,

Где требовалось отпустить Махача.

И после трёх месяцев был он отпущен,

Но передан под полицейский надзор.

И за каждым шагом следить ещё пуще,

Полиции отдал приказ прокурор.

Но им не сломить его волю к борьбе,

Листовки печатал с призывом к народу.

Гектограф привёз он в селенье к себе,

Листовки чтоб множил, ему на подмогу.

Сажают опять Махача и друзей.

С протестом соратники их выступают.

И против репрессий российских властей,

Воззвание к людям они выпускают:

"Не первый сидят уже месяц в тюрьме

Товарищи наши, но без обвиненья.

А Тихонов, старый фельдфебель, в казне

Уж больше полвека крадёт без стесненья!

Помещики все толстобрюхие с ним.

И грабят, и грабят народ они жадно.

Но не задушить революцию им,

Она уничтожит их всех беспощадно!"

И месяцев много в тюрьме проходило,

Пока ожидали от власти решенья.

Отпустят его, но условие было-

Покинуть Россию и без возвращенья.

Однако Россию он не покидает.

Живя в Петербурге, скрываться он должен.

В десятом году ему всё ж разрешают,

Чтоб он в институте учёбу продолжил.

Закончив учёбу, Махач был направлен

На стройку морского торгового порта,

Что был в Туапсе. И трудился исправно,

И с пользой проводит там четыре года.

Есть памятник Кирову в Махачкале,

Стоит на красивой зелёной аллее.

Он не Дагестанец, но нашей земле

Всегда помогал он, себя не жалея.

Махач в Туапсе познакомился с ним,

И хоть не имел Дахадаев кумиров,

В борьбе он мечтал быть бы точно таким,

Каким был Сергей Миронович Киров.

Отлично владел Дахадаев пером.

Газета "Заря Дагестана" выходит,

Где он, не боясь, заявляет о том,

Какие бесчинства в судах происходят.

Что суд всегда на стороне богачей,

Что все преступления с рук им спускает,

И что на свободе полно палачей,

А в тюрьмы, простых бедняков лишь, сажают.

Он требует - дайте народу права

На землю, где пашет народ год от года.

Чтоб каждого округа местный глава

Стал бы неподкупным слугою народа.

И власть, не на шутку, статей испугалась,

И вот, неугодная власти газета

Закрыта. И больше уж не издавалась.

Но не остановит борцов травля эта.

Другое изданье они выпускают.

Назвали его "Мусульманской газетой",

Но власти теперь и его закрывают,

Ведь правда лилась из газеты и этой.

Шестнадцатый год. Махачу разрешают

В родной Дагестан воротиться.

В Темир-Хан-Шуре он завод открывает,

Где горцы могли бы трудиться.

Когда революции зрела волна,

Всего Дагестана герои,

Познавшие тяжесть крестьянства сполна,

Пожертвуют смело собою

В борьбе за свободу обиженных масс

Любых национальностей, вер,

Они помогали народу не раз,

С них многие брали пример.

Здесь были: Буйнакский, Казбеков Солтан,

Коркмасов, Далгат и Хизроев,

Был Богатырёв, Агасиев был там,

Немало здесь было героев.

Махач Дахадаев был лидер всегда,

Боролся для бедных людей.

Он выгод своих не искал никогда

В течение жизни своей.

Сознание в людях хотел пробудить,

Чтоб жили крестьяне спокойно,

Чтоб власть перестала их за нос водить,

Что лучшего в жизни достойны.

Газеты Махач снова стал издавать,

Как "Время" и "Гор Беднота",

Чтоб людям на всё в них глаза открывать,

Печатая правду всегда.

Во всём Махачу помогала жена.

Была она внучкой Имаму.

И, как и Шамиль, Нафисат всё сполна

Дарила всегда Дагестану.

Князь Казаналипов, помещик Гоцинский,

Тарковский, а также помещик Чермоев,

Разоблачены шейхом все Акушинским,

В том, что уничтожить хотели героев.

Был мудрым шейх Али-Гаджи Акушинский,

Был против того, чтоб людей угнетали,

Чтоб люди такие, каким был Гоцинский

Для целей своих шариат искажали.

Клевещут они, прикрываясь Исламом,

О том, что Махач Дахадаев безбожник.

И чтоб стал Гоцинский скорее Имамом,

На ложь не скупится, богатства заложник.

Махач исполнял все законы Корана,

Беседовать с шейхом всегда был готов,

Чтоб жить, соответствуя нормам Ислама,

Трудиться для пользы простых бедняков.

Шел год восемнадцатый, месяц январь.

Гоцинский, что был лже-Имамом,

Оружия силой внушает главарь,

Свой лже-шариат Дагестану.

Заставить людей подчиниться себе,

Убрать Махача - их опору

Он хочет, но люди готовы к борьбе,

Винтовки готовя к отпору.

В Темир-Хан-Шуру с войском военных сил,

Гоцинскому надо спешить,

Когда там съезд большевиков проходил,

Чтоб к власти их не допустить.

Навстречу им красногвардейский отряд

С Захарочкиным и Буйнакским

Был выдвинут, чтобы их лже-Имамат

Не тронул народ дагестанский.

Они заявили: "Гоцинский - тиран,

Главарь богачей, угнетатель!

Все знают, что он никакой не Имам.

Пусть с войском уходит, предатель!

Такие, как он, обходились всегда

Путями продаж и обмана.

И ради своих интересов тогда

Гнетут весь народ Дагестана!

Мы, вместе с народом, сейчас говорим

Мы за шариат, но за честный

И лже-шариатом прикрыть не дадим

Поступков бандитов бесчестных!

Войска наших братьев, обманным путём

Привёл этот горе-Имам.

Они мусульмане, они б нипочём

Не стали губить мусульман!

Трофеи, винтовки им пообещал.

Хоть знали, что здесь нет солдат.

Обманным путём людей завербовал,

На брата пошёл, чтобы брат!"

Махач незаслуженно был обвинён

Что не дал огня по войскам.

На что отвечал обвиняющим он:

"Заблудших губить мусульман?

Из них, очень много, всю правду узнав,

К себе возвратились домой.

Лишь кучка фанатиков, где-то в горах,

Увёл их главарь за собой".

Дождавшись, уедет, когда Дахадаев,

Гоцинский совместно с Тарковским,

Собрав свою армию, вновь нападают

Взята ими власть в Порт-Петровске.

Разбои, убийства они совершали.

Им власть эта руки так жгла,

Что город и тот переименовали

Теперь стал он - Шамиль-Кала.

Лишь месяц захватчики руководили,

Недолго пробыть здесь пришлось.

Бакинские тут комиссары вступили,

Прогнать им врагов удалось.

Махач получил от властей порученье,

Железной дороги дают

Участок. Чтоб начал он восстановленье-

Петровск-Хасавюрт, Гудермес-Хасавюрт.

Хоть сопровождалась работа боями,

Враги не смогли помешать,

Работая слаженно с большевиками,

Дорогу им снова создать.

Гоцинский же, снова собрав свою банду,

Грабёж, разоренье ведёт.

Опять свою начал вести пропаганду,

На бой, призывая народ.

Полкам своим дал он приказ окружить

Отряд Махача у села Ишкарты,

И вместе с отрядом его погубить,

Но к счастью, не осуществились мечты.

Отряд Махача эти планы сорвал,

Ворвавшись на местность Гирей-Аулак.

Позднее, в газете Махач описал,

Как в бегство пустился его лютый враг:

"С войсками Гоцинский прибыл в Каранай.

Войска свои мы отправляем,

Бой двадцать шестого тот был, месяц май.

Мы двести врагов убиваем.

В нательном белье лже-Имам убежал,

Бойцов побросав в Каранае.

Ему даже в спину никто не стрелял,

За женщину все принимали".

Английский наёмник Лазарь Бичерахов

В Кавказскую армию принят,

И не возникало у армии страхов,

Что подлость полковник предпримет.

Чтоб армии турков к Баку подступили,

Способствовал он неспроста,

И меньшевики там всю власть захватили,

Заняв ключевые места.

