Тем, кому интерсно!

Кому интересно - выкладываю на суд Ганзы мой очередной опус. На тему жизни Советского офицера. Офицера эпохи застоя!
Есть у такое проклятие китайское: «Чтобы жил ты в эпоху перемен!». Сбылось это проклятие на моем поколении полностью! Плохо нам было? Да не было нам плохо! Мы служили : служили, так как нас учили, так как понимали свой долг! И делали то, что умели делать! Пусть нас теперь осуждают отдельные индивидуумы - мне на них насрать! Я выполнял свой долг! Помнил присягу! И не чувствую виноватым себя ни в чем! И оправдываться не перед кем не собираюсь!
И тем, кто делал свое дело, тем, кто отдал свое здоровье: да что там говорить, свою жизнь, выполняя долг перед РОДИНОЙ, посвящаю свой маленький труд!
Я помню погибших, помню тех, кто выжил, помню боевых друзей! А если те, кто моложе меня скажут, что я делал что-то не так - бог вам судья. И нашему поколению - судья. Сделайте лучше - и я буду Вами гордиться!
С уважением ко всем сие читающим - FieryFly(Светлячок).

«ЗА РЕЧКОЙ»

I

- Разрешите войти?
- Входите.
- Лейтенант Бауэр. Разрешите обратиться?
- В чем дело?
- Товарищ генерал-майор! Тут видимо ошибка какая-то в документах.
Генерал поморщился и протянул руку. Едва глянув, протянул лист обратно и повернулся ко мне вполоборота. Явно не хотел смотреть мне в глаза.
- Какая ошибка?
- Здесь написано, что я направлен в распоряжение Главного Управления ВВС.
- Да, направлен.
- Товарищ генерал-майор! Я рапорт подавал!
- Ну и что?
- Товарищ генерал-майор, я хочу:.
- А кого е:т, что ты хочешь, лейтенант? Ты чего-то не понимаешь?
Я молчал. Чего уж тут было не понять. Отец «включил» связи.
- Ну:!
- Понимаю.
- Вот и иди, если понимаешь.
- Разрешите идти!
- Свободен.

Неприятный разговор. А, самое главное, совершенно бессмысленный. Рапорта писали почти все! Из моего взвода не написал только «Таракан» - Пашка Тараканов - лучший мой друг. Единственный из нас, кто пришел в училище со срочной, он сразу отнесся к моему «кудахтанью» по поводу рапорта очень иронично.
Тоха - сказал он мне как-то вечером - не пачкай бумагу. Покатим, куда прикажут. Тебе дорога в Москву. Накрайняк - В ГСВГ или в Венгрию. Хочешь - не хочешь - но папа тебе дорожку проложит. И кисло улыбнулся. Его направили в ЗабВО:
Да, уж! Точно проложит.

В комнате было тихо и душно. Солнце едва пробивалось через задернутые занавески, и полумрак лишь подчеркивал атмосферу, которая бывает в помещениях, которые покинули, или вот-вот покинут люди. Комната была прибрана, кровати заправлены. Пашка убирался - его натура. Натура нижегородского крестьянина из Заволжья. Вон и сумка у двери уложенная стоит. Я вытащил из под кровати сумку и стал не глядя забрасывать в нее барахло. Сумка была красивая - черная с зеленым, с броской надписью ADIDAS на боку. Отец привез из командировки. Отец: После разговора с генералом обида на отца, до этого еще какая-то детская, сопливая, окрепла и начала набирать обороты. Сколько я его просил - «:ну не вмешивайся ты в мою жизнь, оставь меня в покое:». Так ведь нет, влез таки! Обидно до соплей. Столько лет лезть из кожи, чтобы перестать быть генеральским внуком и полковничьим сыном и на тебе. Во взводе никто не сомневался в моей карьере. Даже Пашка, который знал обо мне больше всех. Никто не сомневался - кроме меня. Я отцу поверил и он мне обещал. Но.. видимо, не выдержал. Или мать «помогла»?
Да нет! Я их не осуждаю. Предки у меня хорошие! Даже очень! Мать - врач-хирург в престижной больнице, отец полковник генштаба, без пяти минут генерал. И чадо под стать родителям.
Учился я хорошо, почти отлично. Спортом занимался - самбо, туризм: В комсомоле, опять-таки в активистах ходил. Так что свободу мою предки не ограничивали. В пределах разумного, конечно. Сомнений в выборе, так сказать, жизненного пути не было. Только армия. И «коридорчик» был приготовлен. В Верховного Совета! Но тут меня заклинило. Только авиация, как дед!

Дед, генерал полковник авиации, сопливым прапорщиком воевал в первую мировую. Почему он остался в России после небезызвестных событий, а не уехал за кордон - это мне не известно. Тема эта дома не обсуждалась, да я не очень то и интересовался. Просто остался - и все. И остался в армии. Прошел гражданскую, финскую. В Великую Отечественную командовал полком пикирующих бомбардировщиков. Войну закончил в Германии. Почему он со своей фамилией не попал под «раздачу» - неизвестно. Может повезло, а может еще что? Один единственный раз, в сорок первом его вызывали :
Интересовались, почему у него немецкая фамилия. Так он принес особистам жалованную грамоту от Екатерины II. О жаловании императрицей дедову предку русского дворянства. Удивительно, но это прокатило. От деда отстали. Так и пролетал он всю войну. В героях не ходил, но, видимо, и последним не был. Получил в сорок девятом генерал-майора и занялся новым для себя и для всей авиации делом - вертолетами. Так что рос я в окружении рисунков, фотографий и моделей этих, забавных и необычных, в то время, аппаратов. Ну, может кто помнит первые Ми. Похожие, скорее, на жирных и неуклюжих стрекоз, чем на летательные аппараты.
Дед был человеком странным. Очень спокойным и замкнутым. Смеялся он настолько редко, что я пожалуй и не вспомню, слышал ли я когда-нибудь его смех. Кабинет его был «запретной зоной» для меня, а, как я потом понял, и для всех остальных членов нашей семьи. «Дед работает» - это означало, что все должны ходить на «мягких лапках». С сыном своим, то есть с моим отцом он почти не общался. Тогда я не знал, что между ними произошло и, только позже, мама мне рассказала, что дед не простил отцу того, что он женился на ней. Но меня он, по своему, любил. Все таки единственный внук. Любовь его выражалась в том, что, время от времени он брал меня на руки, заносил в свой кабинет, сажал в кресло и давал поиграть какую-нибудь модель.
Умер он когда мне было шесть лет. Как это произошло - не помню. Помню только суету в квартире, много офицеров в коридоре и закрытую дверь в дедов кабинет. Умер он за своим письменным столом, ночью.

