Валерий Юрьевич Янковский
ТИГР, ОЛЕНЬ, ЖЕНЬШЕНЬ
Глава " С глазу на глаз"
С тех пор как проводили Жоржа, стало ясно, что на Дубовом делать больше нечего: потревоженный собаками и выстрелами зверь откочевал надолго. И поскольку уже изучили тайгу на многие километры вокруг, беспокойный дух бродяжничества не давал покоя.
На этот раз наметили глухую падь на юго-западе, где с осени не оставил следа ни один человек. Без особого сожаления сняли обжитый лагерь, погрузили палатку и скарб на впряженного в легкие сани рыжего бычка. Арсений, повар Чигони, возчик Понджуни и я помогали быку на подъеме, где нужно прорубали заросли, обходили упавшие деревья и камни. Зигзагами преодолели водораздел и под вечер стали на ключике в стороне от широкой пади. Прямо за палаткой начинался девственный кедровник, новый табор расположился на самой границе лиственного и хвойного леса.
Дружно принялись за знакомую работу, и через два часа все было готово. Палатка укрыта от ветра, замаскирована лапником и ветвями дуба, сооружены гнезда для собак, пробита прорубь, напилены и наколоты дрова. Все влезли в новый теплый дом и стали располагаться каждый в своем углу. И вдруг где-то неподалеку, как бы приветствуя наше прибытие, несколько раз низко и многозначительно проухал филин: 'Угу, угу, угу!..'
Арсений поднял руку, все прислушались, а он, улыбаясь, сказал:
- Вот и хозяин объявился. Это он предсказывает нам удачу. Давай назовем этот лагерь Филиновым!
В самом деле, место оказалось счастливым, добычливым. В первые же дни взяли несколько солидных кабанов, потом брат обнаружил на крутом южном склоне Татудинзы крупного шатуна-медведя, который почему-то не собирался ложиться в берлогу даже в январские морозы. Арсений завалил топтыгина в таких крутяках, что сани подойти не смогли; зверя пришлось свежевать на месте и выносить по частям на плечах. К нашим разнообразным запасам мяса прибавилась медвежатина, и Чигони, широко улыбаясь, шутливо спрашивал: 'Что сегодня изволите? Филе косули, кабана, медведя или пойманного мной в петлю зайца?'
Огромную медвежью шкуру очистили от сала и растянули на жердях возле палатки. Рядом, под старой елью, соорудили крепкий стеллаж с наклонной лестницей, где аккуратно, штабелем, складывали вывезенные из леса туши добытых зверей. Их охраняли собаки.
Через неделю из деревни прибыли на запряженных черным быком санях два корейца, привезли солому нашему быку, рис и чумизу для нас и собак. Переночевали, а наутро собрались домой. Посоветовавшись, решили, что я пойду с ними, погружу и отправлю закопанную в лесу секачиху. Мы избегали оставлять надолго укрытую в тайге добычу - ее, случалось, обнаруживали, прогрызали и портили чуткие хищные колонки.
Вышли, едва рассвело. Путь сквозь тайгу лежал на восток, навстречу заре. Утро стояло морозное, корейцы не садились на сани, шагали рядом нахохлившись, пряча руки в рукава ватных курток. Незаметно отмерили несколько километров проложенным ими вчера следом, когда слева показалось устье распадка, в вершине которого, по моим расчетам, была закопана злополучная кабаниха. Солнце уже светило вовсю.
Когда приближаешься к оставленному в лесу зверю, всегда невольно чего-то ждешь, и я велел корейцам отстать, подниматься за мной осторожно, без разговоров, не кричать на быка.
