Мои любимые стихи Войны.

Константин Симонов.

Если дорог тебе твой дом,
Где ты русским выкормлен был,
Под бревенчатым потолком,
Где ты, в люльке качаясь, плыл;
Если дороги в доме том
Тебе стены, печь и углы,
Дедом, прадедом и отцом
В нем исхоженные полы;

Если мил тебе бедный сад
С майским цветом, с жужжаньем пчёл
И под липой сто лет назад
В землю вкопанный дедом стол;
Если ты не хочешь, чтоб пол
В твоем доме фашист топтал,
Чтоб он сел за дедовский стол
И деревья в саду сломал...

Если мать тебе дорога —
Тебя выкормившая грудь,
Где давно уже нет молока,
Только можно щекой прильнуть;
Если вынести нету сил,
Чтоб фашист, к ней постоем став,
По щекам морщинистым бил,
Косы на руку намотав;
Чтобы те же руки ее,
Что несли тебя в колыбель,
Мыли гаду его белье
И стелили ему постель...

Если ты отца не забыл,
Что качал тебя на руках,
Что хорошим солдатом был
И пропал в карпатских снегах,
Что погиб за Волгу, за Дон,
За отчизны твоей судьбу;
Если ты не хочешь, чтоб он
Перевертывался в гробу,
Чтоб солдатский портрет в крестах
Взял фашист и на пол сорвал
И у матери на глазах
На лицо ему наступал...

Если ты не хочешь отдать
Ту, с которой вдвоем ходил,
Ту, что долго поцеловать
Ты не смел,— так ее любил,—
Чтоб фашисты ее живьем
Взяли силой, зажав в углу,
И распяли ее втроем,
Обнаженную, на полу;
Чтоб досталось трем этим псам
В стонах, в ненависти, в крови
Все, что свято берег ты сам
Всею силой мужской любви...

Если ты фашисту с ружьем
Не желаешь навек отдать
Дом, где жил ты, жену и мать,
Все, что родиной мы зовем,—
Знай: никто ее не спасет,
Если ты ее не спасешь;
Знай: никто его не убьет,
Если ты его не убьешь.
И пока его не убил,
Ты молчи о своей любви,
Край, где рос ты, и дом, где жил,
Своей родиной не зови.
Пусть фашиста убил твой брат,
Пусть фашиста убил сосед,—
Это брат и сосед твой мстят,
А тебе оправданья нет.
За чужой спиной не сидят,
Из чужой винтовки не мстят.
Раз фашиста убил твой брат,—
Это он, а не ты солдат.

Так убей фашиста, чтоб он,
А не ты на земле лежал,
Не в твоем дому чтобы стон,
А в его по мертвым стоял.
Так хотел он, его вина,—
Пусть горит его дом, а не твой,
И пускай не твоя жена,
А его пусть будет вдовой.
Пусть исплачется не твоя,
А его родившая мать,
Не твоя, а его семья
Понапрасну пусть будет ждать.
Так убей же хоть одного!
Так убей же его скорей!
Сколько раз увидишь его,
Столько раз его и убей!

Семен Гудзенко

Когда на смерть идут,- поют,
а перед этим можно плакать.
Ведь самый страшный час в бою -
час ожидания атаки.
Снег минами изрыт вокруг
и почернел от пыли минной.
Разрыв - и умирает друг.
И, значит, смерть проходит мимо.
Сейчас настанет мой черед,
За мной одним идет охота.
Ракеты просит небосвод
и вмерзшая в снега пехота.
Мне кажется, что я магнит,
что я притягиваю мины.
Разрыв - и лейтенант хрипит.
И смерть опять проходит мимо.
Но мы уже не в силах ждать.
И нас ведет через траншеи
окоченевшая вражда,
штыком дырявящая шеи.
Бой был коротким. А потом
глушили самогонку злую,
и выковыривал ножом
из-под ногтей я кровь чужую...

Тёркин. Весь. Копировать, естественно, не буду. ))

Ну, Твардовского то еще со школы помним)
А вот этот стих, не могу назвать его любимым, тяжелый... Автор до конца войны не дожил.

Их расстреляли на рассвете,когда еще белела мгла
Там были женщины и дети,и эта девочка была
Сперва велели всем раздеться,а после встать ко рву спиной,
Но прозвучал вдруг голос детский-наивный,чистый и живой
"Чулочки тоже снять мне,дядя?" Не упрекая,не грозя
Смотрели,будто в душу глядя,трехлетней девочки глаза
"Чулочки тоже"...и смятеньем на миг эсэсовец объят
Рука сама собой в смятенье,вдруг опустила автомат
Овеян он невольной дрожью,проснулась в ужасе душа
Нет,он ее убить не сможет,но дал он очередь спеша...
Упала девочка в чулочках,снять не успела,не смогла
Солдат,солдат,что если б дочка твоя вот так же здесь слегла?
И это маленькое сердце пробито пулею твоей,
Ты человек,не просто немец или ты зверь среди людей?
Шагал эсэсовец угрюмо,заре не поднимая глаз
Впервые сможет эта дума в мозгу затравленном упасть
И всюду взгляд светился синий,и всюду слышится опять
И не забудется отныне:"Чулочки,дядя,тоже снять?"(М.Джалиль)

Lexa72rus
Ну, Твардовского то еще со школы помним)

Lexa72rus
А вот этот стих,

Семен Гудзенко

Нас не нужно жалеть, ведь и мы никого б не жалели.
Мы пред нашим комбатом, как пред господом богом, чисты.
На живых порыжели от крови и глины шинели,
на могилах у мертвых расцвели голубые цветы.

Расцвели и опали... Проходит четвертая осень.
Наши матери плачут, и ровесницы молча грустят.
Мы не знали любви, не изведали счастья ремесел,
нам досталась на долю нелегкая участь солдат.

У погодков моих ни стихов, ни любви, ни покоя -
только сила и зависть. А когда мы вернемся с войны,
все долюбим сполна и напишем, ровесник, такое,
что отцами-солдатами будут гордится сыны.

Ну, а кто не вернется? Кому долюбить не придется?
Ну, а кто в сорок первом первою пулей сражен?
Зарыдает ровесница, мать на пороге забьется,-
у погодков моих ни стихов, ни покоя, ни жен.

Кто вернется - долюбит? Нет! Сердца на это не хватит,
и не надо погибшим, чтоб живые любили за них.
Нет мужчины в семье - нет детей, нет хозяина в хате.
Разве горю такому помогут рыданья живых?

Нас не нужно жалеть, ведь и мы никого б не жалели.
Кто в атаку ходил, кто делился последним куском,
Тот поймет эту правду,- она к нам в окопы и щели
приходила поспорить ворчливым, охрипшим баском.

Пусть живые запомнят, и пусть поколения знают
эту взятую с боем суровую правду солдат.
И твои костыли, и смертельная рана сквозная,
и могилы над Волгой, где тысячи юных лежат,-
это наша судьба, это с ней мы ругались и пели,
подымались в атаку и рвали над Бугом мосты.