Отец, как все мужчины в семье - офицер. Но не летчик, как дед, а танкист. Обычный строевик. Ну, насколько может быть обычным строевиком сын генерала. Но, видимо, не без таланта. Поскольку до должности в генштабе дошел «своими ногами». Во всяком случае, он так говорит. Но похоже на то: Служил в Латвии, потом в Германии. Прокатился на танке до Праги. Теперь, вот, в ГШ. Занимается там какими то вопросами, связанными с «Варшавским договором». Так что связи имеет.

Ну а теперь, позвольте представиться. Тоха «Светлячок». Почему светлячок? Ребята во взводе окрестили. Читал после отбоя - с фонариком, под одеялом . Так что все просто. А на самом деле Антон Александрович Бауэр. Родился в Латвии, в Риге. Рос и учился в Москве. Правоверный октябренок, пионер, комсомолец. Отличник, спортсмен, активист. Все детство, отрочество, юность под крылом папы и мамы. Ну, в вату то меня не кутали, но забот особенных я не знал. Учеба давалась, да и дается легко. Спорт и общественные дела - не в тягость. В общем - правильное чадо, мечта родителей. До недавнего времени умело и успешно направляемый этими родителями в нужную сторону. По большому счету первым моим самостоятельное решение в жизни и было поступление в летное училище. Кинул я, проще говоря, папу и маму. Так они все здорово запланировали. Училище Верховного Совета, академия ну и так далее. Ну, короче говоря, до недавнего времени обычный генеральский внук и полковничий сын. В общем, поступив в училище, с предками я поссорился. Не то, чтобы поссорился, но ледок какой то образовался. Как на луже весной. Тоненький такой, прозрачный. И солнышко светит, и птички кругом поют. И почки распускаются. А ледок не растаял. Просил я их: «Дайте мне своей жизнью жить». Но, видно, не сложилось:

Так что на отца я обижен! Теперь загонят тринадцатым пилотом на санитарный вертолет в Завидово. Или еще куда-нибудь. И буду всю жизнь до пенсии за водкой для «высоких» летать. А в училище из первых был.
Вроде все так удачно складывалось. Войска в Афганистан ввели. Что-то серьезное. В смысле дело для военных серьезное. А так. Чего там серьезного. Будет как в Чехословакии. Отец рассказывал. Вот облом, мать твою!

К тому времени, когда все тряпки перекочевали из шкафа в сумку, обида на отца уже прочно поселилась в моем мозгу. Так что, когда пришел Пашка зол я был изрядно. Ты чего злой такой - спросил он? Обломался? Я не ответил, только кивнул. Да ладно - махнул он рукой - не переживай так. Приедешь в Москву, с родителями поговоришь - все путем будет.
- Тебе легко говорить, Ты не под юбку к маме едешь.
- Ну да - кивнул Пашка - легко. Давай махнемся?
- Да я б махнулся! А, да что там:
Видимо на лице у меня что то нарисовалось такое, потому что Пашка ухмыльнулся и, отвернувшись к зеркалу стал чесать свои белесые вихры.
Я огляделся. Вроде ничего важного не забыл.
- Пашка, билеты у тебя?
Мы с Пашкой едем вместе. Мне в Москву, а ему через Москву в Читу. Так он решил. Хоть и придется доплачивать за билет. Грустно. Последние дни вместе мы. Если честно, то такого друга, как он, у меня никогда не было. Да и друзей то, если подумать, настоящих не было. Одноклассники, ребята-туристы, самбисты из секции. Знакомые, приятели. А с Пашкой - не один год вместе. Грустно.
- Да у меня, у меня. Не бери в голову, все нормально.
- Ну что, пойдем, что ли.
- Ну, пойдем.
Фуражки на голову, сумки на плечо и на выход.
Гуд бай, «учебка»! Вот вы и офицер, Антон Александрович!

