"Ростовский кистень"

kvantun

Вот встретилось такое

Случилось что-то странное, непостижимое: Брюнет (он стоял метрах в трех от Хмыря, не далее) внезапно и резко взмахнул рукой. Перед глазами у Кости мелькнула как бы черная молния. И в ту же секунду он ощутил оглушающий, страшный, тупой удар в висок.
Костя упал - мгновенно, без вскрика - и так и не успел по-настоящему сообразить: что же, в сущности, произошло?
Зато Игорь видел все. Видел ясно, во всех подробностях.
Он видел черную эту молнию и угадал, в чем дело. Брюнет воспользовался страшным оружием - «ростовским кистенем». Так называется гиря - чугунная килограммовая гиря - на ремешке, или тонкой цепочке. Привязанная к запястью, она обычно прячется в рукаве, либо в согнутой ладони, и потому неприметна со стороны. Пущенный в ход, «кистень» действует молниеносно и сокрушительно. Он поражает на расстоянии четырех метров - и уберечься от него практически невозможно. Для этого, во всяком случае, нужен опытный глаз и хороший навык. Костя Хмырь, судя по всему, такого навыка не имел; на Украине ведь оружие это встречается крайне редко! Оно распространено, в основном, на Северном Кавказе и в предместьях Ростова. Будь у Брюнета пистолет, или же нож, Костя знал бы, что делать; он не дал бы себя опередить! Он готов был ко всему - но только не к этому: А теперь было поздно. Теперь он лежал в траве, в изумрудной зелени, и подавшись к нему, Брюнет бормотал, оскалив в усмешечке мелкие, изъеденные свои зубы:
- Ты все, вроде бы, увидел: Хорошо смотрел, собака: А вот главного-то и не приметил, - самого главного, - эх, ты!
Брюнет стоял, разглядывая труп, - неторопливо собирал, сматывая, накручивая на запястье ремешок кистеня. Он торжествовал сейчас! Он снова был доволен собой и верил в свою фортуну.

kozerog-1972-35

Описано, ИМХО, обычное "гасило", гирька весом в 1 кг и расстояние в 4 метра, по-моему - перебор.

kvantun

Это автор мог несколько преувеличить чтоб показать что русские апаши не уступают французским.
P.S.
Автор - Михаил Демин двоюродный брат писателя Юрия Трифонова. В 1942 осуждён к двум годам лагерей для несовершеннолетних, послан на фронт, а после демобилизации учился в художественном институте. Когда стала известной его предыдущая жизнь, он, чтобы избежать ареста, скрылся в преступном мире. До ареста в 1947 он вором ездил по железным дорогам, осужден на 6 лет.
Начал писать стихи в 1956, в 1959 стал членом СП СССР, переселился в Москву и в 1962-1964 посещал Высшие литературные курсы. В СССР опубликованы четыре сборника его стихов и один сборник прозы.
В 1968 он использовал поездку в Париж к родственнице, чтобы эмигрировать. Умер от инфаркта в 1984.

kozerog-1972-35

kvantun, а приведенный выше отрывок из какого произведения?

kvantun

"И пять бутылок водки"

Манагер

Когда стала известной его предыдущая жизнь, он, чтобы избежать ареста, скрылся в преступном мире
Не вполне понятно, за что светил арест.
Умер от инфаркта в 1984
Лучше бы лет на 30-35 раньше.

ЯРЛ

Текст бред. Для удара в висок, если оппонент смотрит на Вас, гиря должна прилететь сбоку. Обычно кистенём в висок бьют снизу-вверх-сбоку. Т.е. кистень лежит в кулаке опущенной по швам руке, а потом махом в цель. На 4м. это невозможно - длина руки плюс максимум 25-50см. Если оппонент смотрел в бок то тогда можно метнув кистень от "души" попасть в висок. Для килограмовой гири на мягком ремешке 4м. не предел. У меня 300гр. устойчиво идёт на два метра. С уважением.

kvantun

Не вполне понятно, за что светил арест.