...Нас не нужно жалеть, ведь и мы никого б не жалели,
Мы пред нашей Россией и в трудное время чисты.

А когда мы вернемся,- а мы возвратимся с победой,
все, как черти, упрямы, как люди, живучи и злы,-
пусть нам пива наварят и мяса нажарят к обеду,
чтоб на ножках дубовых повсюду ломились столы.

Мы поклонимся в ноги родным исстрадавшимся людям,
матерей расцелуем и подруг, что дождались, любя.
Вот когда мы вернемся и победу штыками добудем -
все долюбим, ровесник, и работу найдем для себя.

1945

правильные стихи, Симонов, Твордовский..
а Мусы Джалиля этого стиха не знал, очень... сильно..

Все реально воевавшие, если уж писали про войну, писали правдиво. Межиров, "Мы под Колпино скопом стоим" и "Ладожский лёд".

Брович
правильные стихи, Симонов, Твордовский..
а Мусы Джалиля этого стиха не знал, очень... сильно..

Твардовский - есть что то живое и берущее за душу - остальное вроде симонова - полит агитация,может оно и было нужно в свое время, ну уж точно перечитывать не стану,равно . как и соболева, без обид.

ой ошипсо, прастити..

ТвАрдовский.

shtainer105
Твардовский - есть что то живое и берущее за душу - остальное вроде симонова - полит агитация,может оно и было нужно в свое время, ну уж точно перечитывать не стану,равно . как и соболева, без обид.

Брович
ой ошипсо, прастити..

ТвАрдовский.

да какие обиды, на вкус и цвет все фломастеры разные.
по мне "Убей его!" очень сильная вещь и правильная, даже не как агитка, а как математика 2х2=4. если не ты, то кто?

Брович ,Вы надеюсь , человек культурный ( это предусматривает точность формулировок)? Фашисты - итальянцы, немцы - национал социалисты, единственный момент - Испания, отсюда вся путаница пошла. А убить - бог его знает, не у всякого получится.....

shtainer105
Брович ,Вы надеюсь , человек культурный ( это предусматривает точность формулировок)? Фашисты - итальянцы, немцы - национал социалисты, единственный момент - Испания, отсюда вся путаница пошла. А убить - бог его знает, не у всякого получится.....

ну всяко бывало, и хамлом трамвайным ругали и быдлом, а бывало так что в краску вгоняли, настаивая на моей образованности и культурности.

а значит и Ромм тоже ошибался и Бритт? если честно, то здесь я не вижу какого-то фейла, я из Советского Союза родом, а в нем тех кто на нас напал в 41 все и всегда (по крайней мере тех кого я знал и то что слышал вокруг себя) называли фашистами. от того, если Симонов написал бы "нациста убей!", думаю смысл не потерялся бы никак. он же не написал "немца убей!" вот разницу между нацистом/фашистом и немцем я понимаю.

shtainer105
А убить - бог его знает, не у всякого получится.....

shtainer105
Брович ,Вы надеюсь , человек культурный ( это предусматривает точность формулировок)? Фашисты - итальянцы, немцы - национал социалисты, единственный момент - Испания, отсюда вся путаница пошла. А убить - бог его знает, не у всякого получится.....

Брович
я из Советского Союза родом, а в нем тех кто на нас напал в 41 все и всегда (по крайней мере тех кого я знал и то что слышал вокруг себя) называли фашистами. от того, если Симонов написал бы "нациста убей!", думаю смысл не потерялся бы никак. он же не написал "немца убей!" вот разницу между нацистом/фашистом и немцем я понимаю.

- Дядя, Цизин Марк Федорович, живет в Оттаве, работает грузчиком на бойне, а тетя, Цизина Марта Генриховна, уборщица в отеле.
- Как они туда попали?
- После войны; их немец угнал.
'Фраза участника войны, - сразу же отметил Константинов. - Мы бы сказали иначе: 'Угнали фашисты'. И в этой филологической мелочи - сокрыт огромный смысл'.
(с)
ТАСС уполномочен заявить
Ю.Семёнов

У СГОРЕВШЕГО ТАНКА
Бронебойным снарядом
Разбитый в упор лобовик,
Длинноствольная пушка
Глядит немигающим взглядом
В синеву беспредельного неба...

Почувствуй на миг,
Как огонь полыхал,
Как патроны рвались и снаряды,
Как руками без кожи
Защелку искал командир,
Как механик упал, рычаги обнимая
И радист из 'ДТ'
По угрюмому лесу пунктир
Прочертил,
Даже мертвый
Крючок пулемета сжимая.

На кострах умирали когда-то
Ян Гус и Джордано Бруно,
Богохульную истину
Смертью своей утверждали...

Люк открой и взгляни в эту башню
Где пусто, черно...
Здесь погодки мои
За великую правду
В огне умирали!
1947

Сергей Орлов , с детства помню это стихотворение , но без предпоследнего четверостишья

OCTAGON
'Фраза участника войны, - сразу же отметил Константинов. - Мы бы сказали иначе: 'Угнали фашисты'. И в этой филологической мелочи - сокрыт огромный смысл'.
(с)
ТАСС уполномочен заявить
Ю.Семёнов

OCTAGON

- Дядя, Цизин Марк Федорович, живет в Оттаве, работает грузчиком на бойне, а тетя, Цизина Марта Генриховна, уборщица в отеле.
- Как они туда попали?
- После войны; их немец угнал.
'Фраза участника войны, - сразу же отметил Константинов. - Мы бы сказали иначе: 'Угнали фашисты'. И в этой филологической мелочи - сокрыт огромный смысл'.
(с)
ТАСС уполномочен заявить
Ю.Семёнов

OCTAGON
- Дядя, Цизин Марк Федорович, живет в Оттаве, работает грузчиком на бойне, а тетя, Цизина Марта Генриховна, уборщица в отеле.
- Как они туда попали?
- После войны; их немец угнал.
'Фраза участника войны, - сразу же отметил Константинов. - Мы бы сказали иначе: 'Угнали фашисты'. И в этой филологической мелочи - сокрыт огромный смысл'.
(с)
ТАСС уполномочен заявить
Ю.Семёнов

Мой товарищ, в смертельной агонии
Не зови понапрасну друзей.
Дай-ка лучше согрею ладони я
Над дымящейся кровью твоей.
Ты не плачь, не стони, ты не маленький,
Ты не ранен, ты просто убит.
Дай на память сниму с тебя валенки.
Нам еще наступать предстоит.

http://lib.ru/MEMUARY/1939-1945/DEGEN/stihi.txt

http://all-israel.livejournal.com/337223.html

tref7
А мне эта цитата с детства запомнилась, при первом прочтении. Семёнов всегда щепетильно к словам относился в своих произведениях и строил смачные фразы. )))

shtainer105
кто ж тогда "Доктрину фашизма" разработал?

Брович
я к тому, что нацистами их никто не называл, ну а от дедов и бабушек, конечно же слышал "немцы"

Некоторые и сейчас неплохие стихи про Войну пишут.

