Сохэи

Продолжаю разгребать завалы. Пришел черед сохэев. Особо ничего нового, просто жаль выбрасывать. Основной источник: The teeth and claws of the Buddha. Monastic Warriors and Sohei in Japanese History. Mikael S. Adolphson. University of Hawai'I Press, 2007

Не менее устойчивый стереотип сложился в японской культуре и был экспортирован на запад и в отношении монастырских монахов-воинов известных как сохэи. Если с отшельниками yama bushi (yama hosshi) определенная ясность внесена и их даже в популярной литературе не отождествляют с носителями воинских традиций и эзотерических боевых искусств (справедливости ради, отметим, что в источниках есть редкие упоминания о вооруженных горных отшельниках и их участии в вооруженных столкновениях. Но, речь может идти о единичных случаях вовлечения yama bushi в вооруженные конфликты), то сохэи по-прежнему предстают в образе неустрашимых и искусных воинов, которые в свободное от сражений время предавались буддистским молитвам или, наоборот, в свободное от медитаций время защищали с мечом и нагината в руках духовные идеалы и честь своего монастыря.
Как и в случае с самураями, образ монахов-воинов также в эпоху Токугава эксплуатировался в качестве общественно-полезного идеала служения, верности и преданности. Не последнюю роль в этом сыграл чрезвычайно популярный в народной культуре персонаж - монах Бенкей, верный спутник не менее любимого в народе Минамото-но-Ёсицунэ.

Из безликой среды монахов, обитавших в монастырях, при монастырях или связанных с ними, исследователями, помимо непосредственно монахов в нашем понимании смысла этого слова, выделяются doshu: монахи-рабочие и прислуживающие монахи (samurai hosshi) и отдельная группа, упоминаемая в источниках под различными именами и терминами, которые, так или иначе, обозначают одно и то же: обслуживающий персонал, не являвшийся монахами.
В ранних источниках встречаются упоминания о вооруженных монахах, но называются они akuso (злые монахи) или ranso (монахи-задиры). Эти вооруженные лица с точки зрения официальных источников в составе банд творили беззаконие и насилие и отличались грубым и неприемлемым поведением. При этом в источниках часто упоминаются вместе с безобразничающими монахами и их некие вооруженные подельники, которые могли быть отдельными воинами, бродягами и любыми другими любителями пограбить. Таким образом, банды akuso не были однородными по составу и точно определить категорию участвовавших в них лиц невозможно.

По одной из версий именно doshu - монастырские рабочие и прислужники - и составляли частью банды akuso. Эти жившие за счет монастыря граждане, часто вели абсолютно светский образ жизни и, скорее всего, именно их развлечения наблюдал Гаспар Вилела, чьи описания были восприняты как свидетельства боевой подготовки в монастырях (сопровождавшиеся, к удивлению иезуита, попойками и общением с женщинами, что как-то не вязалось в его представлении с образом монахов, а может быть и наоборот, было выгодно в качестве противопоставления такого буддизма христианским ценностям). Также именно doshu являлись теми радикальными элементами, привлекавшимися в качестве военной силы в многочисленных конфликтах между монастырями или аристократическими домами. Так в издании 'Повести о доме Тайра' на русском языке ('Повесть о доме Тайра', Переводчики Ирина Львова, Александр Долин, Азбука-классика, 2005) в главе 'Битва на мосту' воин Дзёмё Мэйсю (Jomyo Myoshu), типичный 'сохей' в современном понимании, выкрикивая боевое приветствие, представляет себя как 'воитель-монах'. В англоязычном же издании, (The Tales of the Heike. Burton Watson, Haruo Shirane. Columbia University Press, 2006, стр. 53) этот персонаж представляется как 'worker monk', как, собственно, и в тексте на японском языке - doshu. Действительно, зачем русскоязычному читателю вдаваться в какие-то древние и совершенно неинтересные японские подробности уклада монастырской жизни. Хотя, справедливости ради, отметим, что даже в японской литературной традиции существовало обыкновение не вдаваться в подробности и различия среди монастырской публики, а использовать обобщенный термин сохэи.
При этом, независимо от того как называть монастырскую прислугу - воители-монахи или doshu, в тексте японских военных повестей они сражаются обычным оружием самураев: луки, стрелы, мечи, нодати и, в том числе, нагината. Каких-либо предпочтений в выборе оружия или тактики, по сравнению с обычными для той эпохи, не наблюдается.