До вокзала - минут тридцать, а до поезда - полтора часа. Можно и на автобусе, но лучше пешком пройдемся. Приятно, все таки, новой формой повыпендриваться.
- Слушай, Пашк, а может на дорожку возьмем.
- А надо? До Москвы - меньше суток?
- Да ладно. Не ящик же брать будем. В купе, вечерком, а?
- Ну ладно, давай. Только немного.
В магазине, как всегда, народ. Странное дело. На прилавках - пусто, а народ толчется. А, понятно! Мясо завезли. Вопли, как всегда.
- Гражданка, вы здесь не стояли.
- Как не стояла? Спросите у мужчины.
- По два кило в одни руки!
- Да дайте пройти, я уже пробил!
Ну нам-то мяса не надо. В винном отделе тоже народ толчется. Но как-то спокойнее все, без надрыва.
- Эй мужик, куда без очереди.
- Мужики, я спешу.
- Ладно, ладно. Стой как все.
Постояли в очереди минут пятнадцать. Пока стояли, обсудили меню на вечер. Пашка думал водки взять, а мне винца хотелось. И тут меня осенило.
- Слушай, Пашка! А давай погусарим.
- Это что, шампанского, что ли? Обоссымся в поезде.
- Да нет, не шампанского. Вон коньяк стоит. Пять звезд.
- Да ну, нахрен! Дорого.
- Пашка, я заплачу!
Лицо у Пашки изменилось. Он не любил, когда за него платили. Жил он в училище только на «получку». Это мне мама с папой, несмотря на ледок в отношениях, на «мороженое» каждый месяц подкидывали.
Странное наблюдение! Почему у бедных людей почти совсем нет тяги к халяве? И наоборот. Чем больше денег - тем больше любовь к дармовщинке, а? Вот у Пашки, например. Обычно мы гуляли на мои деньги. Пашка «проставлялся» только на свой день рождения, ну и тогда, когда мама ему посылку присылала. И каждый раз, кода я бабки доставал Пашка мрачнел - вот так как сейчас. Честность в нем какая-то особенная, что-ли?
- Ну так что, берем?
- Как хочешь!
Коньячек взяли. Теперь надо о закуске подумать. Колбасы нет нормальной. Только «собачья радость». Так! Селедка - это мимо. Во первых, селедка не бывает такого цвета. Во вторых - коньяк с селедкой? Голубцы в банках. Тоже не катит.
- А сыр у вас есть?
- Нету! Вы что, не видите?
- И колбасы нет?
- Гражданин, нет ничего!
- А это что?
- Сыр.
- Ну вот, а вы говорите нет.
- А вы его брат не будете.
- Почему это?
- А он испорченный.
- Так что ж вы его на прилавке держите?
- Так только вчера привезли. Открыли, а в нем плесень.
Тут у меня глаза на лоб! Блин! Да это ж «Рокфор». Самый мой любимый сыр! Просто обертка незнакомая.
- Полкило взвесте.
- Вы серьезно.
Пашка наклонился к моему уху:
- Тоха, ты чего? Пронесет.
- Спокойно, Пашка. Французы только им коньяк и закусывают!
- Ну смотри, тебе видней.
Продавщица смотрит на меня вопрошающе.
- Ну так что, брать будете?
- Буду. И еще шоколадку.
- Какую? Аленку или Гвардейский.
- Гвардейский.
Вот все и купили. Теперь на вокзал. Поезд через полчаса.
Вокзал встречает нас духотой и толчеей. Большинство едет в Москву, а поезда только проходящие. Вот и толпятся у кассы, ловят билеты. В столицу, за колбасой.
«Уважаемые пассажиры. Поезд Уфа - Москва прибывает на второй путь. Повторяю. Поезд Уфа - Москва прибывает на второй путь. Нумерация вагонов - с головы состава».
Почему у этих теток, которые объявляют по радио такой поганый голос всегда. Такое впечатление, что чем гнусавее голос, тем лучше. Специально их, что ли, отбирают.