Год - сорок первый. Я - дракон.
Летел над пропастью,
И смесь тумана с молоком
Рубили лопасти.

Тянулся к солнцу, в синеву,
Хрипел компрессором...
Да... Я был - Богом наяву.
А может, кесарем...

Я помню... Рваный небосвод,
То снег, то солнышко,
И бился в кашле пулемет -
Взахлеб. До донышка.

Четыре паруса-крыла,
Вы слишком медленны...
Пушистый шнур - навстречу. Мгла
Да - трубы. Медные?

Нет. Хоронить меня - не вам,
Тевтонским рыцарям!
Я - слишком верен небесам,
В которых биться мне.

...Рычит в предсмертии мотор,
Плюется гайками.
Мне ль - проиграть жестокий спор?
Крещен ведь - Чайкою.

Крещен... Все ближе - тень креста
Сквозь перекрестие.
Прости, последняя мечта.
Привет, созвездия!

...Лет через ...дцать меня найдут
В болотах мурманских,
Поднимут... Жиденький салют,
Да водка - русская.

Елейным маслицем с икон
Подмажут лопасти.
И продадут... А был - дракон,
Парил над пропастью...

OCTAGON
Угу. С немцами воевали. Это уж потом их стали политкорректно называть.

не совсем стихи, но очень люблю

Эх.. дороги, пыль да туман,
Холода, тревоги, да степной бурьян.
Знать не можешь доли своей,
Может, крылья сложишь посреди степей.
Вьётся пыль под сапогами, степями, полями,
А кругом бушует пламя, да пули свистят.
Эх, дороги, пыль да туман,
Холода, тревоги, да степной бурьян.
Выстрел грянет, ворон кружит,
Твой дружок в бурьяне неживой лежит.
А дорога дальше мчится, пылится, клубится,
А кругом земля дымится, чужая земля.
Эх..дороги, пыль да туман,
Холода, тревоги, да степной бурьян.
Край сосновый, солнце встаёт,
У крыльца родного мать сыночка ждёт.
И бескрайними путями, степями, полями
Всё глядят вослед за нами родные глаза.
Эх, дороги, пыль да туман,
Холода, тревоги, да степной бурьян.
Снег ли ветер, вспомним, друзья,
Нам дороги эти позабыть нельзя.

Брович
ну дед еще чутка про мадьяр говорил, пока в доброй памяти был.

OCTAGON
Это не я.

Ну если Ваша фамилия не Муссолини, то точно не Вы))) Так что Вы - вне подозрения...... Вообще, итальянцы много чего интересного разработали, просто я увлекаюсь военной историей с советских времен, причем ,не только с нашей стороны.

shtainer105

Ну если Ваша фамилия не Муссолини, то точно не Вы))) Так что Вы - вне подозрения......

OCTAGON
Если вы думаете, что книги пишет тот, чьё имя стоит на титуле, то мне возразить нечего.

Уважаемый, со всем почтением к Вам, но что Вы вертитесь по каждому вопросу , как уж на вилах? Может просто прекратим диспут?

Валентине Серовой

Жди меня, и я вернусь.
Только очень жди,
Жди, когда наводят грусть
Желтые дожди,
Жди, когда снега метут,
Жди, когда жара,
Жди, когда других не ждут,
Позабыв вчера.
Жди, когда из дальних мест
Писем не придет,
Жди, когда уж надоест
Всем, кто вместе ждет.

Жди меня, и я вернусь,
Не желай добра
Всем, кто знает наизусть,
Что забыть пора.
Пусть поверят сын и мать
В то, что нет меня,
Пусть друзья устанут ждать,
Сядут у огня,
Выпьют горькое вино
На помин души...
Жди. И с ними заодно
Выпить не спеши.

Жди меня, и я вернусь,
Всем смертям назло.
Кто не ждал меня, тот пусть
Скажет: - Повезло.
Не понять, не ждавшим им,
Как среди огня
Ожиданием своим
Ты спасла меня.
Как я выжил, будем знать
Только мы с тобой,-
Просто ты умела ждать,
Как никто другой.

Константин Симонов
1941

http://firepic.org/images/2015-04/30/pew972y2cwxp.jpg

Flerie
Валентине Серовой

Жди меня, и я вернусь.
Только очень жди,

Константин Симонов
1941

Забыл про эти стихи , очень не плохие...... Но вот другие произведения в тупик ставят, к сожалению.....

Был у майора Деева
Товарищ - майор Петров,
Дружили еще с гражданской,
Еще с двадцатых годов.
Вместе рубали белых
Шашками на скаку,
Вместе потом служили
В артиллерийском полку.

А у майора Петрова
Был Ленька, любимый сын,
Без матери, при казарме,
Рос мальчишка один.
И если Петров в отъезде,-
Бывало, вместо отца
Друг его оставался
Для этого сорванца.

Вызовет Деев Леньку:
- А ну, поедем гулять:
Сыну артиллериста
Пора к коню привыкать!-
С Ленькой вдвоем поедет
В рысь, а потом в карьер.
Бывало, Ленька спасует,
Взять не сможет барьер,
Свалится и захнычет.
- Понятно, еще малец!-

Деев его поднимет,
Словно второй отец.
Подсадит снова на лошадь:
- Учись, брат, барьеры брать!
Держись, мой мальчик: на свете
Два раза не умирать.
Ничто нас в жизни не может
Вышибить из седла!-
Такая уж поговорка
У майора была.

Прошло еще два-три года,
И в стороны унесло
Деева и Петрова
Военное ремесло.
Уехал Деев на Север
И даже адрес забыл.
Увидеться - это б здорово!
А писем он не любил.
Но оттого, должно быть,
Что сам уж детей не ждал,
О Леньке с какой-то грустью
Часто он вспоминал.

Десять лет пролетело.
Кончилась тишина,
Громом загрохотала
Над родиною война.
Деев дрался на Севере;
В полярной глуши своей
Иногда по газетам
Искал имена друзей.
Однажды нашел Петрова:
'Значит, жив и здоров!'
В газете его хвалили,
На Юге дрался Петров.
Потом, приехавши с Юга,
Кто-то сказал ему,
Что Петров, Николай Егорыч,
Геройски погиб в Крыму.
Деев вынул газету,
Спросил: 'Какого числа?'-
И с грустью понял, что почта
Сюда слишком долго шла...

А вскоре в один из пасмурных
Северных вечеров
К Дееву в полк назначен
Был лейтенант Петров.
Деев сидел над картой
При двух чадящих свечах.
Вошел высокий военный,
Косая сажень в плечах.
В первые две минуты
Майор его не узнал.
Лишь басок лейтенанта
О чем-то напоминал.
- А ну, повернитесь к свету,-
И свечку к нему поднес.
Все те же детские губы,
Тот же курносый нос.
А что усы - так ведь это
Сбрить!- и весь разговор.
- Ленька?- Так точно, Ленька,
Он самый, товарищ майор!