А новая власть под арест посадила

Бакинских всех большевиков,

И тут же, в Баку англичан пригласила,

Спасти от турецких врагов.

Ну а Бичерахову новое дело

Поручено от англичан-

Чтоб с братом своим, он бы так же, умело

Пробрался теперь в Дагестан.

А также на Терек, и Грозный чтоб тоже

Смогли бы они захватить.

И ждут англичане, что он им поможет

Советскую власть подавить.

И Англия денег совсем не жалела

На тот Бичераховский полк,

И сто миллионов им выделит смело,

Чтоб вышел в сражениях толк.

Огромной военною силой владели

От конниц до бронемашин,

Свои бронепоезда даже имели,

Отряды из тысяч мужчин.

А в радиограммах они заявляли,

Грозя в Дагестанский Совет,

Что лучше смириться, они чтоб не стали

Бомбить Порт-Петровск и Дербент.

Полки мусульманские Армии Красной

Пошли добровольно в Дербент.

За землю свою бились в схватке ужасной,

Английский разбит интервент.

Дербент интервенция вновь осаждала,

Бойцы Махача не справлялись,

А те, что Россия на помощь прислала,

Тотчас Бичерахову сдались.

Дербент был потерян, пришлось отступать.

Письмо Дахадаевым шлётся,

Военному Округу чтоб рассказать

О трудностях в армии горцев:

"Обмундирование нужно прислать.

И босы полки и раздеты.

Рубашки рвём, раны чтоб перевязать,

Давно пополнения нету.

Наводчики-артиллеристы нужны,

Стрелять уже некому тут,

Да и отдохнуть все отряды должны,

Пусть роту на смену пришлют".

Готовились все Порт-Петровск отстоять

Рабочих мобилизовали,

И Астрахань помощь спешит оказать,

Оттуда бойцов присылали.

Был ров вокруг города. В битве с врагом,

Который, служил бы окопом,

И проволочных заграждений притом

Полно, с электрическим током.

Бичераховцы шли быстрым темпом,

На пути всё сметая зараз,

Укрепив свою власть над Дербентом,

Продвигались к району Манас.

Дахадаев в Манасе армейцев

Сконцентрировал, всех, каких мог.

Здесь кумыкские красногвардейцы,

Порт-Петровских рабочих здесь полк.

Интернациональных отрядов

Астраханских, бойцов здесь пятьсот,

Полк Царицынский, тоже с ним рядом,

Левый фланг прикрывая, встаёт.

Восемь дней здесь бои продолжались,

Кровь лилась по Манасской земле.

С героизмом армейцы сражались,

Твёрдо горцы держались в седле.

Вдруг Царицынский полк, самовольно,

Поле боя покинуть решил.

Под удар всех, подставив, невольно

В пользу вражью исход предрешил.

О поступке полка был отправлен

Очень жёсткий, подробный доклад.

Чтобы знали и Минин, и Сталин,

Как в Манасе всех предал отряд:

"Председатель Военных Советов

Комиссар наш, Махач Дахадаев,

Под Манасом громил интервентов,

Но бои результатов не дали.

Сил противника больше гораздо,

С корабельных палят артиллерий.

С бронепоездом справится разве,

Даже сотня любых кавалерий?

Не случайно, для места сражений,

Дахадаевым выбран Манас.

Корабельным огнём, с отдаленья,

Враг не мог там добраться до нас.

Мы уверены, победоносно

Мы смогли бы бои завершить,

Но Царицынский полк, очень просто,

Бой покинув, не дал победить".

А арена теперь боевая,

Расположена в Агач-Ауле.

И ущелье скорей занимая,

Полки Ляхова фронт растянули.

Пока там продолжались бои,

Порт-Петровск пал в тяжёлой борьбе.

С суши, с моря атаки вели,

Подчиняя наш город себе.

В связи с этим, Махач свой отряд

В Тарки-Тау, повыше уводит.

Окружить их враги захотят,

Но, с потерями быстро уходят.

И не только бойцы Дагестана

С Бичераховской бились ордой.

Помогала Чечня неустанно,

С Ингушетией и Кабардой.

Бичерахов мечтал, как раздавит

Дагестанских всех большевиков.

Даже список врагов он составит,

Первым в списке - Махач, из врагов.

А Махач и не думал бояться.

И письмо Бичерахову шлёт:

"Вы не думайте, что вам удастся

Загонять в кабалу наш народ.

А деньгами английскими, горца

Невозможно никак подкупить.

И со сбродом своим вам придется,

Из Кавказа ни с чем уходить."

А в полках дахадаевских мало

Уже боеприпасов и сил,

Ну а груз, что страна посылала,

До полков вовсе не доходил.

Ведь весь Дагестан был отрезан

Врагами, от русской земли.

Закрыт путь дороги железной,

В порту - англичан корабли.

Начнут Бичерахов с Тарковским,

Делить Дагестан меж собой.

Наёмнику отдан приморский,

Тарковскому - весь остальной.

Кази-Магомед Агасиев,

Соратником был с Махачом.

Враги жизнь его погасили,

Поблизости с Ханским мостом.

Был зверски замучен, расстрелян,

Вблизи от села Касумкент.

Бандиты его не жалели,

Был сладок им этот момент.

Тарковский устроил тринадцать

Засад на пути Махача,

Чтоб точно теперь мог попасться

В капкан своего палача.

Седьмой пост был у котлована,

Меж сёл Дженгутай-Доргели.

Там главным был юнкер Гасанов

И турки, в наём что пришли.

Попал в лапы к ним Дахадаев

И двое друзей его с ним,

Там были - Меджидов, Дадаев.

Грозила им смерть всем троим.

Свершилось, о чём так мечтали враги.

Два выстрела из револьвера

В затылок в упор дал Гасанов Гаджи,

Убив революционера.

Взять в плен Махача бы никто не посмел,

Чтоб гнев людской не вызывать.

Чужими руками Тарковский сумел

Героя с дороги убрать.

Гасанов потом попадает в тюрьму,

Там ад на земле он нашёл-

Друзья Махача отомстили ему,

Был брошен в кипящий котёл.

Убит был предательски в спину Махач

Лишь в тридцать шесть лет он ушёл.

В Иран переехал Тарковский-палач,

Народ ведь за ним не пошёл.

А большевики чистить край продолжали

От турков и от англичан.

Им власти Советские здесь помогали,

Мощнейший был бой дан врагам.

В двадцатом году борцы смогут

Врага, наконец, победить.

И людям немало помогут,

Достойнее прежнего жить.

И вот в двадцать первом столица любя,

Своей любви долг отдала.

Махач, твоё имя взяла для себя,

Красавица Махачкала!

Погиб за свободу обычных трудяг,

Как искра погас ты, так скоро.

Себе, не ища никаких личных благ,

Сражался с врагом за свой город.

Предателей люто всегда не любил,

Продажных, трусливых людей.

А будь ты сейчас, ты доволен бы был

Столицею, тёзкой своей?

Я думаю, был бы доволен сейчас

Махач тем, что город живет,

Что есть еще люди такие у нас,

Кто грудью за край свой встаёт.

Те, кто не допустит, чтоб здесь чужаки

Порядки свои навели,

Те, кто как Махач, будут духом крепки,

Родной не оставят земли.

Спокоен будь, наш революционер,

Детей Дагестанского края

Не сломит никто, ведь у них есть пример -

Великий Махач Дахадаев!

"ТАШ АДАМ БАЙСАНГУР БЕНОЕВСКИЙ"

Не умеют рисовать те, в ком нет души,

Свою душу открывать, взяв карандаши.

Чтоб в рисунке показать думы и мечты,

Большим сердцем обладать нужно, как и ты.

Тот, кого ты рисовал, на уроках школьных,

Для тебя героем стал, средь других достойных,

Своим мужеством тебя покорил навеки,

Столько силы и огня в этом человеке.

Понимают по глазам, бабушка и мама,

Что чего-то ждёт Рамзан, но не скажет прямо.

Говорить ты не хотел, ждёшь отца давно ты,

Чтоб он первым посмотрел все твои работы.

Чтоб с тобой поговорил о герое этом,

Чтоб рисунки оценил и помог советом,

Как всю жизнь тебе прожить, не боясь преград

И Чечне родной служить, как отец Ахмат.