Вагон встречает нас запахом пота, сырых простынь и горящего угля. Это запах дороги. Вот и наше купе. В соседях у нас - женщина лет шестидесяти и мальчишка семи-восьми. Наверное, внук ее. Вещей у нас с Пашкой немного, поэтому процесс заселения проходит мгновенно! Наши- две верхние полки, но на одной из них расстелен матрас и застелено белье! Наверное, парень пристроился. Видно, нравится ему на верхней спать. Да нам, собственно, все равно. Ехать недолго! Как писал Гайдар - «Нам бы день простоять, да ночь продержатся:».
Поезд тронулся. Ну, что же - едем служить!
Я стелю матрасы, Пашка пошел к проводнице. Притаскивает две пачки постельного белья серого цвета. На вес белье как кирпич. И влажное! Сколько себя помню - всегда оно такое. Говорят, что не стирают его вовсе после рейса, а сбрызгивают водой и опять в пачки укладывают, чтобы стираным выглядело. Лечь спать на такое - аж в дрожь бросает. Но на голый матрас лечь - еще противнее. Он весь в пятнах каких то! Можно подумать, что на нем лишились девственности не один десяток девчонок. Или взвод бойцов помочился на него. В общем, лучше белье застелить.
Знакомимся с соседями по купе. Ну, точно - бабка с внуком. Едут через Москву в Латвию. В Лиепаю. Дочь у нее там. Замужем за офицером. За курсанта замуж вышла и укатила с ним из дому на край света. Латвия, конечно, по Уфимским меркам - край света!
Зять бабулин - летчик военный. Коллега, значит. Если Уфимское училище закончил - значит вертолетчик. Ну а если в Лиепае - значит морской: Вот такая дедукция получается.
Бабуля не замолкает ни на секунду. Рассказывает о себе, расспрашивает про нас. А мы и не против. Почему бы не поговорить.
Проводница чай приносит! Мне всегда нравился чай в поездах. Даже не чай, собственно, а как его подают! Мельхиоровый подстаканник, тонкий, прозрачного стекла, цилиндрический стакан. В стакане - ложечка чайная. Когда проводница несет на подносе полтора десятка стаканов раздается звон - как будто колокольчики где-то далеко звенят.
Нести стаканы с горячим чаем на подносе по вагону - тоже, своего рода искусство. Я бы не смог, наверное.
Чай на столике - пора к «банкету» приступать! Достаем коньяк, сыр, завернутый в серую магазинную бумагу, шоколад! А за стаканами идти придется к проводнице. На этот раз иду я. Проводница - женщина лет тридцати, невысокого роста, полноватая. Лицо усталое, неухоженное. Но игривая такая, кокетливая. Пытается выяснить, для каких целей мне стаканы нужны. Можно подумать - не знает, зачем молодым офицерам, едущим к месту назначения, стаканы нужны. Предупреждает меня, что на Казанском, в Москве, патрули на перроне ходят.
Разговорились с ней. Причем я мало говорю - все больше она. Не знаю почему, но так получается, что незнакомые люди мне «душу открывать» начинают, едва познакомившись. Внешность, что ли у меня такая? Располагающая. С одной стороны - приятно! А с другой - не очень. Девчонки душу мне изливают, а гулять с другими предпочитают. Ну, не то, чтобы совсем у меня с этим делом напряженно. Нормально все!
Но по сравнению с тем же Пашкой я, считай, девственник. На него девчонки вешаются как шары на Новогоднюю елку. А он и не против. Слаб он по женской части. Это, пожалуй, единственная его слабость о которой я знаю. И получается у него с ними как то легко. Сошелся - разошелся! Ни ругани, ни обид. У меня все сложнее. Я, так как он, не умею. Прилипаю душой быстро. Пашка смеется - говорит, я - как пес дурной: кто погладил, за тем и побежал. А я и не обижаюсь. Все правильно, так и есть.
Из нашего взвода многие переженились в Сызрани. Дело, как говорится, молодое. После казармы на любую юбку бросаешься. В одном месте уже дети пищат, а мозгов нет еще. Вот и разъезжаются лейтенантики к местам службы кто с женой, а кто и с мелким уже. Нас с Пашкой чаша сия минула. Пашка вообще не торопится с этим, а я и не думаю о женитьбе вовсе. Да и везти жену из Сызрани - нет уж, увольте! Ну да, вот такой я сноб Московский.
Кстати о Москвичах. Не любят нас! Москвич - как клеймо на всю жизнь. За этот самый снобизм и не любят, наверное. В «учебке» весь первый курс доказывать приходилось что не «верблюд» я. Иногда и кулаками доказывать приходилось. И доказал вроде. И друзья появились, и отношение изменилось. Пашка сказал мне как-то: «Светлячок, не парься! Ты - это ты! А все Москвичи - дерьмо!». Ну да ладно! Бог им всем, не Москвичам, судья! Может и вправду - есть в Москвичах какое то дерьмецо, глубоко запрятанное? Может воздух в Москве такой? Или климат?
Стаканы проводница дала. Но, под обещание попозже заглянуть - поговорить! Но перед этим рассказала мне, как ей тяжело живется. С мужем в разводе, сын маленький, с бабушкой в Уфе, работа - тяжелая. В общем, понятно все. Зашлю к ней Пашку. Он мастер такие «разговоры» разговаривать! Он может, как говорится, «все, что шевелится». А меня - увольте.
Открываем коньячок. Бабулька отказывается. Я сыр разворачиваю, нарезаю на ломтики.
Бабулька принюхивается. Ну да, «Рокфор» - штука специфическая. И запах у него ядреный.
- Сынки - говорит - Давайте я вам закусочки дам. Курочки, помидорчиков. А то что де вы сыр то порченый кушать будете?