Узкий, засыпанный по колено снегом ключик вился зигзагами среди крутых склонов, поросших старым лиственным лесом. Порывами налетал ветер, кружил, шуршал кустами орешника, переметал прошлогодние листья. И все-таки я понимал, что мои шаги, рушившие тонкий наст, должны быть слышны издалека, и хищника, если он тут, спугну заранее. Я ждал чего угодно, но только не того, что увидел:
Тяжелые и длинные, в ногу толщиной коряжины, которыми мы крест-накрест укрыли поверх кустов чушку, были разбросаны, хворост - тоже. Кабан, издали целый, лежал на правом боку, весь на виду, но заднее стегно оказалось развороченным. Вокруг валялись клочки шерсти и щетины с кожей, куски мерзлого мяса. Я шагнул ближе и разглядел свежие отпечатки крупных лап, всегда ошеломляющие своей величиной. Тигр! Вот почему не помогли ни привязанные к прутикам бумажки, ни насаженные на них латунные винтовочные гильзы. Этот грабитель не признает ничего.
Подъехали корейцы. Глянули, и их лица стали цвета надетых на них когда-то белых, а теперь посеревших от времени курток. Старший покачал головой и молитвенно сложил руки:
- Сонзями (учитель), не надо трогать кабана, надо всем скорее уходить. Иначе ОН очень рассердится:
- Как это так, почему уходить?
- Ха, в нашей деревне его хорошо помнят. Прошлым летом одну за другой задрал двух коров. Вызвали полицию, а они что? Походили с карабинами вдоль кромки леса и назад. Времени, мол, караулить нет, а руки трясутся: Когда третью задавил, мальчишка-пастух поднял крик. Мы сбежались, увезли корову в деревню и съели всем миром. А тигр обиделся: трех дней не прошло, как унес и пастушонка: Нет, лучше не сердить, оставить ему эту чушку!
Историю с пастушонком мы слышали еще осенью, в те времена она не была особенно оригинальной, и я держался иного мнения.
- Э нет. Чей это кабан, мой или его? Давайте погрузим тушу на сани, и везите быстренько в деревню. А с ним я постараюсь еще свидеться. Ну, взяли!
Корейцы удрученно качали головами, осуждающе цокали, но спорить не стали. Мы перевернули, как мерзлую глыбу, чушку и навалили на сани. Возчики торопливо укрепили ее веревкой, мордой к передку. Старший обнял быка за шею, ухватился за оглоблю, но, не трогая саней, обернулся ко мне и, понизив голос, как будто тигр мог его слышать, умоляюще произнес:
- Лучше не сердите, оставьте его в покое. Может быть очень худо.
Я нетерпеливо махнул рукой, младший хлестнул быка хворостиной:
- Иря! - Тот рванулся, и они покатили вниз по ключу. Чувствовалось, что напуганные крестьяне рады бежать как можно быстрее.
Взобравшись на косогор, присел на поваленное дерево, замаскировался выворотнем. Может быть, он скоро вернется? Высунется из зарослей? Посмотрел на вершину сопки, куда ушел след, и мое внимание привлек одинокий ворон. Он сидел на самой высокой точке горы, на сухой голой лиственнице, и с любопытством вертел головой, заглядывая куда-то под себя. В бинокль его было хорошо видно, и невольно мелькнула мысль: не тигра ли он так внимательно рассматривает?
Сначала казалось жарко, но через несколько минут я почувствовал, что быстро коченею и скоро - мороз как-никак под тридцать - так застыну, что не смогу нажать на спуск, если даже зверь и появится. Что же делать? Черт возьми, надо выбирать: идти по следу или послушаться корейцев и отступать? Нет, такой шанс упускать нельзя. И хотя преследовать обозленного тигра одному, конечно, рискованно, но без риска в нашем деле ничего не добьешься.
И, держа винтовку наготове, полез по следу в гору.