Службе, жертвуя собой, не жалея сил,

Пусть, нечасто он с тобой время проводил,

Но на тот рассказ отец не жалел минут,

Ведь прославленный боец нарисован тут.

"Девятнадцатый был век, без шести годов.

Гибло много человек в череде боёв.

Весь народ пошёл в Чечне на врага стеной,

Не остался в стороне и аул Беной.

Много славных сыновей породил Беной,

Тех, кто для Чечни своей уходили в бой,

За свободу и за честь, не щадя себя,

Отдавали всё, что есть, Родину любя.

У крестьянина Эди - радость в этот год,

В первый раз к своей груди сына он прижмёт:

"Защити Аллах от бурь, от невзгод его.

Называю Байсангур сына моего".

И Беной прославит он, славный сын Эди,

Много вражеских знамён встретя на пути,

Много пуль и много ран он в боях найдёт,

Чтя Аллаха и Коран жизнь его пройдёт.

Будет биться он с врагом до последних дней,

Не отдаст им нипочём он земли своей,

Чтоб народ Чечни родной не был угнетён,

Байсангур готов на бой, не отступит он.

Также он всегда готов друга поддержать,

Ради дружбы, стол и кров вместе разделять.

И, в беду попавший друг, знает наперёд,

Что от всех его недуг, Байсангур спасёт.

Дагестанский здесь Имам спасся от врагов,

Он оставил Дагестан после Ахульго.

В страшной битве проиграв, со своей семьёй

И соратников забрав, шёл Шамиль в Беной.

Там, измученный Имам свой приют нашёл

Байсангур был рад гостям, в дом их свой привёл,

Им остаться предложил, чтоб восстановиться.

И в Беное третий сын Шамиля родится.

Здесь скрепилась дружба двух боевых друзей.

Начинает Байсангур собирать людей,

Хочет их он убедить, что должны они

Шамиля провозгласить лидером Чечни.

На горе у Центороя, Кхеташон-Корта

Был Шамиль и удостоен главного поста.

Здесь назначили Имама лидеры Чечни.

Шамиля из Дагестана "тур да" нарекли.

Под призывом газавата Дагестан с Чечнёй,

Два кавказских гордых брата вместе встали в бой.

Никогда свободу горца силой не отнять,

Пусть для этого придётся насмерть воевать.

В январе, в сорок четвёртом ультиматум свой

Всем захватчикам упёртым выдвинул Беной.

В письмах этот ультиматум разошлют они,

Добровольно чтоб солдаты вышли из Чечни.

"Вы, подлогом и обманом земли захватив,

Вред несёте мусульманам, сёла разорив.

Разве будет воин храбрый слабых притеснять

И с земли родной нещадно бедных прогонять?

Но ошиблись ваши власти в происках своих,

Думая, что им удастся горцев покорив,

Их заставить подчиняться варварствам своим.

Ни клочка земли кавказской мы не отдадим!"

Байсангур любил людей, не имел желаний

Власти, денег, должностей и высоких званий.

Гордо прожил весь свой век сильный "таш адам".

"Ты из камня человек" - говорил Имам.

Летом сорок пятого, в Нохч-Мохке в бою

Байсангур с отрядами, как всегда в строю.

Многочислены войска графа Воронцова,

Битва очень нелегка - гибнут люди снова.

В тех боях лишается Байсангур руки,

Но им побеждаются царские полки.

Враг ушёл с потерями и не один год

Он теперь в Ичкерию снова не придёт.

А когда, спустя два года, царские войска

Снова, к братскому народу вторглись в Дагестан,

Одноглазый, однорукий Байсангур в строю.

Как отрадно видеть друга рядом Шамилю.

В середине того боя штурм села начнут,

Пушечным ядром герою ногу оторвут.

Без сознанья, долго очень он в крови лежал,

Царский полк, лишь только ночью его подобрал.

Горы новость облетает, что пленён герой,

Тот, что братьям помогает, жертвуя собой.

Тяжело переживает эту весть Имам,

Но в беде не оставляет друга Дагестан.

В крепость Грозную наиба отвозил конвой,

Путь туда, отряд мюридов преградил собой.

Был великий "таш адам" у врага отбит,

Эта новость по горам с радостью летит.

С ликованием, встречая, весь народ бежит,

Но их радость омрачает Байсангура вид,

Стал калекой храбрый воин, но в глазах его

Всё равно читалась воля, что важней всего.

Его муки нестерпимы, боль пронзает тело,

Стала жизнь невыносимой, всё огнём горело,

Но всё это побеждалось им железной волей.

Марксом с Энгельсом писалось о таком герое:

"Силу горцев не сломили множество сражений,

Царским ротам наносили много поражений.

Поучитесь же, народы, вот на что способны,

Те, кому дала природа смелость, быть свободным".

Но, как прежде остаётся Байсангур в строю,

Пусть его теперь придётся привязать к коню.

Он, единственной рукою, силы не жалел

И врага, во время боя, разрубить умел.

Двадцать с лишним лет война на Кавказе шла.

Горя принесла сполна, жизни унесла.

Ослабеет Имамат, страшные бои

Очень сильно сократят жителей Чечни.

Триста тысяч, вновь идут на Кавказ солдат,

Территорию займут, но Беной не взят.

Непокорный "таш адам", взяв отряд с собой,

Отступает в Дагестан, был сожжён Беной.

Войском царским был, тесним и Шамиль Имам,

Он с отрядом отступил в горный Дагестан.

Оборону занимают на горе Гуниб,

С Байсангуром укрепляют все тылы они.

Байсангур, Осман Мичикский - два наиба смелых,

На любой готовы риск, за святое дело.

С Шамилём они остались до конца в бою,

Свои жизни доверяли им бойцы в строю.

Бой безжалостен, ужасен, силы не равны,

Стал исход уже всем ясен, страшной той войны-

Простив тысяч царских армий им не устоять.

Не хотел Шамиль, бездарно, жизнь людей терять.

И тогда решил Имам, что он в плен пойдёт,

Став заложником врагам, свой народ спасёт.

Князь Барятинский, ему предлагавший плен,

Обещал тогда войну прекратить взамен.

Но, когда узнал Бойсхар, про подобный план,

Он, конечно, возражал, сдался, чтоб Имам.

На краю аула он Шамиля догнал,

Мысль, чтоб был Имам пленён, он не допускал.

Он Имама убеждал - не ходить к войскам,

Что не всё он потерял, чтоб сдаваться сам,

Окружения кольцо, что они прорвут

И Имама сквозь него лихо проведут.

Был в решении Имам непоколебим

И отправиться решил, он к врагам своим.

И тогда, Бойсхар достал, целясь, пистолет,

Закричал Бойсхар: "Шемал!" Шамилю вослед.

Не откликнулся Имам, продолжал идти,

Байсангур не раз позвал его в том пути.

После, спросит Шамиля царский генерал:

-"Ведь он долго звал тебя, что ж не отвечал?"

-"Если б обернулся я, он бы застрелил".

Удивился генерал: "Что же не убил?"

На вопрос, Имам ему гордо отвечает:

"Досточтимый Байсангур в спину не стреляет!"

Взяв чеченский свой отряд, Байсангур не сдался,

Отбиваясь от солдат, сквозь кольцо прорвался.

Удалось ему в Чечню вырваться опять,

Но теряет в том бою почти весь отряд.

Байсангур скрываться должен, со своей семьёй

И готовится продолжить схватку за Беной.

С ним, в пещерах у Беноя, друг Солтамурад

И к восстанию готовят вновь они отряд.

Подготовку и в Аргуне тоже начинают.

Там, в ущельях, Ума Дуев, Атабай Атаев.

Вся зима проходит в сборах, а уже весной,

Вновь отряды Байсангура выступают в бой.

Несгибаемый Бойсхар смело воевал,

Бил его руки удар сразу, наповал,

Ведать, что такое страхи не пришлось ему,

Он покорен лишь Аллаху только одному.

Лишь Всевышний слышать может его боли стон

Лишь ему доверить сможет свои беды он.