- Да не, бабушка, спасибо! Это сыр такой специальный!
А она чуть не плачет.
- До чего дошли - говорит - военные плесень жрут! Докатились!
Смешно даже стало. В Москве этот сыр днем с огнем не найдешь, а тут он «порченый».
Курицу, все таки, вытащила. Хлебушек, помидорчики. Хлопотать начала. На стол накрывать! Это, наверное, одна из составляющих материнского инстинкта - кормить мужика. По походам помню. Вроде отмахали веслами по полной программе. Поставили палатки. Теперь бы пожрать по быстрому и спать завалиться. Ан нет! Девчонки суетятся, стол накрывают. «Уют создают». В генах у них это, что ли? Детей нет еще. Даже и не женщина, а «материнский инстинкт» что называется, из всех щелей лезет! Иногда раздражает даже. Но, если по большому счету - приятно. Чувствуешь себя МУЖИКОМ! Осознаешь собственную силу, что ли!
Хотя, конечно, не у всех женщин этот инстинкт место имеет. Да нет, не так. Инстинкт есть у всех. Только некоторые его задавит в себе умудрились. Вот, к примеру моя мама. Вся в науке, вся в работе. Ребенок (я, то есть) - для галочки, по-моему. Потому что так принято. За квартирой домработница смотрит. И готовит она же. Когда домработница в отпуске - в доме едят только антрекоты и бутерброды с колбасой. Потому что возиться не надо! Демонстрация всем окружающим - мол, мы выше этого! В смысле выше быта! Буржуйство, мол, все это и мещанство! А барахлом квартира и дача забиты под завязку. Ковры, хрусталь, машина! Вот и пойми их - что мещанство, а что лицемерие и лень. Хотя нет! В чем, в чем, а в лени их обвинить нельзя. И отец, и мать «жужжат» как пчелки. На службе с утра до вечера. Отец и выходные прихватывает. В общем - не понятно. Поколение их такое. Вроде и правильное, а есть в них фальшь какая то! Какая то ущербность внутренняя. Или это «проблема отцов и детей»? Или, может, обида на родителей во мне говорит. За «ковровую дорожку», проложенную для меня по жизни. Вот так!
Выпили с Пашкой за выпуск. За новую жизнь офицерскую. Бабулька с внуком спать улеглись, а мы все сидим. Свет в купе выключен, только синяя лампочка под потолком горит. Вышли покурить. Ну, то есть. Я курю, а Пашка так - за компанию. Он отродясь не курил. В семье у них это не принято. А я закурил как только из дому вырвался. Наверное в знак протеста. Дурак, конечно! Ну да что уж теперь. Идем из тамбура обратно. В вагоне тишина, спят уже все. Ну, может и не спят, но в проходе ни души. Странное ощущение возникает в ночном вагоне. За окном темно, а в коридоре свет. Чувствуется как поезд несется. Такое впечатление, что оторван от всего мира. Что то мелькает за окном, но ты к этому не имеешь никакого отношения. Как будто кино смотришь.
Щелчком отправляю окурок в окно. Вспыхивает на мгновение пучок искр и мгновенно исчезает. Пора спать укладываться.
Наше купе - в начале вагона. Идем потихоньку, стараемся не шуметь. Пашка как огурец, а у меня в голове шумит. Пили ноздря в ноздрю, но он в этом плане крепче. Меня от крепкого развозит быстро. Свойство организма такое. Так что меня слегка пошатывает.
Пашка открывает дверь и в этот момент из своего купе выглядывает проводница! Блин! А я и забыл, что обещал ей зайти «поговорить».
- Ну, что, ребятки, зайдете «на огонек».
Нормально! Одного ей мало! Двоих зовет! Видно и вправду у нее «проблемы»:
Пашка вопросительно смотрит на меня. Мол пойдем или нет? Он то сразу «въехал» что женщине нужно! Я киваю. А куда деваться. Обещал, вроде.
Первый раз сижу в купе проводников. Одновременно и купе и склад белья постельного. Но чувствуется женская рука. Чистенько, уютно. На столике - закуска и бутылочка водки. Ждала видно. Извлекает откуда то из недр купе третий стакан. Пашка бутылку открывает. Наливает всем «на палец». Хозяин, блин! Завидую ему в этом. Он везде - как дома. Не то что я. Мне привыкнуть надо!
- Ну. за знакомство!
Выпиваем. Закусываем какой то колбасой. Пашка тут же «накатывает» по второй. Предлагает «на брудершафт». На «ты» перейти. Я пью с проводницей первым. Купе маленькое - не развернуться. Но худо - бедно, но справляемся.
- Антон!
- Катя!
Поцелуй у Катерины горячий. Настоящий, короче говоря. Теперь Пашкина очередь.
- Павел!
- Катя!
Их поцелуй затягивается явно дольше, чем должен быть для знакомства. Вот он, «атакующий стиль» Паши «Таракана». Поцелуй закончен. Катерина разрумянилась и даже, как то, похорошела. Пашка незаметно кивает мне головой. Мол, отвали - сделай милость! Да я что! Я как Юный Ленинец! Для друга - всегда готов!
Иду покурить. Слышу, как за спиной закрывается дверь и щелкает замок. Я там уже лишний! Да я и не протестую. Не мой это стиль!
За окном - ночь. В открытое окно задувает ветер. Настроение у меня - не очень. Думаю о встрече с «предками». Неприятно как то. С одной стороны - соскучился, с другой - злюсь на них. Не знаю, как разговор с ними сложится. Они-то думают, что сынуле благо сотворили. А сынуля неблагодарный не доволен! Ну да ладно! Как сложится - так сложится! Иду в купе. Раздеваюсь и ложусь под одеяло. Сон накрывает постепенно: «: под стук колес ко мне приходят сны:».
Завтра утром - Москва!