- Значит, окончил школу,
Будем вместе служить.
Жаль, до такого счастья
Отцу не пришлось дожить.-
У Леньки в глазах блеснула
Непрошеная слеза.
Он, скрипнув зубами, молча
Отер рукавом глаза.
И снова пришлось майору,
Как в детстве, ему сказать:
- Держись, мой мальчик: на свете
Два раза не умирать.
Ничто нас в жизни не может
Вышибить из седла!-
Такая уж поговорка
У майора была.

А через две недели
Шел в скалах тяжелый бой,
Чтоб выручить всех, обязан
Кто-то рискнуть собой.
Майор к себе вызвал Леньку,
Взглянул на него в упор.
- По вашему приказанью
Явился, товарищ майор.
- Ну что ж, хорошо, что явился.
Оставь документы мне.
Пойдешь один, без радиста,
Рация на спине.
И через фронт, по скалам,
Ночью в немецкий тыл
Пройдешь по такой тропинке,
Где никто не ходил.
Будешь оттуда по радио
Вести огонь батарей.
Ясно?- Так точно, ясно.
- Ну, так иди скорей.
Нет, погоди немножко.-
Майор на секунду встал,
Как в детстве, двумя руками
Леньку к себе прижал:-
Идешь на такое дело,
Что трудно прийти назад.
Как командир, тебя я
Туда посылать не рад.
Но как отец... Ответь мне:
Отец я тебе иль нет?
- Отец,- сказал ему Ленька
И обнял его в ответ.

- Так вот, как отец, раз вышло
На жизнь и смерть воевать,
Отцовский мой долг и право
Сыном своим рисковать,
Раньше других я должен
Сына вперед посылать.
Держись, мой мальчик: на свете
Два раза не умирать.
Ничто нас в жизни не может
Вышибить из седла!-
Такая уж поговорка
У майора была.
- Понял меня?- Все понял.
Разрешите идти?- Иди!-
Майор остался в землянке,
Снаряды рвались впереди.
Где-то гремело и ухало.
Майор следил по часам.
В сто раз ему было б легче,
Если бы шел он сам.
Двенадцать... Сейчас, наверно,
Прошел он через посты.
Час... Сейчас он добрался
К подножию высоты.
Два... Он теперь, должно быть,
Ползет на самый хребет.
Три... Поскорей бы, чтобы
Его не застал рассвет.
Деев вышел на воздух -
Как ярко светит луна,
Не могла подождать до завтра,
Проклята будь она!

Всю ночь, шагая как маятник,
Глаз майор не смыкал,
Пока по радио утром
Донесся первый сигнал:
- Все в порядке, добрался.
Немцы левей меня,
Координаты три, десять,
Скорей давайте огня!-
Орудия зарядили,
Майор рассчитал все сам,
И с ревом первые залпы
Ударили по горам.
И снова сигнал по радио:
- Немцы правей меня,
Координаты пять, десять,
Скорее еще огня!

Летели земля и скалы,
Столбом поднимался дым,
Казалось, теперь оттуда
Никто не уйдет живым.
Третий сигнал по радио:
- Немцы вокруг меня,
Бейте четыре, десять,
Не жалейте огня!

Майор побледнел, услышав:
Четыре, десять - как раз
То место, где его Ленька
Должен сидеть сейчас.
Но, не подавши виду,
Забыв, что он был отцом,
Майор продолжал командовать
Со спокойным лицом:
'Огонь!'- летели снаряды.
'Огонь!'- заряжай скорей!
По квадрату четыре, десять
Било шесть батарей.
Радио час молчало,
Потом донесся сигнал:
- Молчал: оглушило взрывом.
Бейте, как я сказал.
Я верю, свои снаряды
Не могут тронуть меня.
Немцы бегут, нажмите,
Дайте море огня!

И на командном пункте,
Приняв последний сигнал,
Майор в оглохшее радио,
Не выдержав, закричал:
- Ты слышишь меня, я верю:
Смертью таких не взять.
Держись, мой мальчик: на свете
Два раза не умирать.
Никто нас в жизни не может
Вышибить из седла!-
Такая уж поговорка
У майора была.

В атаку пошла пехота -
К полудню была чиста
От убегавших немцев
Скалистая высота.
Всюду валялись трупы,
Раненый, но живой
Был найден в ущелье Ленька
С обвязанной головой.
Когда размотали повязку,
Что наспех он завязал,
Майор поглядел на Леньку
И вдруг его не узнал:
Был он как будто прежний,
Спокойный и молодой,
Все те же глаза мальчишки,
Но только... совсем седой.

Он обнял майора, прежде
Чем в госпиталь уезжать:
- Держись, отец: на свете
Два раза не умирать.
Ничто нас в жизни не может
Вышибить из седла!-
Такая уж поговорка
Теперь у Леньки была...

Вот какая история
Про славные эти дела
На полуострове Среднем
Рассказана мне была.
А вверху, над горами,
Все так же плыла луна,
Близко грохали взрывы,
Продолжалась война.
Трещал телефон, и, волнуясь,
Командир по землянке ходил,
И кто-то так же, как Ленька,
Шел к немцам сегодня в тыл.
К. Симонов

Некоторые и сейчас неплохие стихи про Войну пишут.

Враги сожгли родную хату,
Сгубили всю его семью.
Куда идти теперь солдату,
Кому нести печаль свою?

Пошел солдат в глубоком горе
На перекресток двух дорог,
Нашел солдат в широком поле
Травой заросший бугорок.

Стоит солдат - и словно комья
Застряли в горле у него.
Писал солдат: "Встречай, Прасковья,
Героя - мужа своего.

Накрой для гостя угощенье,
Поставь в избе широкий стол.
Свой день, свой праздник возвращенья
К тебе я праздновать пришел ..."

Никто солдату не ответил,
Никто его не повстречал,
И только тихий летний ветер
Траву могильную качал.

Вздохнул солдат, ремень поправил,
Раскрыл мешок походный свой,
Бутылку горькую поставил
На серый камень гробовой:

"Не осуждай меня, Прасковья,
Что я к тебе пришел такой:
Хотел я выпить за здоровье,
А должен пить за упокой.

Сойдутся вновь друзья, подружки,
Но не сойтись вовеки нам ..."
И пил солдат из медной кружки
Вино с печалью пополам.

Он пил - солдат, слуга народа,
И с болью в сердце говорил:
"Я шел к тебе четыре года,
Я три державы покорил ..."

Хмелел солдат, слеза катилась,
Слеза несбывшихся надежд,
И на груди его светилась
Медаль за город Будапешт.
Медаль за город Будапешт.

1945 Михаил Исаковский.

Спасибо огромное Flerie и ayf, разместившим "Жди меня" и "Сын артиллериста"! А то тут кто-то сказал, что у Симонова стихи - агитки. Наверное, просто плохо знает Симонова. :-)

Вот ещё вспомнилось:

"Как будто за каждою русской околицей,
Крестом своих рук ограждая живых,
Всем миром сойдясь, наши прадеды молятся
За в бога не верящих внуков своих".