Итак, одни из кандидатов на место легендарных 'воителей-монахов' это как раз те самые не сильно обремененные буддистскими условностями рабочие и прислужники из нижней части монастырской иерархии (которые, впрочем, в своем прошлом могли быть и воинами-самураями), которые либо буйствовали в составе банд, либо нанимались в качестве вооруженной силы к аристократам, либо использовались самими монастырями в случае каких-либо вооруженных противостояний, но в любом случае они никак не представляли собой однородные группы одетых в униформу монахов с уставными нагината и в характерных капюшонах.
Непременный атрибут классических изображений 'воителей-монахов' капюшон kato служил предметом, идентифицирующем монахов. Здесь необходимо подчеркнуть следующий момент. Массовое сознание формируется через доступные этим самым массам виды искусства. Наиважнейшими видами доступного искусства всегда были театрализованные представления и в меньшей степени картинки-лубки. Как изобразительными художественными средствами передать, что определенный персонаж является именно этим персонажем? Только использовать в создании его образа элементы и атрибуты однозначно характеризующие его. Так у разбойника на сцене или картине появляется в руках дубина, у дровосека топор, а у монаха (или другого представителя монастыря), естественно, капюшон. В качестве небольшого отступления и иллюстрации: если на сцене или на картине нужно изобразить невидимо крадущегося шпиона, то он, по всей вероятности, будет одет в одежду черного цвета и с закрытым лицом - его как бы не совсем заметно. И этот персонаж должен будет демонстрировать всем своим видом нехорошие намерения, поэтому в руках у него будет не обычное оружие честных людей, а всякие недвусмысленного вида аксессуары. Ну а если по ходу пьесы его все-таки заметят, то самым эффектным его исчезновением будет являться уход со сцены под прикрытием, например, театральной пиротехники. И вот мы имеем прочно укоренившийся и полюбившийся зрителю образ неуловимого шпиона-диверсанта. Самое раннее известное изображение такого японского секретного агента относится всего-навсего к 1801 г. Там он изображен в полном соответствии с театральной классикой. 'В Японии существует старинная художественная условность, которая по сей день используется в театре марионеток Бунраку: согласно ей, одеть персонажа в черное означает показать зрителю, что его не видно. Разумеется, для художника было совершенно естественно использовать этот же прием для изображения безмолвного и незримого убийцы, и современный ему японец прекрасно понимал этот прием. Это не означает, что именно так и выглядел настоящий ниндзя' (стр. 159. Тернбулл С. Самураи. Вооружение, обучение, тактика. Москва: Эксмо, 2009)