На этом первом подъеме не сбросивший листву молодой дубняк стоял, как щетка. Видимость - не больше десяти шагов. Поднимаюсь тихо, шаг за шагом. А когда добрался до пика и остановился под голой лиственницей, на которой сидел ворон, картина стала ясной. Здесь он меня и поджидал! Вот она, знакомая с юных лет отпечатанная на снегу поза тигра, готовящегося к нападению. Замаскировавшись, он лежит по-кошачьи на животе, опустив голову в снег, и, не шевелясь, наблюдает из укрытия за своей жертвой. Четко отпечатываются вытянутые передние лапы, огромная морда с усами, овальная, как длинное корыто, лежка. И только хвост от волнения оставляет несколько следов: тигр нервно подергивает им влево-вправо: Разумеется, он видел нас сверху как на ладони, но мы при всем желании разглядеть его не могли.
Куда же он все-таки ушел? Как близко подпустил меня, ползущего в гору по его следу? Может быть, на сто, а может быть, и на двадцать шагов? Ведь он встает и уходит как тень:
Этот день - 26 января - выдался морозным, но солнечным. Снег в горах лежал умеренный по глубине и рыхлый, не создавал шума. Ветер тоже дул благоприятный, встречный. Местность - пересеченное неглубокими овражками старое редколесье с отдельными островками зарослей орешника - просматривалась неплохо. По этим увалам, пересекая небольшие распадки, тигр зигзагами начал увлекать меня на запад, против солнца.
Но я не спешил. Часто вынимал бинокль, присматривался ко всем подозрительным предметам: пням, корягам, камням. Довольно часто встречались идущие в разные стороны кабаньи следы, и вдруг явственно послышался поросячий визг. До сих пор не знаю, кто так кричал, но тогда решил, что тигр где-то схватил кабана, и у меня появилась надежда настичь его на добыче.
Осторожно шагая параллельно следу, перевалил через один овраг, второй, третий. Шел, вероятно, второй час дня, но об обеде я не думал, взгляд беспрерывно искал все сколько-нибудь подозрительное впереди и по сторонам. На ярко освещенном снегу деревья, кусты, валежины и пни стояли как нарисованные. Я был в сильнейшем напряжении, казалось, сливался с окружающей обстановкой, видел все вокруг, но прекрасно понимал, что тигр обязательно заметит меня первым. Природа одарила его всем: острейшим зрением и слухом, недоступным человеку инстинктом, хитростью и коварством, а кроме того, отдала все три главные краски зимнего пейзажа: белую - цвет его горла, груди, живота и пятен на морде - это белый снег; желтую - цвет головы, лап и боков - не опадающие до весны листья и черную - цвет его полос, прекрасно сочетающихся с почти черными ветками кустарника и стволиками молодых деревьев. Словом - все преимущества на его стороне.
Но вот слева по ходу, метрах в ста впереди, я заметил то ли птичку, то ли мышку: черным комочком что-то странно подпрыгивало в куртинке орешника. 'Не здесь ли он задавил поросенка? Наверное, заслышал меня, бросил добычу, а мышь обнаружила и копошится:'
Инстинктивно, в который уже раз, вытянул из кобуры висевший на левом боку восьмикратный цейсовский бинокль, поднес к глазам, навел и: чуть не вскрикнул. Почти не видимый простым глазом на фоне желтых листьев кустарника левым ко мне боком сидел на снегу ОН! И смотрел не отрываясь: А то, что я принял за мышку, был черный кончик его нервно извивавшегося хвоста!
Мы встретились с глазу на глаз и некоторое время внимательно изучали друг друга. Через сильные призмы бинокля я отчетливо видел, как он высунул большой розовый язык и самодовольно, будто злорадно, облизнулся. Но тут же собрался, съежился, опустил голову и начал медленно пятиться, втягиваясь в орешниковую куртинку.
Бинокль, как я обнаружил позднее, оказался засунутым в чехол вверх ногами. Висевшая под правой рукой стволом вперед винтовка снялась с предохранителя и (я левша) оказалась у левого плеча сама собой. Черный шарик мушки сел в прорезь и всплыл на уровень лопатки хищника. Прицелился я в общем на удивление хладнокровно и точно.
И выстрел был точен. Тигр упал сразу, перевернулся на спину, показал белое горло и живот, воздел к небу колонны-лапы и конвульсивно задергал всеми четырьмя.