Сын врага народа может подделка документов, по автобиографической книге арестовывают его друзей за политические разговоры а когда вызывают его он уходит в бега не дожидаясь ареста.

О дружбе с ним пишет Ст. Куняев в первой части своей книги "Поэзия. Судьба. Россия":
"Я вернулся в Москву из Тайшета в 1960 году и начал работать в журнале "Смена". Там и познакомился с Мишей Деминым, Мишаней, - сутуловатым, рано полысевшим человеком, с замашками профессионального блатного, у которого за пазухой был целый ворох смешных, скабрезных и печальных историй, связанных с воровской жизнью, с пересыльными пунктами Сибири и Востока, с Норильском и Тайшетлагом. Еще работая в Тайшете, я знал, что где-то в Абакане, на другом конце строящейся магистрали Тайшет - Абакан, живет поэт с загадочной и романтической судьбой: мы тогда уже начинали печататься в сибирской прессе, слыхали друг о друге еще до встречи в Москве и встретились как старые знакомые в коридорах столичного журнала, куда устроился работать и Мишаня... Был он человеком открытым, контактным и бесцеремонным.
- Старичок, привет! Слыхал я о тебе в Абакане, ну, пошли куда-нибудь, за родную Сибирь-матушку примем по сто пятьдесят!
Мишаня приходился двоюродным братом известному писателю Юрию Трифонову - отцы их, донские казаки, были родными братьями, и оба, как весьма заметные военачальники времен гражданской войны, занимали высокие посты в сталинское время, оба женились на еврейках... В 1937 году одного расстреляли, другой умер от инфаркта.
Целеустремленный Юрий Трифонов в послевоенное время выбился в писатели, стал одним из самых молодых лауреатов Сталинской премии за роман "Студенты" - сын "врага народа"! - а бродяга и авантюрист Мишаня пошел по "блатной линии", но пристрастился в лагерях к стихотворчеству, и потому мы встретились в "Смене". Несколько лет подряд мы жили обычной жизнью провинциальных поэтов в Москве, самоутверждались, бражничали, дружили, словом, жили как люди... Но вдруг обнаружилось, что у Мишани то ли по казачьей, то ли по материнской линии кузина в Париже.
С помощью Юрия Трифонова, поручившегося за него, Мишаня съездил во Францию. Вернулся каким-то другим: обалдевшим, молчаливым, замкнутым. Через год-два поехал к кузине во второй раз... и не вернулся! Это, пожалуй, был первый "невозвращенец" из писательского клана. Его невозвращенство совпало с победоносной войной Израиля против арабов и с первой неожиданной для всех советских народов волной еврейской эмиграции. Я переживал утрату Мишани, как личную драму.
В 1980 году, через тринадцать лет после расставания с Мишаней, я приехал туристом в Париж... Как-то получилось, что вся вторая половина дня была у нас свободной. Я вышел в холл гостиницы, не зная, чем заняться, и на глаза мне попалась толстенная телефонная книга... "А нет ли в ней Миши Демина?!" - внезапно мелькнуло в моей голове. Я начал листать гроссбух и - о чудо! - смотрю, фамилия моего Мишани латинскими буквами напечатана. И телефон! Оглянувшись по сторонам, я набрал прямо из вестибюля номер. "Алло!" - раздался хрипловатый, прокуренный, знакомый голос с вальяжной приблатненной интонацией.
- Мишаня! Ты, что ли?
- Ну я, а кому это я нужен?
Через полчаса, взяв такси, я уже ехал по адресу, а Мишаня вместе со своей женой-француженкой накрывал на стол...
Несколько часов за "Смирновской" и всяческой пикантной закуской ("Старичок, отведай - это печень кабана, а это паштет из оленины") мы просидели в маленькой однокомнатной квартирке Демина с уголком для спанья, отгороженным ширмой, предаваясь воспоминаниям. Его жена - милая женщина, заведующая маленьким машинописным бюро, старательно обслуживала нас, почти ничего не понимая по-русски, разве что кроме крепких общенародных и одновременно лагерных словосочетаний, которыми Миша по привычке расцвечивал свою речь.