II

Москва! Поезд стоит у низкой платформы. На платформе все уже перепутались друг с другом. Встречающие, приехавшие, носильщики. Шум, суета. Те люди, которые изливали душу случайным попутчикам - теперь, вроде и не знакомы друг с другом. Хорошо, если попрощаются! Вот и бабулька с внуком рванула из купе, как будто ее наскипидарили. Ей еще весь день в Москве куковать. На Рижский вокзал перебираться. А поезда на Ригу - все вечерние. Ну да ладно, разберется как-нибудь. Я ей объяснил как до Рижского добраться.
Я уже на перроне с нашим с Пашкой барахлом, а Пашка с Катериной прощается. Просто у него с этим делом. Попрощался, поцеловался - и вперед. Я бы так не смог!
Вот и он. Следом выходит Катерина, машет нам вслед.
Нам с Пашкой на Ярославский. Билеты ему оформить. Доедем до вокзала, оформим билеты, чемодан его в камеру хранения сдадим. А потом я его по Москве потаскаю. Он тут не был ни разу.
На Ярославском выясняется, что билетов до Читы нет! В смысле, на сегодня нет! Через неделю - сколько угодно, а на сегодня нет. Нет ни по требованию, ни за деньги, никак:
В комендатуре вокзала - тоже облом. Ну нет билетов. Можно подумать, что Чита - это курорт. Что делать - ума не приложу. Надо ко мне ехать. Может отец поможет. Но Пашка уперся. Не хочет ехать. Не знаю, что его заклинило, но не хочет. Придется звонить домой. Не здорово получится. Я думал, Пашку вечером на поезд посажу - и домой. Вроде только с вокзала. А теперь оправдываться придется. Да и «предки» наверняка обидятся. А, впрочем, что рассуждать! Звонить надо. Вот только «двушку» найти нужно. Редкая монетка. Ну, или «гривеник». Он по размеру такой же. Это, наверное, специально так задумано - чтобы народ «гривениками» звонил.
Набираю номер. Длинные гудки. Долго жду. Наверное дома никого. Ладно, придется отцу на службу звонить. Трубку снимают после первого звонка! Чувствуется школа Генштаба!
- Добрый день! Могу я поговорить с полковником Бауэром!
- Как доложить, кто спрашивает?
- Это его сын!
- Одну минуту, Я узнаю:
В трубке тишина. Потом характерный щелчок селектора и голос отца.
- Антон, ты где?
- Здравствуй! В Москве я, на Ярославском.
- Да, здравствуй, конечно! А почему на Ярославском?
- Да с другом за билетами ему. Только приехали.
- Ясно! Давай, провожай его - и домой!
- Да в том то и проблема. Ему в Читу, а билетов нет. Не сможешь поспособствовать?
Отец на мгновение замолкает. Видно думает, кого «дернуть» по этому поводу.
- Давай данные друга своего. На какое число билет нужен.
- На сегодня!
- Перезвони через полчаса.
Вот ведь:! Даже не пригласил Пашку в гости. И это не важно, что Пашка сам не хочет. В этом весь отец. И ведь не «жлоб» - просто в голову не приходит. И мать - такая же.
Выходим из вокзала на улицу. Жарко, китель хочется снять до одури. Но на рубашке погон нет. Посему - нельзя. Патрулей тут действительно море. Дембелей отлавливают. Дембеля едут домой разодетые как попугаи. Погоны чем то обшитые, аксельбанты самопальные, буковка на погонах отполированные. Вот их патрули и ловят! Кого поймают - на «губу». В Алешинские казармы. Да, ребятки! Будет вам вместо домашних пирожков десять суток за «неуставняк» в одежде. Ну и нас, если кителя снимем, могут прибрать «до кучи». Хот и на офицерскую теперь, но все равно! Такая перспектива не «греет».
Пашка озирается по сторонам, на Москву смотрит. Площадь «Трех вокзалов» - зрелище впечатляющее. А для него уж совсем непривычное. Горький - город не маленький но такой толчеи, как здесь в нем нет. Тут на площади народ копошится как опарыши на гнилом мясе. Мне неприятно, а ему и подавно!
Полчаса прошли. Пора звонить отцу.
- Антон! Идите в комендатуру вокзала. Туда уже звонили. Будет билет из брони штаба округа. Бери билет, провожай друга и домой. Мы с матерью скоро подъедем.
- Да я его по Москве поводить хотел.
- Ладно, води! Но чтобы к шести дома был!
- Есть, товарищ полковник! Разрешите выполнять?
- Давай, давай! Пока!
Вроде не обиделся! И то хорошо.
Есть, все таки польза от «предков» со связями. Билет у Пашки на сегодняшний поезд. И не в плацкарт или купе, а в СВ. Ехать ему до Читы суток пять, так хоть носки чужие нюхать не будет. И выспится по человечески.
Москва Пашке не понравилась. Интересно, конечно, ему было. Но - не понравилась. К этому городу привыкнуть надо. Вжиться в него. Тогда и жить в нем сможешь. Одна беда - если вжился в него - то все другие города уже не устроят. Будут, так сказать, «жать подмышками». Не знаю, хорошо это, или плохо - но это так. Мама - коренная Рижанка - столько лет в Москве, а до сих пор не привыкла. Не стала Москвичкой. Да и не станет никогда уже, наверное. А я уже - второе поколение. Я без Москвы - не человек. Пять лет в училище - а все равно, не привык к другому городу. Верно говорят - Москва - это не место жительства! Москва - это диагноз!
Стоим с Пашкой у его вагона! И молчим! Сказать то, собственно, и нечего. Пять лет вместе, знаем друг друга как «облупленных». И молчим. Когда теперь увидимся, да и увидимся ли? Куда пошлют - туда и покатим!
- Пашка, ты напиши, как доедешь! Арес мой есть.
- Ладно. Как устроюсь - напишу.
- Если прислать чего надо будет ты пиши, не стесняйся!
- Да ладно тебе. Что понадобиться то может?
- Ну мало ли:?
- Ну ладно, уговорил! Ты, главное, напиши как у тебя сложится!
- Да я то напишу, только ты адрес точный пришли.
Проводники загоняют пассажиров в вагоны. С этим Пашке не повезло. В поезде Москва -Пекин почти все проводники - мужики. Не разгуляешься!
Обнимаем друг друга на последок! Вот и расстались! Поезд набирает ход и, постепенно, исчезает из виду. Вместе с ним уезжает от меня часть моей жизни. Часть меня. Теперь надо привыкать жить без «Таракана».
Вход в метро. Еду домой!

Честно говоря, о том, что было дома, даже вспоминать не хочется! Было все по полной программе. Встреча, поцелуи, застолье, приятели московские. Встреча с подругой. Ночь бурная на даче. Потом ссора! «Идиот! Тебя в Москве оставляют, а ты бог знает куда собрался! Имей ввиду, я с тобой не поеду!» Как ведро холодной воды на голову! И мыслишка меленькая - А может и, вправду, остаться в Москве?
Потом разговор с отцом! Который сразу все на места поставил. Перспектива такая. Служить в Монино, в академии. То есть летать от случая к случаю. Ну нет уж. Не для того я летчиком стал. Конфликт с отцом, слезы мамы - и под финал - фраза отца: делай что хочешь, м:дак. Мешать не буду!
И я, гордый до безобразия своей самостоятельностью, отправляюсь в Главное управление представляться.
Несколько дней блуждания по коридорам управления. Куча всяких бумажек, рапортов, приемов у начальства. Я бы еще понял, если бы я в Москву просился, а то ведь из Москвы! Так вед нет - не пускают! Думал уже к главкому идти, но не понадобилось. Подписали рапорт о назначении. Не в Афган, правда, а в САВО. Говорят, что «салаг» в Афагн не шлют. Сначала в полк - переучиваться на «восьмерку».
«Восьмерка» по сравнению с «четверкой» - это все равно, что пересесть с «запорожца» на «Волгу». Вроде все тоже самое, но, все таки, не то. «Восьмерка» - боевая машина!
Да и Средняя Азия - не Сызрань. Так что еду делом заниматься!