Я был так поражен тем, что свалил страшного зверя одной-единственной пулей, что на секунду-другую потерял всякую бдительность. Помню лишь мысль: 'Как здорово!' Мог свободно пустить еще одну и две 'контрольные' пули, которые пригвоздили бы его окончательно, но стоял как зачарованный: 'Как здорово!'
А тигр вдруг перевернулся, вскочил на ноги и ринулся мимо меня по лесу. Гигантская оранжевая кошка уходила огромными прыжками по диагонали слева направо. Несколько раз появлялась между стволами старых деревьев, скрывалась и появлялась вновь. Поймать в такое 'окно' нелегко, но можно. Однако я, очевидно, был так возбужден и расстроен, что промазал три раза подряд.
Подбежал к тому месту, где хищник готовил мне засаду. Так и есть: первая пуля поразила точно, сразу за лопатками на нужной высоте. Войдя в левый, высекла из правого бока клок золотистой шерсти, длинно взрыла снег и выбросила на поверхность прошлогодние листья. Из выходного отверстия, как из пульверизатора, брызнула кровь. Пуля прошла на два пальца выше сердца. Глянул в сторону уходившего следа, и показалось, будто кто-то провел по кустам большой кистью с суриком.
Постоял, остывая, и осторожно тронулся вдоль красных отметин. Но вскоре след завел в непроглядную чащу; если зверь бросится откуда-то со стороны, я просто не сумею повернуть винтовку и неминуемо окажусь под ним. Рисковать дальше становилось безрассудным.
Я оставил след, сделал порядочную петлю и вновь пересек его на более открытом месте. Тигр шел коротким шагом, заметно волоча ноги, вышел на прогалину, вернулся и как пьяный полез на косогор.
- На сегодня хватит, пора домой. Наверное, где-то уже залег. Лучше завтра прийти с собаками, - прошептал я и повернул на табор.
:Вечером в палатке сошлись на том, что надо преследовать до победы - день, два, хоть три. Решили взять обоих помощников-корейцев, захватить пилу, топор, козьи шкурки - на случай ночевки у костра, продуктов на три дня, всех четырех оставшихся собак.
Вышли на заре и около десяти были у следа. Поднялись по нему на косогор и остановились: На первом гребне, в ста шагах от того места, где я оставил след, тигр лег в сугроб за толстым стволом дуба головой против своего хода и прождал несколько часов! Протаявшая почти до земли лежка напоминала глубокую розовую ванну. Чигони посмотрел на меня, покачал головой, зацокал языком. Арсений потемнел и проворчал:
- Кто-то за тебя молился. Вовремя повернул вчера домой:
Лежки следовали одна за другой, все свежее и свежее, но раненый хищник, как всегда, выбирал такую чащобу, где заметить его можно было лишь в нескольких шагах. Собаки исчезли впереди, и вдруг послышался истерический лай. Мы рванулись за ними, но раздался грозный рык, и вся свора с визгом выкатилась прямо на нас. Зрачки расширены, хвосты поджаты, шерсть дыбом! Они чуть не сбили нас с ног: это были не тигрятники.
Тигр, несомненно, не раз видел нашу группу, но нападать на четверых не решался, а мы настойчиво шли за ним все дальше и дальше.
После полудня ненадолго выбрались на относительно открытый склон горы, и здесь убежавшие вперед собаки подняли небольшого медведя-муравьятника. Он сопел и ворчал, пробираясь между деревьями и обгорелым валежником, но видно его было плохо, он вскоре скрылся.
Раненый тигр продолжал вести сквозь непролазную чащу, но постепенно забирал все левее, описывая большую дугу. Когда стало темнеть, мы сообразили, что, проделав по горам более двадцати километров, оказались не так далеко от своего лагеря. Посоветовались и решили, что лучше прошагать час-другой в темноте, но ночевать в тепле и завтра со свежими силами продолжить погоню. Потным, голодным и уставшим совсем не улыбалось провести эту ночь у костра при тридцатиградусном морозе и леденящем ветре.