Для других же, он могучий, сильный "таш адам"

И никто не может лучше дать отпор врагам.

Но в одном из тех сражений, гибнет под ним конь,

Выходя из окруженья сквозь врага огонь.

Байсангур был ранен тоже, был тяжёлым бой,

Тут-то враг его и сможет в плен забрать с собой.

Байсангур приговорён к смертной казни ими,

И повешенья путём, чтоб при всех казнили.

Срочно казнь устроить хочет их военный суд,

Привезя его на площадь в город Хасав-юрт.

Перед церковью, на площадь собрался народ,

Посмотреть, как Байсангура казнь произойдёт.

И Всевышнего, в слезах, молят все о чуде,

Ждут, что сжалится Аллах и суда не будет.

Но, под барабанный бой, на телеге старой,

Привезли на суд людской храброго Бойсхара.

Только те, кто здесь стояли в порванных одеждах

На него лишь, возлагали все свои надежды.

Как героя своего могут осуждать,

Те, кто жизнь бы за него рад сейчас отдать?

Те, кого он защищал в схватках боевых.

Казнь бы лучше палачам, да повесить их.

Но, бессилен был народ против царских сил,

Казнь сейчас произойдёт, слышится "ясин".

К виселице подвели Байсангура тут,

Дробь затихла, и они приговор прочтут.

Очень подло поступить вдруг решает суд,

Заявляет, что казнить будет простой люд.

Обращаются к толпе: "Кто казнить желает?

Кто решится, тот себе деньги забирает!"

Не дано им было знать - Байсангур не тот,

Кто спокойно будет ждать, что произойдёт,

Не позволит он врагам честь отнять свою,

Выбивает Бойсхар сам под собой скамью.

Возглас ужаса и скорби нёсся над толпой,

Умер тоже непокорно Байсангур Беной.

Однорукий, одноногий, но не сломлен был,

Даже здесь на эшафоте, всех он победил.

Храбростью, свободных горцев трудно удивлять,

А Бойсхару удаётся даже восхищать.

Во всех честных, сильных людях неизменно он

В их сердцах героем будет, силы эталон.

Легендарным был чеченский воин "таш адам",

Пример мужества и чести показавший нам.

Что, в какую бы пучину не несла судьба,

Настоящего мужчину не сломит борьба".

А, закончив свой рассказ, твой отец сказал:

"Уясни себе сейчас главное, Рамзан,

Даже если у тебя нет ни ног, ни рук,

Должен быть в тебе всегда мужественный дух.

Сила только у того, кто душой силён,

Нет преграды для него, не сломится он.

Только сильная душа может сострадать,

Собой жертвовать, спеша людям помогать.

Денег, званий и наград мы не заберём,

Ко Всевышнему когда все на суд придём.

Мы с одною лишь душой, явимся пред ним,

А с хорошей иль с плохой, нам решать самим.

Все ошибки осознав, нужно признавать,

В споре, если ты не прав, нужно уступать.

Лицемерья не терпеть должен ты, Рамзан,

Смело каждому смотреть, чтоб ты мог в глаза".

Ты, тот разговор с отцом, сквозь всю жизнь несёшь,

Ты нигде себе, ни в чём, сдаться не даёшь.

Как Бойсхар, за свой народ, ты сражаться рад,

И трудиться для него, как отец Ахмат.

Хоть сейчас рисуешь ты не карандашами,

Ты шедевры создаёшь добрыми делами

И цветёт наша Чечня, радуя глаза.

Счастлив будь день ото дня, "таш адам" Рамзан !

Ал-Клыч Бугленский

Богат наш край природы дивными дарами,

Богат ремёслами и мудростью отцов.

Встаёт из моря, а садится за горами

Здесь солнце, над землёю храбрецов.

Ну а ещё во всей вселенной все узнали

О Дагестане, как о кузнице борцов.

В соревнованьях сотни раз уж доказали,

Что в мире нет сильнее наших молодцов.

Я расскажу о незаслуженно забытом

Богатыре, который силой поражал,

Но в сорок лет всего окажется убитым,

За преступления, каких не совершал.

Божий дар

Рождён герой наш в девятнадцатом столетье

В восьмидесятый год в селении Буглен.

Сказали все тогда отцу: "Такие дети

Рождаются совсем не часто на земле!"

Родился в ночь Хадир-гече - ночь милосердья

Как дар Всевышнего родителям его

Отец Хасай приложит максимум усердья,

Чтоб выбрать имя для младенца своего.

Хасай, что так давно мечтал о сыне

Друзьям, пришедшим с поздравленьями, сказал

"Ал-Клыч! Даю я сыну это имя!"

Но никто прежде это имя не слыхал.

И рассказал Хасай друзьям о временах,

Когда великий Клыч батыр на свете жил,

Кого боялся он - то был один Аллах,

И не нашлось тех, кто его бы победил.

Клыч в переводе "сабля" означает,

Ал - "первый", а ещё "передовой".

Я "первой саблей" сейчас сына нарекаю,

Чтоб сильным рос, Аллаха радуя собой.

3:0 в пользу Ал-Клыча

Ал-Клычу десять лет. Они с отцом

Когда вечерний свой закончили намаз,

Услышали - соседка входит в дом:

"Хасай, поговорим давай сейчас."

-"Конечно, Патимат. Входи скорее!

Давно не виделись, что привело тебя?

Всегда готов помочь я, чем сумею,

Не просто ж мы соседи, мы родня!"

-"Моих в покое пусть оставит сыновей,

Ал-Клыч их постоянно обижает!"

-"Не может быть! Они и старше и сильней,

Один и трое? Нет, такого не бывает!"

Обидным был Ал-Клычу разговор

Тем, что отец в его способности не верит.

Сказал: "Пусть хоть сейчас придут во двор,

Увидим, кто здесь драться не умеет!"

Пришли во двор Ахмед, Али, Тагам

И поздоровались все за руку с Хасаем.

-"Я честный бой сегодня предлагаю вам,

Кто хочет выступить с Ал-Клычем шалопаем?"

-" Я выйду!" - самый младший отвечал.

-" Ой, нет, не надо!" - мама закричала -

Я не просила, чтоб ты драку затевал,

И не для этого пришла сюда сначала!"

Тогда спокойно отвечает ей Хасай:

"Пусть лучше честная борьба идёт, чем драка

Ты, Патимат и не переживай,

Ведь все такими были мы когда-то".

Ал-Клыч в прыжке свалил противника легко,

В одно мгновенье его, скомкав под собою.

Смотреть на это его братьям нелегко,

Набросились вдруг на него все трое.

Следил за сыном и доволен был Хасай,

Как разъярённый бык Клыч бросился на них.

Отец лишь крикнул: "Только боль не причиняй!"

Когда прижал уже к земле он всех троих.

"Ну, хватит, хватит!"- закричала Патимат -

Ведь говорила я, Хасай, а ты не слушал.

Теперь-то видишь, как он силою богат?

Пусть мирятся, так всем нам будет лучше".

Хасай ответил: "От Аллаха сила та,

Теперь же парни, быстро за руки возьмитесь,

Живите в мире и в согласии всегда

И без причины никогда вы не деритесь".

"Лёгкий" телёнок

Однажды утром, мать Ал-Клыча Аймесей

Корову во дворе с утра доила.

Телёнок лез всё время к матери своей

И Аймесей телёнку нежно говорила:

"Да ты не бойся, я немного подою,

Тебе оставлю молока у твоей мамы,

Сполна получишь ты всю порцию свою".

Но несмышлёныш так и лезет к ней упрямо.

Ал-Клыч увидев это, подбежал

И на арбу, что под навесом старым,

Телёнка несмышлёного поднял,

Ну а с арбы потом на крышу переставил.

Предела нету удивлению прохожих,

Как мешок пуха он телёнка поднимал.

Теперь Ал-Клыч на протяжении дней многих,

Таким вот способом телёнка отгонял.

Первая работа

Ал-Клыч рос сильным и, конечно же, здоровым

Бугленским звали все его богатырём.

В один присест съедал чурек, что был огромным

И осушал кувшин, что полон молоком.