Нет, это Поэт написал, а не агитатор!

Страшила Мудрый 2
Симонова стихи - агитки. Наверное, просто плохо знает Симонова.

Победа, победа... Два людоеда подрались тысячу лет назад. И два твоих прадеда, два моих деда, теряя руки, из ада в ад, теряя ноги, по Смоленской дороге по старой топали на восход, потом обратно. "... и славы ратной достигли, как грится, не посрамили! Да здравствует этот... бля... во всем мире... солоночку передайте! А вы, в платочках, тишей рыдайте. В стороночке и не группой. А вы, грудастые, идите рожайте. И постарайтесь крупных. Чтоб сразу в гвардию. Чтоб леопардию, в смысле, тигру вражьему руками башню бы отрывали... ик! хули вы передали? это перечница..."
А копеечница - это бабка, ждущая, когда выпьют. Давно откричала болотной выпью, отплакала, невернувшихся схоронила, на стенке фото братской могилой четыре штуки, были бы внуки, они б спросили, бабушка, кто вот эти четыле...

"Это Иван. Почасту был пьян, ходил враскоряку, сидел за драку, с Галей жил по второму браку, их в атаку горстку оставшуюся подняли, я письмо читала у Гали, сам писал, да послал не сам, дырка красная, девять грамм.

А это Федор. Федя мой. Помню, пару ведер несу домой, а он маленький, дайте, маменька, помогу, а сам ростом с мою ногу, тяжело, а все-ж таки ни гу-гу, несет, в сорок третьем, под новый год, шальным снарядом, с окопом рядом, говорят, ходил за водой с канистрой, тишина была, и вдруг выстрел.

А это Андрей. Все морей хотел повидать да чаек, да в танкисты послал начальник, да в танкистах не ездят долго, не "волга", до госпиталя дожил, на столе прям руки ему сложил хирург, Бранденбург, в самом уже конце, а я только что об отце такую же получила, выла.

А это Степан. Первый мой и последний. Буду, говорит, дед столетний, я те, бабке, вдую ишо на старческий посошок, сыновей народим мешок и дочек полный кулечек, ты давай-ка спрячь свой платочек, живы мы и целы пока, четыре жилистых мужика, батя с сынами, не беги с нами, не смеши знамя, не плачь, любаня моя, не плачь, мы вернемся все, будет черный грач ходить по вспаханной полосе, и четыре шапки будут висеть, мы вернемся все, по ночной росе, поплачь, любаня моя, поплачь, и гляди на нас, здесь мы все в анфас, Иван, Федор, Андрей, Степан, налей за нас которому, кто не пьян..."

Мы под Колпином скопом стоим,
Артиллерия бьет по своим.
Это наша разведка, наверно,
Ориентир указала неверно.

Недолет. Перелет. Недолет.
По своим артиллерия бьет.
Мы недаром Присягу давали,
За собою мосты подрывали, -

Из окопов никто не уйдет.
Недолет. Перелет. Недолет.
[По своим артиллерия бьет.
Недолет. Перелет. Недолет.]

Мы под Колпином скопом лежим
И дрожим, прокопченные дымом.
Надо все-таки бить по чужим,
А она - по своим, по родимым.

[По своим артиллерия бьет.
Недолет. Перелет. Недолет.]
Нас комбаты утешить хотят,
Нас великая Родина любит.

По своим артиллерия лупит -
Лес не рубят, а щепки летят.
[По своим артиллерия бьет.
Перелет... Недолет...]

Солдат Петров не слышал о Гомере,
Не ведал ни судьбы его, ни славы.
Ему фашист в конце войны отмерил
Осколок в десять граммов под Бреслау.
Дивизионный врач осколок вынул,
Не врал, не обнадежил словом лишним.
Заштопал, залатал. перчатки вымыл,
Сказал - Живой, а к слепоте привыкнешь.

И он привык, обжился худо-бедно,
Другой - без рук. без ног, и то в привычку.
А у него - очки-велосипеды,
Два синих колеса на перемычке.
А у него - ни матери в деревне,
Ни женщины в Орле, ни дяди с тётей.
Через плечо аккордеон трофейный -
А музыка, она везде в почете.

Гремели поезда на частых стыках,
Послевоенный люд, до песен жадный,
Срывая глотки в хоровой от крика,
Просил еще, просил добавить жару.
И он играл, выматывая душу
Из черно-белых магдебургских клавиш -
Про валенки, про девушку Катюшу,
И про бои под городом Беслау,

Потом сходил под Брестом или Тверью
И пел еще, по медсестрёнку Клаву... -
Солдат Петров не слышал о Гомере,
Не ведал ни судьбы его, ни славы!

Вначале было слово, а после было - дело.
В начале был приказ, а следом - бой.
В начале было слово, и в трубке прохрипело:
"Высотку удержать любой ценой!"
Любой ценой, и значит - лишь так и не иначе.
Что за цена, - не нужно объяснять.
Вначале было слово, и Бог теперь назначит,
Кому на смерть за Родину стоять.

Ну вот и танки в поле, и тут мне стало страшно:
Ведь жизнь кончалась этой высотой.
Но только вдруг я понял, что жизнь - не так уж важно,
А важно - то, что сзади, за тобой.
А сзади берег Волги, жена и сын Андрейка,
И мать с отцом стояли у крыльца...
Был бой не очень долгим: что танкам трехлинейка
И семь гранат на двадцать три бойца!

Ах, сколько нас тем летом осталось на высотках,
Собой прикрывших Родину свою.
Но нам уже об этом никто не скажет в сводках,
Ведь мы погибли в первом же бою.

Еще Гастелло Коля не поднял самолета
И пропасть отделяла от весны,
Еще не лег Матросов на жало пулемета, -
Была среда, четвертый день войны...

В те годы

Я проходил, скрипя зубами, мимо
Сожженных сел, казненных городов,
По горестной, по русской, по родимой,
Завещанной от дедов и отцов.

Запоминал над деревнями пламя,
И ветер, разносивший жаркий прах,
И девушек, библейскими гвоздями
Распятых на райкомовских дверях.

И воронье кружилось без боязни,
И коршун рвал добычу на глазах,
И метил все бесчинства и все казни
Паучий извивающийся знак.

В своей печали древним песням равный,
Я сёла, словно летопись, листал
И в каждой бабе видел Ярославну,
Во всех ручьях Непрядву узнавал.

Крови своей, своим святыням верный,
Слова старинные я повторял, скорбя:
- Россия, мати! Свете мой безмерный,
Которой местью мстить мне за тебя?