как всегда хорошо правда долго искал продолжение не оконченная вещь

Продолжение воспоследует.
ганза большие посты не любит!

Очень интересно, жду продолжения

Старец!
Ты,читал продолжение.
Тружусь дальше!

Ждемс продолжения...

Интересно, хорошо читается.. Пиши, классно

Еще !

Гы! В 1983 году я имел случай ехать с таким выпускником в наши края. Правда, с ним была новоиспечённая жена. Весьма поучительная история. Рассказать?

abdulsaid
Гы! В 1983 году я имел случай ехать с таким выпускником в наши края. Правда, с ним была новоиспечённая жена. Весьма поучительная история. Рассказать?

Хорошо, попробую. Не знаю, получится ли быстро. Они ехали в Даурию. Про Борзю - можно попозже. А в двух словах - Жопа. И затянутая паутиной.

Ладно, я пошёл в ворд, постараюсь поскорее. У вас ещё, наверное, день будет...

Ну вот что получилось, наскоряк.

К месту службы.

Даурия. Всесоюзная гауптвахта. 1983 год.
Степь, степь, степь... без конца и без края. Желто - бурая зимой и жёлто - зелёная летом. Сопки, сопки, сопки, как застывшие волны, пологие и гладкие, с редкими кустиками булымэса (Дикого абрикоса. Несъедобен, временами ядовит) в распадках. Летом - жара в 40 градусов, зимой холод в те же 40 градусов: И ветер, ветер, и зимой, и летом. Ветер свистит в низкой траве, поднимает столбики пыли на просёлочных дорогах, паутиной разбегающихся от захолустных деревень и чабанских стоянок, зимой сдувает с увалов редкий сухой снежок, и сгоняет его в ложки.

Даурия. Моя родина. Когда-то, при Елизавете, а может быть и раньше, пришли мои предки в эти места вольными казаками, потом - государева служба в 1 и 2 Аргунском полках. Беспокойный сосед за рекой, ветер, степь и служба, служба... Тоска.

Правда, революция и гражданская война на некоторое время прервали этот порядок вещей. Распущены казачьи полки, отец сделал из дедовой шашки нож для себя, брат куда-то утащил медали и кресты прадеда, а трофейным австрийским штыком я играл в "войнушку" с товарищами детства.

Китайская граница. Колючая проволока в три ряда, пограничные вышки через каждые 5 километров, бетонные лбы ДОТов, увитые путанкой, закопанные башни танков ИС-3, со стволами, смотрящими в сторону Аргуни, и войска, войска, войска... Войск много. Танкисты, пехота, связь, артиллерия, РВСН, ЗРВ, и аэродромы, аэродромы... Авиация стратегическая, авиация штурмовая, транспортная, вертолёты, и чёрт знает, что ещё. Военных больше, чем местного населения. Они живут в городках, отдельных гарнизонах, маленьких и больших частях, сидят в подземных ЗКП, будках РЛС, куда-то едут по своим делам, куда-то идут строем, что-то выкапывают, что-то закапывают, движутся в колоннах, пролетают по небу. В общем, служат. Стоят на страже.
Больше здесь делать нечего. Леса нет, речек, озёр нет. Выйти из гарнизона некуда (в степь, что ли, шагать?). За несколько месяцев всё население городка до того обрыднет друг другу, что самое незначительное событие служит пищей для долгих разговоров и пересудов. Пьянки офицеров, женские скандалы, солдатские фокусы (порою весьма оригинальные), и служба, служба, служба... Тоска.

Летом 1983 года, по окончании 1 курса института, на факультете организовали СОП - студенческий отряд проводников. Наш поезд Москва-Забайкальск отходит от Казанского вокзала. У меня - купированный вагон до Забайкальска. Рейс не первый, и не последний. Всё уже стало привычным, вагон прибран, напарник спит, ему заступать в ночную. Я принимаю пассажиров. В те патриархальные Советские времена всё было проще - не нужно было паспортов, билеты - простые картонные прямоугольнички с дырками посередине. Пассажиров немного. Они неторопливо входят в вагон и занимают места, устраиваясь основательно, на долгую, недельную поездку почти через весь СССР.

Вот и воинские билеты, что ж, дело тоже привычное: Смотрю на пассажиров. Это лейтенант - лётчик. Ага, петлицы без маленьких красных звёздочек, значит - лётный состав, не технарь. Едет до Даурии. Надо полагать, выпускник какого-то Московского лётного училища. Смотреть на него приятно. Высокий, ладный парень атлетического сложения, с открытым, приветливым лицом. Форма совершенно новая, отлично подогнанная по фигуре, без единой складочки, ремень портупеи без трещинок, не обтёрт, хромовые сапоги сияют и слегка поскрипывают. Вечернее солнце переливается в начищенных пряжках. В руках небольшой чемоданчик.