Тихий табор и мирно жующий жвачку бык, лежавший перед палаткой, встретили нас как родной дом. Невозмутимый вид нашего вола успокоил корейцев. Их не покидала мысль, что тигр назло обязательно задавит нашу мирную скотину; мы слышали, как они с остекленевшими глазами шептались об этом; и сейчас Понджуни сразу потащил волу охапку соломы.
Быстро растопили печку, разделись, поужинали, вычистили винтовки и с наслаждением растянулись на мягкой подстилке. Не лег один Чигони. Он надел на воткнутый в земляной пол прутик свечу и расположился у печки чинить изорвавшиеся за день брюки. Мирно потрескивали дрова, по своду палатки бегала тень от его руки, тянувшей иголку с ниткой. Я незаметно уснул.
Проснулся от дикого, нечеловеческого крика, яркого света, дыма и ледяных брызг, летевших непонятно откуда. И первое, что увидел, - звездное небо над головой. Окантованная багровыми тлеющими краями дыра в кровле палатки быстро увеличивалась, впуская жуткий холод, звездное небо росло на глазах:
Бедный Чигони! Он вопил не своим голосом и суматошно разливал вокруг запасы воды с кусками льда, наколотого с вечера для таяния: опустошил все - чайник, кастрюлю, ведро!
Общими усилиями пожар был потушен. Распоротыми по швам мешками заделали зияющую дыру, расшуровали печку, снова сбегали на ключ за льдом, подсушились. Чигони совсем охрип, объяснялся больше жестами, но мы поняли, что произошло. Занимаясь починкой штанов, он, смертельно уставший, уснул. И то ли сбил в солому свечу, то ли она, догорев, свалилась сама, но сухая подстилка вспыхнула, сразу лизнув кровлю палатки. Чигони завопил и пустил в ход весь имевшийся, к счастью, запас воды. В общем дело могло кончиться куда хуже.
Остаток ночи прошел спокойно, но утром оказалось, что повар для похода не годен. Хотя он честно и вовремя накормил людей и собак, но был совсем без голоса и выглядел настолько больным, что решили оставить его сторожить палатку и быка.
Вышли с той же сворой втроем, поднялись на юго-западный склон Татудинзы, где вчера оставили след, начали его распутывать. Сильно помешал табун кабанов, перепахавший накануне огромную площадь. Копанина подмерзла, след тигра почти не отпечатывался, кровь на третьи сутки, как обычно, незаметна. Но мы распутали эту головоломку и около полудня подняли тигра с двадцать восьмой по счету лежки. Он залег на скалистой, заросшей кедрачом возвышенности; при нашем приближении вскочил и прыгнул в заросли.
- Вот он! - успел выдохнуть брат, вскинулся, но выстрелить не успел, и мы как ужаленные помчались сквозь чащу по свежему следу. День стоял ясный, и хотя утром градусник показывал минус 27, всем скоро стало жарко. Но что это? Лес стал редеть, впереди показалось голубое небо. Впервые за два дня тигр вдруг покинул зону сумрачных кедровников и бросился в дубняки южного склона горы.
Выскочили на кромку излома. Внизу открылась длинная, уходящая на юг падь, раскинулось милое сердцу, прозрачное зимой редколесье. Лишь на боковых стрелках кое-где виднелись желтые пятна молодого дуба и орешника. Но эта падь упиралась в главную, а за ней снова синела уходившая в бесконечность хвойная тайга; если зверь утянет туда, погоня станет крайне сложной.
Впервые за два дня можно было видеть на сотни шагов вперед, ничто, казалось, не мешало бежать под уклон, и решение родилось как-то стихийно: я с собаками бегу по следу, Понджуни - за мной, Арсений - параллельно, по гривке, тянувшейся справа. Может быть, перехватит? И, позабыв о всякой опасности, помчались, как за зайцем:
Напуганные за эти дни собаки семенили впереди в двух десятках шагов. Понджуни с тяжелой котомкой отставал. Брата я скоро потерял из виду, хотя знал, что он бежит где-то по хребтику справа. Все внимание было устремлено вперед, вдоль тянувшейся по дну распадка цепочки круглых следов.