Работал с детства, помогая всем, чем может,

Чтоб не сидеть на шее матери с отцом

Вот и сейчас он, став носильщиком, поможет

Своей семье легко сводить конец с концом.

Уехал в Темир-Хан-Шуру и там работал

Таская грузы, чемоданы и тюки,

Но вот со временем заметил - от чего-то

Другим носильщикам уж не дают мешки.

В один из дней носильщики решили

Ал-Клычу ту причину объяснить:

"Мы не сравнимся никогда с тобой по силе,

А ты один по пять мешков можешь носить.

Конечно, человек лучше заплатит

Только тебе, чем пятерых нас нанимать,

Того, что получаем мы не хватит

Теперь, чтоб даже хлеба покупать."

-Что ж делать мне?- спросил Ал-Клыч смущаясь

-Давай, ты будешь приходить, просто стоять,

А мы все, каждый вечер собираясь,

Тебе часть денег будем отдавать.

-Нет, нет!- сказал Ал-Клыч - Я не посмею,

Чужим трудом, что заработано принять.

Давайте так, надеюсь, вам, помочь сумею,

Если я буду через день мешки таскать.

-Давай, пожалуйста, хотя бы через два!

Ведь, правда, нечем семьи нам кормить.

Ал-Клыч согласен, его тронули слова.

Не уставали все его благодарить.

Впервые на арене

Все улицы однажды запестрели,

Афишами был город весь покрыт-

Приехал цирк! Чтобы все люди посмотрели

На силача, который всех их удивит.

Ал-Клыч с носильщиками тоже в цирк попал,

Был полон зал, смотрели все во все глаза,

Как там невиданные трюки исполнял

Силач - известный на весь мир Карамурза.

На шею ложит он тяжёлое бревно,

Из зала вызвал где-то двадцать человек,

Почти скамейкой послужило им оно,

На своей шее на бревне он поднял всех.

Бросал он гири, разбивая на осколки

Руками голыми гвоздь в доску забивал,

Ну а увидев то, что публика в восторге,

Пренебрежительно он зрителям сказал:

"Ну, если есть мужчина среди вас,

Который прямо здесь не побоится

Со мною силою помериться сейчас,

Жду на арене я его, чтобы сразиться".

Весь зал молчал. Друзья носильщики к Ал-Клычу:

"Ты покажи, на что способен гордецу,

А то он слишком важно шею бычит,

Пусть проиграет он бугленцу - молодцу!"

Намного легче был Ал-Клыч, да и моложе,

Чем был тяжеловес Карамурза,

Но он уверен был в себе и знал, что сможет

Без капли страха посмотреть ему в глаза.

И сил прибавила уверенность такая,

Ведь он поддерживаем зрителями всеми,

Сам от себя того Ал-Клыч не ожидая

Тот час в два счёта оказался на арене.

"Давай, давай же подходи мальчишка!"-

Карамурза довольный прокричал.

В себе уверен был, но оказалось слишком,

Он пораженья своего не ожидал.

Ал-Клыч стремительным броском его швыряет,

Не дав опомниться, на землю в тот же миг,

Сам на груди его и шею так сжимает

Словно клещами. Великан уже хрипит.

Он отпустить его Ал-Клыча умоляет,

Хозяин цирка чтоб разнять их прибежал,

Карамурзе подняться тут же помогает,

Ал-Клычу стоя рукоплещет полный зал.

На третий день он на работу не явился,

Его друзья всем стали гордо говорить,

Про то, что в цирке он работать согласился,

Директор цирка смог его уговорить.

В каких он только не бывал краях,

По всему миру прославляя Дагестан.

С сильнейшими борцами он в боях

Своею силой непременно побеждал.

Борец прославленный иранский "Черный нарт",

Борец Осетии по прозвищу "Гора",

И над Поддубным верх Ал-Клычем тоже взят,

Ему прославленные сдались мастера.

Борьба со львами

Случилось то в далёком царском Петербурге,

Он с чемпионом чемпионов в бой вступает.

Повержен чемпион, был поединок трудным

От злости льва вдруг дрессировщик выпускает.

Весь замер зал, Ал-Клыч сначала растерялся,

Окаменел от вероломства он сперва.

К прыжку готовясь, лев всё ближе приближался,

Собрав все силы, первым кинулся на льва.

Когда хозяин льва на сцену выйдет

Уверен - лев уже съесть выскочку успел,

Ошеломлён он будет тем, что там увидит-

Льва одолеть бугленский богатырь сумел.

Его питомец был с разорванною пастью,

Над ним Ал-Клыч весь окровавленный стоял.

Расстроен дрессировщик той напастью,

"Уж лучше б ты подох"- Ал-Клыч ему сказал.

Пришлось ещё раз ему встретиться со львом,

Когда Ал-Клыч боролся где-то в южных странах.

На деньги там же договор был заключён,

Что уничтожат силача из Дагестана.

Боролся долго с разъярённым диким зверем,

Уже совсем Ал-Клыча силы иссякали,

Вдруг, голоса услышал, сам себе не веря,

На языке родном его сейчас позвали.

Как оказалось, в тех краях совсем случайно

Два дагестанца тоже оказались в зале,

Вот и поддерживали громко и отчаянно,

За земляка болея, громко так кричали.

И сил прибавила Ал-Клычу речь родная,

Ко льву рванулся и уже не отпустил.

И, что есть силы, горло хищника сжимая,

Он льва огромного в той схватке победил.

Рассказ отца

С Ал-Клычем слава и удача были рядом,

Узнали имя это очень много стран,

Но лучшей было для него всегда наградой,

Когда приехать удавалось в Дагестан.

Ал-Клыча издали завидев фаэтон

В селе бежали и встречали горячо

И его лента золотая "Чемпион"

Горела ярко, украшав его плечо.

И каждый день к Хасаю все спешили в дом,

Взглянуть на этого прославленного нарта,

Был каждый принят и с подарками потом

Он уходил, не мог Ал-Клыч не дать подарка.

С собой в кошару взял Хасай однажды сына

Был чабаном его приятель Килясхан

И несказанно рад гостям сейчас мужчина,

В честь их прихода целый сварен был баран.

Летела ночь, им интересно было вместе

Воспоминания нахлынули сейчас.

"Отец - сказал Ал-Клыч - Я помню песню,

Что ты мне пел о Клыч батыре как-то раз.

Чем дальше я от очага родного,

Тем чаще помнится рассказ далёкий твой.

Прошу, отец, ты расскажи мне снова

Каким он был, тот Клыч батыр герой.

-"Ну, слушай, много лет тому назад

В Тарках Чопан шамхал скончался старый

И меж сынами его начался разлад,

Все за наследство дрались неустанно.

Рассерженный сын младший Султанмут

Решив, что его братья обделяют,

Собрал войска, и они земли отберут

И на Сулаке и на Бавгутае.

Молочной матерью была у Султанмута

Жена крестьянина Багу из Бавгутая.

И сын их - Клыч, был рядом каждую минуту,

С молочным братом вместе вырастая.

Клыч был могуч и телом и душою,

Мог в одиночку уйти в горы на охоту,

Медведя тушу принести потом с собою,

А иногда с живым вернуться мог животным.

Его охранником назначил Султанмут.

Однажды, воры к их подкрались табуну

И с берегов Койсу коней они крадут.

Отбить коней удастся Клычу одному.

Когда Хосров, иранский полководец,

После того, как вышел из Дербента

К подножью избербашских гор подходит,

Напасть на Султанмута ждёт момента.

В сраженье том Клыч показал себя героем,

Один со множеством врагов вступая в бой,

Он Султанмута загораживал собою

И отражал он от него удар любой.

Был поражён такой неистовою силой

Сардар иранский. И тогда он предложил:

"Пусть этот бой закончат только два мужчины,

Чей воин выиграет, тот и победил".

Бороться вышел Клыч с иранским нартом,

Не раз противника на землю повалил.

Тогда не вытерпев, иранские солдаты

На Клыча бросились все вместе, что есть сил.

На помощь Клычу подбежал молочный брат,

Когда сражён был он отравленной стрелой,

И всех врагов от Клыча быстро отогнав,

Его он срочно повезёт к себе домой.