Памяти однополчанки - Героя Советского Союза Зины Самсоновой.
1.
Мы легли у разбитой ели,
Ждем, когда же начнет светлеть.
Под шинелью вдвоем теплее
На продрогшей, сырой земле.
- Знаешь, Юлька, я против грусти,
Но сегодня она не в счет.
Где-то в яблочном захолустье
Мама, мамка моя живет.
У тебя есть друзья, любимый,
У меня лишь она одна.
Пахнет в хате квашней и дымом,
За порогом бурлит весна.
Старой кажется: каждый кустик
Беспокойную дочку ждет.
Знаешь, Юлька, я против грусти,
Но сегодня она не в счет...
Отогрелись мы еле-еле,
Вдруг нежданный приказ: "Вперед!"
Снова рядом в сырой шинели
Светлокосый солдат идет.

2.
С каждым днем становилось горше,
Шли без митингов и знамен.
В окруженье попал под Оршей
Наш потрепанный батальон.
Зинка нас повела в атаку,
Мы пробились по черной ржи,
По воронкам и буеракам,
Через смертные рубежи.
Мы не ждали посмертной славы,
Мы хотели со славой жить.
...Почему же в бинтах кровавых
Светлокосый солдат лежит?
Ее тело своей шинелью
Укрывала я, зубы сжав,
Белорусские ветры пели
О рязанских глухих садах.

3.
- Знаешь, Зинка, я против грусти,
Но сегодня она не в счет.
Где-то в яблочном захолустье
Мама, мамка твоя живет.
У меня есть друзья, любимый,
У нее ты была одна.
Пахнет в хате квашней и дымом,
За порогом бурлит весна.
И старушка в цветастом платье
У иконы свечу зажгла.
Я не знаю, как написать ей,
Чтоб тебя она не ждала...

(с) Юлия Друнина

shtainer105
нравится - читайте на здоровье

Читаю. Нравится. У него есть и агитки, но есть и СТИХИ.

Ты помнишь, Алеша, дороги Смоленщины,
Как шли бесконечные, злые дожди,
Как крынки несли нам усталые женщины,
Прижав, как детей, от дождя их к груди,

Как слезы они вытирали украдкою,
Как вслед нам шептали:- Господь вас спаси!-
И снова себя называли солдатками,
Как встарь повелось на великой Руси.

Слезами измеренный чаще, чем вёрстами,
Шел тракт, на пригорках скрываясь из глаз:
Деревни, деревни, деревни с погостами,
Как будто на них вся Россия сошлась,

Как будто за каждою русской околицей,
Крестом своих рук ограждая живых,
Всем миром сойдясь, наши прадеды молятся
За в бога не верящих внуков своих.

Ты знаешь, наверное, все-таки Родина -
Не дом городской, где я празднично жил,
А эти проселки, что дедами пройдены,
С простыми крестами их русских могил.

Не знаю, как ты, а меня с деревенскою
Дорожной тоской от села до села,
Со вдовьей слезою и с песнею женскою
Впервые война на проселках свела.

Ты помнишь, Алеша: изба под Борисовом,
По мертвому плачущий девичий крик,
Седая старуха в салопчике плисовом,
Весь в белом, как на смерть одетый, старик.

Ну что им сказать, чем утешить могли мы их?
Но, горе поняв своим бабьим чутьем,
Ты помнишь, старуха сказала:- Родимые,
Покуда идите, мы вас подождем.

"Мы вас подождем!"- говорили нам пажити.
"Мы вас подождем!"- говорили леса.
Ты знаешь, Алеша, ночами мне кажется,
Что следом за мной их идут голоса.

По русским обычаям, только пожарища
На русской земле раскидав позади,
На наших глазах умирают товарищи,
По-русски рубаху рванув на груди.

Нас пули с тобою пока еще милуют.
Но, трижды поверив, что жизнь уже вся,
Я все-таки горд был за самую милую,
За горькую землю, где я родился,

За то, что на ней умереть мне завещано,
Что русская мать нас на свет родила,
Что, в бой провожая нас, русская женщина
По-русски три раза меня обняла.

shtainer105
Мы под Колпином скопом стоим,

Победа, победа... Два людоеда подрались тысячу лет назад.

Вот это говно сюда зачем запостили?
Автор сего говнища мудак редкостный...

Mastor
Вот это говно сюда зачем запостили?
Автор сего говнища мудак редкостный...

Не доработали сталинские соколы. И с автором и с тем, кто тут выложил.

У Высоцкого есть целый альбом. настрой поймать только...
Крышу отрывает к концу... Много круче, чем просто стихи действует.
http://forum.guns.ru/forummessage/143/1233726.html

OCTAGON
А про Жукова в таком же духе что есть?

Октагон спасибо , что хоть на личности не переходите.... Про Жукова нет
, да и беседовать о нем нет охоты, вроде все уже сказано.....

"Меня лечил донецкий врач..."

Мам, я в плену, но ты не плачь.
Заштопали, теперь как новый.
Меня лечил донецкий врач
Уставший, строгий и суровый.

Лечил меня. Ты слышишь, мам:
Я бил по городу из "Градов",
И полбольницы просто в хлам,
Но он меня лечил: "Так надо".

Мам, я - чудовище, прости.
В потоках лжи мы заблудились.
Всю жизнь мне этот крест нести.
Теперь мои глаза открылись.

Нас провезли по тем местам,
Куда снаряды угодили.
А мы не верили глазам:
Что мы с Донбассом натворили!

В больницах раненых полно.
Здесь каждый Киев проклинает.
Отец, белей чем полотно,
Ребенка мертвого качает.

Мать, я - чудовище, палач.
И нет здесь, мама, террористов.
Здесь только стон людской и плач,
А мы для них страшней фашистов.

Нас, мам, послали на убой,
Не жалко было нас комбату.
Мне ополченец крикнул: "Стой!
Ложись, сопляк!" - и дальше матом.

Он не хотел в меня стрелять.
Он - Человек, а я - убийца.
Из боя вынес! Слышишь, мать,
Меня, Донбасса кровопийцу!

Мам, я в плену, но ты не плачь.
Заштопали, теперь как новый.
Меня лечил донецкий врач
Уставший, строгий и суровый.

Он выполнял врачебный долг,
А я же, от стыда сгорая,
Впервые сам подумать смог:
Кому нужна война такая?..

http://tribuna.ru/news/2015/02/19/61530/?utm_medium=referral&utm_source=lentainform&utm_campaign=tribuna.ru&utm_term=136374&utm_content=3365405

http://www.youtube.com/watch?v=aU9iACNkj5w

I куплет
Здравствуй, мама. Вот опять пишу письмо.
Здравствуй, мама. Все, как прежде, хорошо.
Все нормально, светит солнце
А в горах стоит туман.

Мать не знает, как бывает трудно нам,
Мать не знает, как мы ходим по горам,
Как проходят нашей юности года
В Дагестане где идёт война.

Припев
Под шум и взрыв гранат шагает наш отряд,
А где-то далеко в горах стрельба.
Под шум и взрыв гранат, и трассера летят,
И от разрывов вся дрожит земля.
Взлетают вертолёты, и мы идем вперёд,
И не отступим мы с тобой назад.

II куплет
Молодыми мы приехали сюда,
В Дагестан, где сейчас идет война.
Не забыть мне тех суровых майских дней
И лица погибших парней.