Также и образ монахов-воинов начал складываться в японской культуре и превращаться в художественный штамп еще задолго до того, как термин сохэи начал впервые использоваться в начале XVIII века для обозначения персонажей в капюшонах и с нагината в руках.
Поэтому, если в произведении массовой культуры отряд воинов представляет интересы монастыря, а не столичного двора, то на картине или на сцене, чтобы отличить одних от других, у этих воинов на головах появятся характерные капюшоны, а в руках те самые нагината.
Первые упоминания о значимом использовании нагината относятся к XII веку, до которого 'злые монахи' уже несколько веков как оправдывали и подтверждали свою репутацию. И оружием этих монахов было tojo - меч и посох. Даже среди наиболее ранних рисунков, где сохэи уже приобрели свой канонический облик, встречаются изображения боевых монахов только с мечами в руках или вооруженных луком и стрелами, в то время как, например, их вооруженные спутники не-монахи вооружены нагината.
Этим вторым неизменным атрибутом сохеев мы обязаны непосредственно легендарному Бэнкею, который обессмертил свое, как минимум литературное имя, именно с нагината в руках. Действительно, если Бенкей был монахом и воином и по культурной традиции изображался именно с таким оружием, то самый простой способ передать образ 'воителя-монаха' это именно репродуцирование популярного образа и использование уже понятного для зрителя кода. Со временем, в представлениях театра но, нагината стала использоваться для разделения образов вооруженных монахов и самураев. Интересно, что самураи были основными потребителями культурного продукта представлений но, и, видимо, с их одобрения нагината, как театральный реквизит и принадлежность истинного самурая, была отторгнута и выделена в пользование бунтовщикам монахам. Возможно, это произошло потому, что алебарда это универсальное оружие, требующее от своего владельца меньшей подготовки, чем лук, меч или копье. Но все-таки это оружие и оно может представлять угрозу только в руках подготовленных профессионалов. Если действительно существовали армии воителей-монахов, то почему они не разбегались перед профессиональной столичной армией? Неужели военная подготовка и обучение в монастырях равнялись или превосходили собой аналогичные боевые параметры у самих самураев?

Неоднократные карательные акции столичных войск против монастырей свидетельствуют о значительности военных сил этих монастырей. Иначе трудно предположить, зачем проводить карательную военную операцию, если, допустим, недовольство монастырем было вызвано только непочтительным поведением его настоятеля, которого можно просто арестовать. Имея развитое воображение, можно представить, что монастыри были переполнены великолепно подготовленными к боевым действиям монахами, индивидуально натренированными и массово дисциплинированными. Но более тривиальный подход подсказывает, что, скорее всего, на стороне монастырей сражались такие же воины, как и на стороне самураев. Эти воины либо нанимались и содержались за счет монастыря, либо являлись ближним окружением настоятеля или другого высокопоставленного монаха. Существуют изображения исторических событий, где в битве с участием монастырских сил с обеих сторон сражаются неотличимые друг от друга персонажи - в привычном для нас облике и вооружении самураев. На некоторых изображениях, среди явно по-самурайски одетых воинов, встречаются воины в капюшонах kato, но, опять-таки не всегда с нагината - встречаются даже конные воины с луком, что является исконной самурайской аристократической манерой боя. При этом из объективных источников (не художественных произведений) также не следует, что kato вообще носились кем-либо во время сражений.
В средневековой Японии являлось обычной практикой, когда монастыри привлекали и нанимали на службу светских воинов для несения охраны монастырской собственности, храмов и святилищ, охотничьих угодий. Они также использовались на многочисленных административных должностях. Естественно, что эти воины, служившие определенному монастырю, также вовлекались в конфликты и использовались в качестве вооруженной силы. При этом они не отличались от обычных самураев ни способом ведения войны, ни уровнем боевой подготовки, ни внешним видом или используемым оружием. Они не носили монашеские имена и не стремились стать монахами. Единственное их отличие от самураев состояло только в одном - самураи служили светскому хозяину-аристократу, а монастырские воины - высокопоставленному монаху. И то, многие из высокопоставленных монахов были больше похожи на администраторов, командующих и воинов, чем на стереотипных настоятелей монастырей.

В заключение этого обзора нужно подчеркнуть, что широко распространенный, стилизованный образ 'воителей-монахов' слабо поддерживается в визуальных источниках и еще меньше в современных событиям записях, описаниях и дневниках, или же в литературных описаниях. Уместно также обратить внимание на то, что если в ранних изобразительных источниках монастырские силы состоят либо целиком из обычных воинов, либо из смеси обычных воинов, воинах в капюшюнах и монахов с нагината, то поздние источники демонстрируют монастырские силы, состоящие исключительно из полнокровных 'воителей-монахов'.
Ситуация осложняется тем, что штампы в отношении японской культуры начали складываться еще в эпоху Токугава и мы смотрим на японское средневековье именно через призму произведений и источников более поздней эпохи, которая для нас уже также является безупречной стариной.