Но перед тем как выпить последнюю рюмку, он попросил меня внимательно выслушать его:
- Старик! Ты же знаешь меня - никакой я не антисоветчик! На радиостанциях я не блядовал, приехал к кузине - ну, влюбился в бабу, промотал ее "бистро", выгнала она меня, ну, нахлебался я говна из параши! Я ведь не политик, а уголовник. И в привокзальных гостиницах мыкался, и блефовал, ну, в конце концов накропал два романа (представляю, как это нелегко было Мишане с его патологической ленью!), "Блатной" и "Перекрестки судеб" в двух частях, - Мишаня осклабился во всю блестящую стальную гармошку зубов на смуглом лице, - одна часть "Тайна сибирских алмазов" и другая "Пять бутылок водки" - ты представляешь, как я об этом могу написать! Ну, давай за встречу! - Он опрокинул рюмку, закусил "мануфактурой" и продолжал: - Словом, из нужды я выбился без помощи всяких этих аксеновых, гладилиных, "континентов", сам себе издателей нашел, сам на ноги встал... Но не в этом дело. Слушай сюда. Антисоветчикомя никогда не был, и ваше КГБ знает это лучше нас с тобой. Просто мне захотелось по белу свету перед смертью пошляться! Ну, ты же меня понимаешь?! По бардакам походить, хорошей водочки попить, закусить тем, чего душа желает... Но родина! - Мишаня выпятил вперед и без того громоздкую челюсть и помотал головой. - Я вреда ей никакого не принес. Майку, жену мою московскую, обидел? Да! Кузину разорил? Да! Но родине жизнь моя убытка не принесла... А потому - ты же начальник, я слышал, - поговори сам знаешь с кем: вдруг разрешат Мишане вернуться на родину... Жизнь дожить и помереть там хочу, а не здесь...
Железный, закаленный на сибирских ветрах, Мишаня внезапно для нас обоих прослезился, мазнул ладонью по лицу и налил по "самой последней".
- Поговори, прошу тебя, с кем надо...
Вернувшись в Москву - а был это восьмидесятый год, - я выяснил, с кем надо поговорить, встретился с каким-то средним чином. Чин все выслушал, что-то записал и сказал мне, что они будут думать. Не знаю уж, что они там надумали, но года через три я встретил на улице Герцена прежнюю московскую жену Мишани Майку, перед которой он "был виноват", и она рассказала мне, что несколько дней тому назад раздался телефонный звонок из Парижа и какая-то женщина на смеси французского и русского языка сообщила, что Мишаня вчера сел на табуреточку, стал зашнуровывать ботинок, но вдруг ткнулся головой вперед, в пол, и не поднялся... Француженка просила Майю срочно приехать на похороны, не понимая, что простому человеку в три дня из нашего государства невозможно выехать ни под каким предлогом.
Помер Мишаня. И похоронен не там, где хотел бы лежать, и на могилку придти некому. Но если бы он не помер, у него хватило бы совести и своеобразного профессионального достоинства "вора в законе", вернувшись на родину (если бы он вернулся), не кричать о тяжести режима, выпихнувшего его во времена застоя за кордон, и не претендовать на роль разведчика перестройки, ее предтечи, вышедшего на борьбу слишком рано и оттого пострадавшего сверх меры. Он - бывший честный уголовник, я уверен, вел бы себя достойно. Зашел бы в Центральный Дом литераторов, заказал бы у стойки свои сто пятьдесят - чтобы забрало сразу... Увидев меня, подмигнул бы: "Ну что? За встречу!" А я бы, наверное, сказал ему: "Здравствуй, Мишаня!" И мы, ей-богу, искренне обнялись бы с ним..."

Мартовский777

Текст бред.Полтора метра при боковом нормально,далее неустойчиво.В детстве было: таскал 200 г гирьку на прочном шнурке