Припев
Под шум и взрыв гранат шагает наш отряд,
А где-то далеко в горах стрельба.
Под шум и взрыв гранат, и трассера летят,
И от разрывов вся дрожит земля.
Летают вертолёты, и мы идем вперёд,
И не отступим мы с тобой назад.

III куплет
Вот мой дембель, вот приехал я домой.
Здравствуй, мама, я вернулся, я живой!
Посмотрел я своей матери в глаза...
Постарела же она!

Припев
Под шум и взрыв гранат шагает наш отряд,
А где-то далеко в горах стрельба.
Под шум и взрыв гранат, и трассера летят,
И от разрывов вся дрожит земля.
Летают вертолёты, и мы идем вперёд,
И не отступим мы с тобой назад.

http://www.youtube.com/watch?v=t2G1H8eVEOY
Ю.Визбор "Виталий Палыч". Вечная память павшим!

В осеннем парке городском
Вальсирует листва берез,
А мы лежим перед броском,
Нас листопад почти занес.

Занес скамейки и столы,
Занес пруда бесшумный плес,
Занес холодные стволы
И бревна пулеметных гнезд.

А на затвор легла роса,
И грезится веселый май,
И хочется закрыть глаза,
Но ты глаза не закрывай.

"Не закрывай! - кричат грачи, -
Там сквозь березовый конвой
Ползет лавина саранчи
На город за твоей спиной!"

И ахнет роща, накренясь,
Сорвутся птицы в черный дым,
Сержант лицом уткнется в грязь,
А он таким был молодым!

И руки обжигает ствол -
Ну сколько можно лить свинец?!
Взвод ни на пядь не отошел,
И вот он, вот уже конец!

Развозят пушки на тросах,
Все говорят: "Вставай, вставай"...
И хочется закрыть глаза,
Но ты глаза не закрывай.

"Не закрывай! - кричат грачи,
Ты слышишь, потерпи, родной."
И над тобой стоят врачи,
И кто-то говорит: "Живой".

В осеннем парке городском
Вальсирует листва берез,
А мы лежим упав ничком,
Нас листопад почти занес.
Нас листопад почти занес
В осеннем парке городском.
Вальсирует листва берез,
А мы лежим упав ничком

В осеннем парке городском...

ПЕСНЯ О ГОСПИТАЛЕ

Жил я с матерью и батей
На Арбате, - век бы так.
А теперь я в медсанбате
На кровати, весь в бинтах.

Что нам слава, что нам Клава-
Медсестра и белый свет!
Помер мой сосед, что справа,
Тот, что слева - еще нет.

И однажды - как в угаре -
Тот сосед, что слева, мне
Вдруг сказал: - Послушай, парень,
У тебя ноги-то нет.

Как же так! Неправда, братцы!
Он, наверно, пошутил?
- Мы отрежем только пальцы, -
Так мне доктор говорил.

Но сосед, который слева,
Все смеялся, все шутил.
Даже если ночью бредил -
Все про ногу говорил,

Издевался: мол, не встанешь!
Не увидишь, мол, жены!
Поглядел бы ты, товарищ,
На себя со стороны.

Если б был я не калека
И слезал с кровати вниз,
Я б тому, который слева,
Просто глотку перегрыз!

Умолял сестричку Клаву
Показать, какой я стал.
Был бы жив сосед, что справа,-
Он бы правду мне сказал...

1964 Высоцкий

Борис Слуцкий

Расстреливали Ваньку-взводного
за то, что рубежа он водного
не удержал, не устерег.
Не выдержал. Не смог. Убег.

Бомбардировщики бомбили
и всех до одного убили.
Убили всех до одного,
его не тронув одного.

Он доказать не смог суду,
что взвода общую беду
он избежал совсем случайно.
Унес в могилу эту тайну.

Удар в сосок, удар в висок,
и вот зарыт Иван в песок,
и даже холмик не насыпан
над ямой, где Иван засыпан.

До речки не дойдя Днепра,
он тихо канул в речку Лету.
Все это сделано с утра,
Зане жара была в то лето.

Hatargun
Борис Слуцкий

Я судил людей и знаю точно,
что судить людей совсем несложно -
только погодя бывает тошно,
если вспомнишь как-нибудь оплошно.

Это он же. Такие везде пристраиваются.

Ну что с того, что я там был. Я был давно, я все забыл.
Не помню дней, не помню дат. И тех форсированных рек.
Я неопознанный солдат. Я рядовой, я имярек.
Я меткой пули недолет. Я лед кровавый в январе.
Я крепко впаян в этот лед. Я в нем как мушка в янтаре.

Ну что с того, что я там был. Я все забыл. Я все избыл.
Не помню дат, не помню дней, названий вспомнить не могу.
Я топот загнанных коней. Я хриплый окрик на бегу.
Я миг непрожитого дня, я бой на дальнем рубеже.
Я пламя вечного огня, и пламя гильзы в блиндаже.

Ну что с того, что я там был. В том грозном быть или не быть.
Я это все почти забыл, я это все хочу забыть.
Я не участвую в войне, война участвует во мне.
И пламя вечного огня горит на скулах у меня.

Уже меня не исключить из тех снегов, из той зимы.
Уже меня не излечить от этих дней, от той зимы.
И с той зимой, и с той землей, уже меня не разлучить.
До тех снегов, где вам уже моих следов не различить.

Юрий Левитанский

Две строчки

Из записной потертой книжки
Две строчки о бойце-парнишке,
Что был в сороковом году
Убит в Финляндии на льду.

Лежало как-то неумело
По-детски маленькое тело.
Шинель ко льду мороз прижал,
Далеко шапка отлетела.

Казалось, мальчик не лежал
А все еще бегом бежал,
Да лед за полу придержал...

Среди большой войны жестокой,
С чего - ума не приложу -
Мне жалко той судьбы далекой,
Как будто мертвый, одинокий,

Как будто это я лежу,
Примерзший, маленький; убитый
На той войне, уже забытой,
Убитый, маленький лежу.

Александр Твардовский

Барто Агния

Глаза девчонки семилетней,
Как два померкших огонька.
На детском личике заметней
Большая, тяжкая тоска.

Она молчит, о чем не спросишь,
Пошутишь с ней - молчит в ответ.
Как будто ей не семь ни восемь,
А много, много горьких лет.

Вдруг сразу словно свежий ветер
Пройдет по детскому лицу,
И, оживленная надеждой,
Она бросается к бойцу.

Защиты ищет у него:
- Убей их всех до одного!

Рождественский. "Реквием"

Помните!
Через века,
через года,-
помните!
О тех,
кто уже не придет
никогда,-
помните!

Не плачьте!
В горле
сдержите стоны,
горькие стоны.
Памяти
павших
будьте
достойны!
Вечно
достойны!

Хлебом и песней,
Мечтой и стихами,
жизнью
просторной,
каждой секундой,
каждым дыханьем
будьте
достойны!

Люди!
Покуда сердца
стучатся,-
помните!
Какою
ценой
завоевано счастье,-
пожалуйста,
помните!