Но жизни силы уже Клыча оставляют,

Он еле слышно Султанмуту прошептал:

"Мой брат, я землю с миром покидаю,

Закончен век мой, что Всевышний мне послал.

Тебе служил я, никогда не предавая,

Был чист всегда перед Аллахом и людьми.

Прошу, меня ты довези до Бавгутая

И с отцом рядом ты меня похорони.

Ты для меня всегда был верным братом,

Тебе за всё я благодарен, это знай.

Мой сын тебе пусть будет аманатом.

Прошу, его ты никогда не оставляй".

Вот так и умер Клыч батыр, в бою за брата".

Хасай, рассказ свой, завершая, говорил.

Терять таких - невосполнимая утрата.

И так беседа продолжалась до зари.

Подарок Ал-Клыча

Один кадарец жил, по имени Ибак,

Огромен был и ростом и плечами,

Но стал горбатым, а случилось это так -

Когда с Ал-Клычем они рельсы разгружали.

Рассказывал он так: "В Анжи-Кала

Мы вместе строили железную дорогу,

Работа наша очень трудною была,

Один Ал-Клыч всегда работать мог подолгу.

Решил я как-то за Ал-Клычем проследить,

Смотрю, он рельс легко берёт и грузит в тачку,

Один отвозит его, чтобы уложить.

Мы ж выполняли всей бригадой ту задачку.

Тут зависть в сердце разгорелась у меня,

Был молод я, ему решил не уступать.

И вот, дождавшись уже завтрашнего дня,

Решил я тоже, то, что рельс смогу поднять.

Схватился я за рельс, ни с места он.

Пытался, мучался, тащил ещё, ещё,

Тут кое-как сумел поднять одним концом

И уложил его с трудом я на плечо.

Поднялся я, держа рельс на плечах

И тут же рухнул я от боли нестерпимой.

Я на земле лежал, о помощи крича,

Мне будто спину пополам переломило.

Меня в больницу отвезли, лечили долго,

Но горб проклятый всё ж остался на спине.

Хотел Ал-Клыча обскакать, да всё без толку,

Такой подарок на всю жизнь остался мне.

Слёзы Ивана Поддубного

Иван Поддубный был для всех непобедим.

Ал-Клыч мечтал всегда о схватке с тем борцом,

По городам он ездил долго вслед за ним,

И наконец, Ал-Клыч Поддубного нашел.

Соревновались тогда в Харькове борцы,

Лишь чемпионов присылали туда страны,

Чтоб меж собой смогли сразиться храбрецы

А кто сильнее, те с прославленным Иваном.

Поддубный был готов бороться с каждым,

Кто бы желал с ним свою силу испытать.

Ал-Клыч решил: "Пусть проиграю ему даже,

Поддубному почетно проиграть".

Могучий и прославленный Поддубный

Закончил мастерски уж несколько боёв,

Играючи. Легенда он, совсем не трудно

Ему доказывать могущество своё.

Тут дагестанцы, что сидели в зале

И ждали долго выступленья земляка

"Ал-Клыч! Ал-Клыч!"- ведущему кричали.

Иван Поддубный это имя услыхал.

"Ну, где же ваш Ал-Ключ?" - спросил нарочно,

С издёвкой заменяя "Клыч" на "ключ".

"Вот я! - сказал Ал-Клыч - И ключ мой точно

Откроет твой замок, хоть он могуч".

И затаив дыханье в зале все сидели,

Смотря единоборство двух атлетов.

Никто не верил в то, что, в самом деле,

Победу может одержать мальчишка этот.

Борьба с попеременным шла успехом,

Иван всерьёз Ал-Клыча не воспринимал,

Как будто вышел не на бой, а на потеху

И в кошки - мышки он с ним час почти играл.

Ал-Клычу на руку была его вальяжность,

Места все слабые Ивана изучил.

А тот, не придавая драке важность,

Ал-Клыча сильно недооценил.

Момент удобный улучив Ал-Клыч подкрался,

Броском Поддубного через себя швырнул

Да так, что тот по сцене распластался,

Ал-Клыч в миг тот же прыгнул на спину ему.

Звучали звуки несмолкающих оваций

Он смог победу одержать над молодцом.

Тут звуки выстрелов вдруг стали раздаваться,

Но земляки Ал-Клыча окружат кольцом.

Но вдруг Ал-Клыч заметил, что Поддубный

Стоит один в углу с дрожащими плечами,

Он плакал! Проиграть впервые трудно.

Ал-Клыч обнял его, сказав слова прощанья:

"Брат, не горюй, ведь просто повезло мне,

И сам в такое бы поверить я не смог".

"Ты молодец, Ал-Клыч, твой ключ и впрямь способен

Открыть стальной такой, увесистый замок".

Женитьба

Живёт в Саратове немало дагестанцев

Живут потомки горцев, что сражались

В отрядах Шамиля. В войне кавказцев,

В те времена сюда сподвижники ссылались.

Приехал с цирком как-то раз Ал-Клыч в Саратов

Все земляки гостеприимны и щедры.

Вот как-то в гости пригласил купец богатый,

Он сын сподвижника Имама из Гимры.

Придя к ним в дом Ал-Клыч увидел его дочь,

Впервые видел он такую красоту.

С тех пор, о ней лишь мысли день и ночь.

Влюбился по уши герой наш в Меседу.

Стал часто посещать Ал-Клыч гимринца,

С тех пор они с ним кунаками стали.

Когда ж пришёл брать разрешение жениться,

То поначалу ему всё же отказали.

И вот опять, придя к отцу за разговором

Достав монеты золотые, в одночасье

Их, как бумажные, порвав, бросал он сором.

Так, рассмешив отца, он получил согласье.

Словно лев

В те годы шла гражданская война.

Большевики с меньшевиками палку гнули,

Друг против друга воевала вся страна,

На свою сторону Ал-Клыча все тянули.

Борец в политике не очень разбирался,

Был прост душой и людям часто доверял.

Он очень долго между силами метался

И выбрал просто ту, что с детства знал.

Имам Гоцинский знал Ал-клыча с детства,

На его сторону тогда герой и встал,

Тогда не знал ещё Ал-Клыч какие средства,

Для своей власти тот Гоцинский применял.

Не знал наш нарт - его ошибочно решенье,

Веря во всё, что говорили там ему.

Не знал, что смерть свою найдёт, но не в сраженье,

За то, что верил лже-Имаму своему.

Когда Имама разгромили все войска,

Имам с соратниками тоже арестован.

Ал-Клыч в горах своих скрывается пока,

Растерян он, да и в себе разочарован.

Себе твердил он: "Я ведь знал всегда

Как велика и как сильна страна Россия.

О чём я думал, согласился я когда,

Против неё встать на дорогу тёмной силы?"

Спросил тогда Асадулла, его кунак:

-О чём задумался Ал-Клыч? Что замолчал?

-За что судьба меня испытывает так?

Ведь никогда я никого не убивал.

Я даже львов тех не хотел тогда убить,

С которыми бороться мне пришлось,

Решили люди на меня их напустить

Львам поневоле смерть тогда принять пришлось.

Сейчас и я себя почувствую тем львом.

Меня поймают, затем в клетку отвезут,

И за меня решат, что делать мне потом,

А может, как и льва, меня убьют.

За разговором час молитвы подошёл

И совершить намаз вдвоём они собрались,

Вооружённый человек вдруг в дом вошёл,

Ну а за ним ещё и несколько ворвались.

Оружье сразу на Ал-Клыча навели

И тут же следовать за ними приказали.

"Ал-Клыч, мы за тобой сюда пришли,

Прости, такой у нас приказ" - ему сказали.

Сказал их главный: "Надо нам поторопиться,

Ведь если утро нас застанет на пути,

Народ весь выйдет, за него, чтоб заступиться,

Если увидит, как его будем везти".

"Что ж едем, я готов!" - Ал-Клыч сказал,

Ведь сам давно уж сдаться он хотел.

Своих суждений всю ошибку понимал,

Все осознать свои деянья он сумел.

На память дагестанцам

Ночь лунная, дома окутав дрёмой,

Туманом синим все долины залила.