Так, почти бегом, мы отмерили более километра, как вдруг собаки сбились в кучу, что-то обнюхивая. Потом разом повернули головы вправо, к хребту, по которому должен бежать Арсений, и я услышал приглушенный гребнем выстрел! За ним второй, третий!
Собаки, взвыв на разные голоса, метнулись вверх по склону; я за ними, почти не отставая. И только сейчас меня потрясла мысль, что, как старший, я не имел права соглашаться на то, чтобы разделиться в такой критический момент. Что там сейчас происходит? Что я увижу? Дурак! Идиот! Убить тебя мало!
Казалось, я вижу, как тигр рвет окровавленное тело брата:
Не помню, как взлетел на гребень, дыхания уже не было, но почти сразу увидел всю группу. В светло-серой куртке и мохнатой шапке Арсений стоял среди деревьев с винтовкой у плеча. А на небольшой полянке, окруженный собаками, растянулся оранжево-полосатый зверь, рядом с которым собаки казались мышами. Вздыбив на загривках шерсть, они лаяли отрывисто и звонко, но приблизиться к поверженному гиганту не решались. Я подбежал, скинул рукавицу, мы обменялись рукопожатием:
Да, у меня были все основания переживать эту финальную встречу. Тигр, конечно, сделал засаду. Вскочив с двадцать девятой лежки, рявкнул и бросился на Арсения. Случилось это в такой чаще, что брат угадывал приближение только по вершинам качавшихся дубков и ждал, чтобы выстрелить в упор. Почему-то в последний момент зверь не решился смять охотника: не добежав несколько шагов, взял круто в сторону, внезапно открывшись на прогалине, где сейчас лежал.
Но вот наконец собрались все вместе; красный счастливый Понджуни, едва отдышавшись, скинул котомку и помчался на табор за санями. Арсений принялся разводить костер, я подтаскивал хворост. Однако по привычке начал присматриваться к собакам - нет ли раненых? И вдруг не обнаружил Ласки.
- Слушай, а Ласки-то не видно. Не задавил ли он ее в последний момент?
Мы растерянно шарили глазами между кустами и деревьями, но видели только троих: черного Ларго, пегого Севера и сероватого, с черными подпалинами молодого сеттера Пегаса. Все лежали кружком на снегу, старательно выгрызая намерзший между пальцами лед. Ласки среди них не было.
Я машинально оглянулся на тушу тигра и расхохотался. Какая сообразительная сучка! Она взобралась на могучую спину десятипудового кота, растянувшись вдоль хребта, положив морду на вытянутые вперед лапы и блаженно щурясь от тепла и сознания победы, так слилась своей рыжей шубкой с тигром, что представляла с ним как бы одно целое. А он лежал свободно, вытянув хвост, и янтарные глаза были все еще полураскрыты.
- Бросай костер, давай сфотографируемся, уж больно он хорош!
Я срезал вешку, пристроил аппарат, установил на автоспуск. Брат присел позади тигра. Ласка спрыгнула на снег, все остальные собаки тоже примостились для позирования. Я нажал на кнопку, и пока рычажок пел свою восьмисекундную песенку, успел приткнуться к группе и взять Ласку за нос. Этот снимок жив и поныне.
В окружении почетного эскорта, на мягкой подстилке из дубовых веток с листьями вез наш рыжий бычок этот трофей номер один. А к вечеру красавец грабитель висел на мощной ветви векового дуба в нескольких шагах от палатки, где тоже остался запечатленным на фотографии.
Валерий Юрьевич Янковский
ТИГР, ОЛЕНЬ, ЖЕНЬШЕНЬ
Глава " С глазу на глаз"