С ним девушка. Вот её я описать затрудняюсь. На вид лет 18-19. Одета... конечно же, в платье, что-то простое и воздушное... не знаю, не осталось в памяти. На таких девушках даже рваная дерюга будет смотреться бальным платьем принцессы. Движения её изящны и естественны, она наверное, великолепно танцует... Глаза зелёные, бездонные... На ней совсем нет косметики. Такие девушки не нуждаются в грубой штукатурке. Светлые волосы не собраны в причёску, и золотой волной лежат у неё на плечах. На плечах... Да. Она стоит рядом с ним и держит такой же чемоданчик. Нет, не такой! В её руках он кажется куда элегантнее, легче, женственнее как-то.
Они, улыбаясь, смотрят на меня, и я вдруг понимаю, что рот у меня открыт и глаза вытаращены. Надо что-то сказать, не стоять же так, полным дураком, перед дверью вагона!
- Э-э... Гм. Проходите, пожалуйста, устраивайтесь... Вы тоже в Даурию? (нет, в Париж, идиот!)
- Да, мы едем к месту службы мужа.
И посмотрела на него. А он на неё. И прошли в вагон. А я остался, продолжать посадку, и постепенно отходить от впечатления, как от хорошего апперкота в корпус. Да, красота - это сила.
В дороге я старался пореже заходить к ним в купе, и не потому, что влюбился, нет, этого не было - она была Не Моя девушка. И не по каким-то другим причинам, просто, не хотелось им мешать. Им же никто не был нужен. Они не приставали с обычными пассажирскими просьбами, не шлялись по коридору, не шумели и даже не смеялись. Иногда стояли перед окном, взявшись за руки, и молча смотрели на проплывающую за окном Россию. В такие минуты они оба как бы светились изнутри неярким, но ясно видимым светом.

Где-то под Иркутском, когда справа проплывали громады Хамар-Дабана, а слева плескался почти у насыпи Байкал, мы разговорились с лётчиком. Он был почему-то один, она осталась в купе.
Он был вполне нормальным парнем, почти моего возраста (я ведь поступал в институт после армейской службы), эрудирован, любознателен, ни следа того столичного снобизма, который обычно приписывают москвичам. Он коренной москвич, в каком-то там поколении, раньше из Москвы не выезжал, она тоже. Да, он окончил училище, почти сразу после выпуска они поженились и вот, едут к месту службы. Нет, у него там нет ни родни, ни знакомых. Вообще, он имеет представление о крае, читал К.Седых.
- Скажите, он верно описал место, куда мы едем? Там действительно так?
- Нет, не так. Там хуже. Там жопа, лейтенант. Пьяная, сраная, степная жопа...
Но я так не ответил. Промямлил что-то наподобие: "Нууу, в общем, так..." Как можно рассказать этому счастливому парню о дремучей тоске продуваемых всеми ветрами гарнизонов, о пьяных товарищах, пьяных солдатах, пьяных чабанах и пьяных председателях колхозов? И прожекторах вдоль границы по ночам, и о том, что некуда пойти?

Через два дня, в 6 часов утра поезд подходил к Даурии. За 15 минут до станции я постучался в их купе, и негромко сказал: "Вставайте, Даурия". Они спали на разных полках, разом проснулись, и поднялись, одновременно, как солдаты по тревоге. Через несколько минут мы стояли в тамбуре, и ждали, пока остановится поезд. Мой вагон был последним (ушли прицепки на Приаргунск, Урулюнгуй, Читу). Поезд остановился, я открыл дверь и отбросил щиток. Вагонная лесенка спускалась прямо в степь. Как всегда, дул ветер, и было довольно зябко. Они в растерянности посмотрели на меня и лётчик спросил: "А где же Даурия?"
- А вооон она, показал я в сторону головы поезда, где торчал какой-то сарай (вокзал). Вам туда.
- Вообще-то за нами должны приехать - сказал он.
- Ну что ж, подождём.
Поезд в Даурии стоит долго. И вот, буквально минут через 5-7 в степи показалось облако пыли. Видно было, что едет грузовая машина. Пыль поднималась грязно-жёлтой тучей, и несмотря на ветер, плыла по воздуху, не рассеиваясь. Вскоре машину можно было видеть во всех подробностях. Это был ЗИЛ-131, без номеров и без одной фары. Равный, незакреплённый брезент хлопал на ветру, и, казалось, машина машет крыльями. Подлетев к составу, ЗИЛ резко остановился, с рычанием выпустив воздух из тормозных камер, и из кабины вывалился расхристанный прапорщик в полевой форме. От него за версту несло перегаром, на ногах он стоял на совсем твёрдо, мятая фуражка сдвинута на затылок, пряжка обшарпанной портупеи сдвинута куда-то на сторону. Из кабины скалил белые зубы чумазый таджик (или узбек, а может, и другой нации, не разобрать).
Утвердившись на ногах, прапорщик приложил руку к правому уху и довольно бодро сказал:
- Здравжелам! Прапорщик Петров! Вы - лейтенант Максимов?
- Да, отвечает мой лётчик, как-то жалобно взглянув на меня.
- С-с-с приездом Вас! Давайте Ваши вещи! Схватив оба чемодана, он бесцеремонно бросает их в кузов через прореху в брезенте, они падают, подняв облако пыли.
- Садитесь, товарищ л-лейтенат!
Все трое забираются в кабину, и машина, взревев мотором, лихо разворачивается почти на месте, и уносится в степь, обдав меня облаком пыли.

Охо-хо, удачи вам, супруги Максимовы.

Охо-хо, удачи вам, супруги Максимовы.

Абдулсаид! Мы ходили и ходим одними дорогами!

Ващето наоборот. В смысле как раз таки технарь.

Кстати, да. Эмблемы в петлицах формально пологались не по роду войск, а по специальности.
Крылышки и пропеллер со звёздочкой - техник. Без оной - летун.
Но эмблема экзотическая. Их даже в чипке не было, в основном таки по роду войск носили.
Кроме пехоты, пожалуй ...

FieryFly
Кому интересно

Абдулсаид, прошу!