В тиши Ал-Клыч услышал лай знакомый

Аргун, бедняжка, всё ты поняла.

Хозяин твой, теперь в наручники одетый,

На низкорослой слабой лошади сидя,

В последний раз, любуясь дивным лунным светом

Что на Буглен родной упал, стоит глядя.

"Я никуда не убегу - сказал конвою -

Позор такой не нужен мне, я не такой,

Лишь попрощаюсь я с родимою землёю,

В последний раз взгляну на свой Буглен родной".

"А где наручники?! - охрана закричала -

Когда успел уже ты, дьявол их сломать?!"

-"Зачем наручники? Сказал же я сначала,

Что никуда не собираюсь убегать".

Он слез с коня и встав лицом к могилам предков,

Читал молитвы, глядя в сторону села:

"Спасибо вам, мне ваша помощь так нередко

Давала силу, что мне так нужна была".

Вдруг кусок рельса он заметил у дороги

И улыбнулся конвоирам: "Так скажу,

Хоть зритель у меня сегодня строгий,

Но напоследок всё же номер покажу".

Ал-Клыч смял рельс, как будто тот из теста,

Перекрутил его легко, затем согнул.

Найдя в куске скалы для рельса место,

Изо всех сил в скалу тот рельс Ал-Клыч воткнул.

"На память обо мне для Дагестана -

Сказал Ал-Клыч - Всегда пусть помнят обо мне".

И по сей день всех поражает неустанно,

Рядом с Бугленом рельс, торчащий на скале.

Последний бой

Дверь камеры охранник закрывает,

Но перед этим смог Ал-Клычу прошептать:

"Не бойся, брат, таких героев не сажают,

Никто не сможет тебя долго здесь держать".

Ал-Клыч с улыбкою ему тогда ответил:

"Я знаю, что не будут здесь держать,

Не потому, что я известен всем на свете,

А потому, что им прикажут расстрелять".

И много времени потом смог размышлять,

Пока один сидел он, в камере пустой.

Он думал, кто ж так мог его предать?

Ведь за него объявлен выкуп был большой.

Не только был он замечательным спортсменом,

За свою родину сражался он не раз,

Он революционером был бессменным

Громил деникинцев напавших на Кавказ.

Когда английский интервент был в Дагестане

Ал-Клыч сражался с бичераховским полком.

Он много сделал для милиции созданья

Почетно принят в областной был исполком.

Был честен он всегда и откровенен

И на допросах только правду говорил,

Что для народа он старался, был уверен

И то, что сдаться сам давно уже решил.

В нём нет вины перед людьми и перед Богом,

Людской он жизни никогда не забирал,

Его доверчивость с ним обошлась жестоко,

Всевышний муками души уж покарал.

Но верить ему власти всё ж не стали

И чтоб любовь к нему унять средь всех людей,

Его во что бы то ни стало оболгали

В том, что он враг Советской власти и злодей.

Что он агентом был турецким, он предатель

На все теперь он опозорен времена.....

Тогда знал истинную правду лишь Создатель,

Зачем чудовищная ложь была нужна.

Если признают, что Ал-Клыч был невиновным,

То власти верхние могли бы им сказать:

"Он друг Гоцинскому, да и ему подобным,

Их всех сажать, а что Ал-Клыча отпускать?"

Но и держать в тюрьме его не могут долго,

Ведь люди требуют свободы для него.

С утра у здания тюрьмы собрались толпы,

Все ждут решенья о свободе одного.

Ал-Клыч давно готов был ко всему

И снисхожденья не просил, а только правды,

Но в Дагревкоме так ответили ему,

Если признается, то ждут его награды.

"Отпустим тут же, и поедешь куда хочешь,

Только признайся в том, что турков ты агент"-

Не уставая, все твердят и дни и ночи,

Но только правду от Ал-Клыча слышат - "Нет!"

Нашли свидетелей, чтоб это подтвердили,

Тех, кто был мастером людей оклеветать.

Там и известные Хакимы тоже были,

Решив, для вида, адвоката даже дать.

Но смертный приговор объявлен был,

Ал-Клыч не дрогнул и не удивился,

Муллу позвать всего лишь попросил,

Но суд позвать муллу не согласился.

Спешат они, уж очень им охота

Скорей народного героя погубить,

Пока толпа не разнесла внизу ворота,

Чтоб невиновного любимца защитить.

Аркан канатный на Ал-Клыча одевают,

Но он взбешённый, что муллу никто не звал,

А как собаку его просто убивают,

Порвав аркан всех конвоиров раскидал.

На шум сбежались исполнители решенья,

Кто в Герей-поле его должен расстрелять,

Не помогло им даже их вооруженье,

Ал-Клыч с пути их смог легко сейчас убрать.

Вдруг кто-то притащил большую сеть,

Ал-Клыч смеётся: " Я что рыба, чтоб ловить?

Я смерти не боюсь, приму всё, так как есть,

Раз нет муллы, намаз хоть дайте совершить.

В молитве думал он: " Ничуть я не сержусь

На исполнителей, им дан такой приказ,

На суд Всевышнего спокойно отдаюсь".

Так завершил Ал-Клыч последний свой намаз.

Сказал военным: " Я готов, вперёд джигиты!

Стреляйте в сердце, будет легче умирать!"

Рассержен главный: " Ишь командует, смотри ты!

Ты вздумал собственным расстрелом управлять?!"

Раздались выстрелы, ещё, ещё, ещё....

Ал-Клыч упал, но тут же на ноги вскочил,

Как будто пули ему были нипочём,

Как будто много у него осталось сил.

"Стреляйте же, стреляйте!" - он кричал

И главный взял и ему выстрелил в лицо,

Ал-Клыч сейчас лишь зашатался и упал,

Но даже это ещё не было концом.

Потом ещё раз удалось ему подняться,

Даже сейчас он мог любому дать отпор.

Подумал главный - нарт решил поиздеваться

Он подошёл и снова выстрелил в упор.

Ал-Клыч за грудь схватился, зашатался,

Он ничего совсем уже не понимал,

Себе он маленьким мальчишкой показался,

Когда по солнечной полянке он бежал.

То вдруг рассказ отца припоминался,

Про Клыч батыра, что он в юности слыхал,

И всё же не упасть сейчас старался,

Даже теперь Ал-Клыч стоял и не упал.

Но снова звуки залпа раздавались,

Раскинув руки широко Ал-Клыч летит.

И ещё долго палачи потом боялись

К его распластанному телу подойти.

Настало утро, снова солнце восходило,

Настолько красное, как будто бы в крови.

Туманом утренним всю землю застелило,

Труп нарта тайно в это время увезли.

И долго требовал бугленский джамаат

Освободить его - никто из них не знал-

Обрёл свободу уже их великий нарт,

Нашёл покой, когда к Всевышнему попал.

Как жаль, что зачастую мы не верим

В раскаянье и искренность людей,

На чёрное и белое мир делим

А, не поверив, наказать спешим скорей.

Пусть ошибался человек, все не святые,

Но он признал неправоту свою сполна.

Законы все конечно быть должны стальными,

Но не стрелять, коль не доказана вина.

Возвращение героя

Сожжён был дом и конфискованы медали,

Что были честно завоёваны в боях.

"Двойной агент", "Шпион" и "Враг" его назвали,

Жена с детьми его жила теперь в Гимрах.

Так, на весь мир прославленный борец,

Был тогда властью незаконно оклеветан.

Но правду люди всё ж узнали, наконец,

Хоть многим пострадать пришлось за это.

Ал-Клыч был честный, справедливый человек,

Таким он и вернулся к нам теперь,

После того, как был забыт на много лет,

Убит, растерзан, как огромный дикий зверь.

Могучим нартом был Ал-Клыч, непобедимым,

"Бугленской былью" и легендою всегда.

Пример для всех, как в человеке воедино

Слились бесстрашье, справедливость, доброта.

Был во главе борцовской школы Дагестана

И всему миру смог тогда он показать,

Борьбою вольной занимаются все страны,

Но Дагестан всегда в ней будет побеждать.

И если видеть с неба нас сейчас умеет,

Он горд теперь за своих вольников борцов.

Ведь со времён Ал-Клыча нет пока сильнее

Наших великих дагестанских молодцов!

Мой Расул Гамзатов или как Меджид-"Каркуша" сломал ногу Роберту Рождественскому.

Сейчас на дагестанском телевидении показывают цикл передач,посвященный 90летию великого поэта.В них известные люди рассказывают зрителям о своих встречах с Расулом Гамзатовичем,читают его прекрасные стихи,передают нам интересные истории связанные с нашим земляком.Я тоже решил поведать вам,дорогие друзья,о своем знакомстве с поэтом,хотя он скорее всего и не знал точного моего имени,но разговаривали мы с ним довольно часто.Итак "Мой Расул Гамзатов"(так называется на ТВ эта передача),или каким я его запомнил...

Он жил во дворе на ул.Горького,напротив стом.поликликники,в глубине этого элитного двора,в котором проживали Али Алиев,Руслан Ашуралиев,министр здравохранения,пред.прав.Дагнефти,находилась его роскошная усадьба.Двухэтажный огромный дом,ухоженный сад с небольшим бассейном и беседкой.Мы,местная шпана,облюбовали этот сад,где росли и обильно плодоносили деревья черешни,персика,абрикоса и вкуснейшего инжира,единственная преграда,способная помешать нашим опустошительным набегам,был сторож и посовместительству садовник по кличке ГИТЛЕР,прозванный так нами за поразительное сходство с Адольфом Шикльгрубером.

Наши лазутчики внимательно следили за тем,как Гитлер уходил по каким-нибудь делам со двора и как только он скроется за воротами,маленькие разбойники лавиной обрушивались в сад,не обращая никакого внимания на Расула,который сидел тут же,в беседке и с любопытством и улыбкой наблюдал за нами.Мы его не боялись,а он,в свою очередь,не только не выгонял нас,но и предупреждал о надвигающейся опасности,сигнализируя нам "Гитлер идет" и по-доброму хохотал,видя как мы.обганяя друг друга,перепрыгивали через забор(позавидовала бы нашей прыти,даже Исинбаева).

Мы,как и все дети того времени,увлекались тогда футболом,играли прямо на проезжей части,положив по два кирпича вместо ворот.Часто ходили и во двор на Горького,где была асфальтированная футбольная площадка.Один балкон со второго этажа дома Гамзатовых выходил прямо на площадку и он с интерессом наблюдал иногда за нашими баталиями.ТАКОЙ зритель,конечно же вдохновлял нас на чудеса футбола,повторить финты,которые мы тогда проделовали не сможет сейчас.наверно,не один игрок "Анжи".

Однажды Расул Гамзатович вдруг подозвал меня и вручив красную купюру достоинством в 10 советских рублей(согласитесь,вот действительно были деньги),сказал "Пойди-ка в "Дежурный" и купи там бутылку "Пщеничной",я сейчас,пока ты будешь идти ,позвоню им,чтобы они тебе отпустили".Тогда водку продовали только после двух,но Расулу,конечно,никто не смог бы отказать.Конечно спиртного у него в доме,было вдоволь,я сам лично видел ящики с коньяком и вином в их кладовке,когда мы помогали туда что-то занести,просто мне кажется,он не хотел растраивать свою супругу,Патимат Саидовну,она работала директором музея напротив 1й школы и конечно же оберегала его,тщательно следила за его здоровьем и я думаю запрещала ему пить.Но люди знают,каким веселым и добрым человеком был Расул,он редко отказывался от рюмочки-второй,под хороший аварский хинкал.

Помогая ему,не скрою,мы преследовали и некую материальную выгоду,водка стоила 9р.10к. и если мы ходили,допустим вдвоем с кем-нибудь,то могли позволить себе два пирожных и по стакану виноградного сока,сдачи он никогда не забирал,впрочем и мы о ней ему не напоминали.

В один прекрасный день,возле дома поэта собралось много машин,нам конечно было до лампочки,что-за мероприятие у нашего знаменитого соседа и мы беззаботно гоняли в свой футбол.И вдруг несколько подвыпивших мужчин,гостей Расула Гамзатовича.вышли к нам и начали весело играть с нами в пас,а потом и вовсе предложили нам сыграть между собой.Я сравнил бы тот матч,со знаменитой игрой суперсерии 72года СССР-КАНАДА,во всяком случае звезды на той нашей игре были не менее яркие...

Мы играли 4 на 4,в составе наших соперников играли...Роберт Рождественский,Евгений Евтушенко,Чингиз Айтматов и шофер Гамзатова по имени Али.Тогда мы смутно представляли кто это такие(они приехали на дни "Белых журавлей"),но и наш состав был не из слабых,в команде играли...голкипер непробиваемый Махмуд-лакец,амплуа-полузащитник Артур-Чибис,в последствии один из лучших карманников Махачкалы,центрфорвард Меджид-"Каркуша",внешне напоминавший героиню одной известной детской передачи.Ну и конечно ваш покорный слуга,обладающий неповторимым дриблингом и пущечным ударом,в команде я выполнял роль защитника атакующего плана.Расул Гамзатович естественно болел за нас.Свисток,игра началась...

С первых минут мы ошаломили своих соперников жестким прессингом,наша команда исповедовала тотальный футбол,разыграв короткую трехходовку мы отправили на рандеву с вратарем соперника непревзойденного Чибиса,который издевательски оставил не у дел Айтматова.Не успели они опомнится,как счет стал 2-0,это Чибис с Каркушей,сыграв в стеночку,довели дело до логического конца.Третий гол забил Нурмагомедов,запустив снаряд мощнейшим ударом с метров 35ти,Чингиз был бессилен,судья зафиксировал взятие ворот.В одном из эпизодов игры,мячем завладел Р.Рождественский и по флангу стал пробираться к нашим воротам.Но тут неуступчивый и жесткий Меджид-Каркуша,применил запрещенный прием - подкат сзади,московский поэт с ужасным криком упал,как подкощенный.

Его немедленно отвезли в больницу и через полчаса доставили обратно с наложенным на ногу гипсом.Игра естественно была прекращенна.Итог...Союз писателей 0 - 3 Союз бродяг Ленина и Малыгина.Вот такая получилась бескомпромиссная игра.

Вскоре Гамзатов переехал в новый дом по ул.Чернышевского и я больше его не видел.Когда мы услышали печальную новость о кончине Р.Гамзатова,все вместе пошли в мечеть на ул.Малыгина(его там мыли),и оттуда с огромной толпой его друзей,родственников и поклонников его творчества,проводили его в последний путь,пронеся тело вверх по 26 на руках и предав земле,как подобает,на кладбище с.Тарки рядом с его любимой Патимат,простились с нашим "дедушкой Расулом".

Вот таким запомнил я Расула Гамзатовича.

Марат Шахманов:

МОЙ КРАЙ

Кавказ! Ты избран Богом. Право,
Из всех творений земных,
Вершин твоих коснулась слава,
Во свете сабель боевых.

Хунзах, Гуниб, Казбек и Каспий!
Чертог Ковчега - Арарат!
Эльбрус - гора кавказской расы!
Дербент - великий древний град!

Никто не смог твои народы
Мечом жестоким покорить.
Страданье, горе и невзгоды
Не в силах были их сломить.

Отсюда орды Чингиз-Хана
Ушли в безвременье ни с чем.
И Тамерлан и шах Ирана
Кавказа мощь открыли всем.

И толпы войска халифата
Не завоевали здесь земель.
Здесь каждого ждала расплата.
Здесь Петр Первый сел на мель.

Здесь гибли царские отряды,
И жертвы Ельцина, и те,
Кто в масках воинов джихада
Невинных мучили детей.

Кавказ, - свобода,справедливость,-
Тебе дарованы судьбой!
Пока и горы твои живы,
Ты будешь жить, мой край родной!

2003

Акрам Айлисли
"Каменные сны"

http://magazines.russ.ru/druzhba/2012/12/aa5.html

"Фарт"
Ирлан Хугаев
Начало
http://www.darial-online.ru/2008_1/hugaev.shtml
Окончание
http://www.darial-online.ru/2008_2/hugaev.shtml