Песню свою
отправляя в полет,-
помните!
О тех,
кто уже никогда
не споет,-
помните!

Детям своим
расскажите о них,
чтоб
запомнили!
Детям
детей
расскажите о них,
чтобы тоже
запомнили!
Во все времена
бессмертной
Земли
помните!
К мерцающим звездам
ведя корабли,-
о погибших
помните!

Встречайте
трепетную весну,
люди Земли.
Убейте
войну,
прокляните
войну,
люди Земли!

Мечту пронесите
через года
и жизнью
наполните!..
Но о тех,
кто уже не придет
никогда,-
заклинаю,-
помните!

Куда б ни шел, ни ехал ты,
Но здесь остановись,
Могиле этой дорогой
Всем сердцем поклонись.
И для тебя, и для меня
Он сделал все, что мог:
Себя в бою не пожалел,
А Родину сберег.

Михаил Исаковский

Твардовский

Я знаю, никакой моей вины
В том, что другие не пришли с войны,
В то, что они - кто старше, кто моложе -
Остались там, и не о том же речь,
Что я их мог, но не сумел сберечь, -
Речь не о том, но все же, все же, все же...

Есть в голосе моём звучание металла.
Я в жизнь вошёл тяжёлым и прямым.
Не всё умрёт. Не всё войдёт в каталог.
Но только пусть под именем моим
Потомок различит в архивном хламе
Кусок горячей, верной нам земли,
Где мы прошли с обугленными ртами
И мужество, как знамя, пронесли.

Мы жгли костры и вспять пускали реки.
Нам не хватало неба и воды.
Упрямой жизни в каждом человеке
Железом обозначены следы -
Так в нас запали прошлого приметы.
А как любили мы - спросите жён!
Пройдут века, и вам солгут портреты,
Где нашей жизни ход изображён.

Мы были высоки, русоволосы.
Вы в книгах прочитаете, как миф,
О людях, что ушли, не долюбив,
Не докурив последней папиросы.
Когда б не бой, не вечные исканья
Крутых путей к последней высоте,
Мы б сохранились в бронзовых ваяньях,
В столбцах газет, в набросках на холсте.

Но время шло. Меняли реки русла.
И жили мы, не тратя лишних слов,
Чтоб к вам прийти лишь в пересказах устных
Да в серой прозе наших дневников.
Мы брали пламя голыми руками.
Грудь раскрывали ветру. Из ковша
Тянули воду полными глотками
И в женщину влюблялись не спеша.

И шли вперёд, и падали, и, еле
В обмотках грубых ноги волоча,
Мы видели, как женщины глядели
На нашего шального трубача.
А тот трубил, мир ни во что не ставя
(Ремень сползал с покатого плеча),
Он тоже дома женщину оставил,
Не оглянувшись даже сгоряча.
Был камень твёрд, уступы каменисты,
Почти со всех сторон окружены,
Глядели вверх - и небо было чисто,
Как светлый лоб оставленной жены.

Так я пишу. Пусть неточны слова,
И слог тяжёл, и выраженья грубы!
О нас прошла всесветная молва.
Нам жажда зноем выпрямила губы.

Мир, как окно, для воздуха распахнут
Он нами пройден, пройден до конца,
И хорошо, что руки наши пахнут
Угрюмой песней верного свинца.

И как бы ни давили память годы,
Нас не забудут потому вовек,
Что, всей планете делая погоду,
Мы в плоть одели слово 'Человек'!

1940

Тема про стихи ВОЙНЫ (то есть написанный в войну или позже, но воевавшими людьми). Но коли уж мы отклонились, стали вспоминать стихи не воевавших, стихи ПРО ВОЙНУ - не могу не вспомнить вот эти:

Чёрный камень,
чёрный камень,
что ж молчишь ты,
чёрный камень?

Разве ты
хотел такого?
Разве ты
мечтал когда-то
стать надгробьем
для могилы
Неизвестного
солдата?
Чёрный камень.
Что ж молчишь ты,
чёрный камень?..

Мы в горах
тебя
искали.
Скалы
тяжкие
дробили.
Поезда в ночах
трубили.
Мастера в ночах
не спали,
чтобы
умными руками
чтобы
собственною
кровью
превратить
обычный камень
в молчаливое
надгробье...

Разве камни
виноваты
в том,
что где-то
под землёю
слишком долго
спят солдаты?
Безымянные
солдаты.
Неизвестные
солдаты...

А над ними
травы сохнут,
А над ними
звёзды меркнут.
А над ними
кружит
беркут
и качается
подсолнух.
И стоят над ними
сосны.
И пора приходит
снегу.
И оранжевое солнце
разливается
по небу...........................

P.S. У автора этих пронзительных строк тоже есть "стихи-агитки", как и у упомянутого выше Симонова. Но есть и ТАКИЕ!

У автора этих пронзительных строк тоже есть "стихи-агитки", как и у упомянутого выше Симонова. Но есть и ТАКИЕ!

По этому поводу воевавший Самойлов написал:

У каждого поэта есть провинция,
Она ему ошибки и грехи,
Все мелкие огрехи и провинности
Прощает за правдивые стихи..

Есть в памяти мгновения войны,
что молниями светятся до смерти,-
не в час прощальный острый крик жены,
не жесткий блеск внезапной седины,
не детский почерк на цветном конверте.
Они полны священной немоты,
и - смертные - преграды мы не знаем,
когда в кистях тяжелых, золотых
перед глазами - полковое знамя.

И тишина мгновенная страшна
врагам, оцепеневшим в черных травах.
Со всех дистанций боевых видна
сердца нам осветившая волна -
судьба живых и храбро павших слава.

И ты уже не ты. Глаза - в глаза,
удар - в удар и пламя - в пламя...
Цветы, раздавленные сапогами,
обглоданные пулями леса
нам вслед цветут сильней стократ
и крылья веток к солнцу поднимают.

Пусть женщины тот миг благословят,
когда о них солдаты забывают.

Сергей Поделков
1-й Прибалтийский фронт, 1944

Юлия Друнина

Я только раз видала рукопашный,
Раз - наяву. И тысячу - во сне.
Кто говорит, что на войне не страшно,
Тот ничего не знает о войне.

Два паренька:
один-лихой, курносый, из снега строит крепость у ворот
и каждый день как Александр Матросов, бесстрашно он бросается на дот,
а вот другой, почти такой же малый, собрал морщинки острые у глаз.
Он старше, он почувствовал, пожалуй,
что это можно сделать только раз...

Юлия Друнина

Я принесла домой с фронтов России
Веселое презрение к тряпью -
Как норковую шубку, я носила
Шинельку обгоревшую свою.

Пусть на локтях топорщились заплаты,
Пусть сапоги протерлись - не беда!
Такой нарядной и такой богатой
Я позже не бывала никогда...

Прожектор шарит осторожно по пригорку,
И ночь от этого нам кажется темней.
Который месяц не снимал я гимнастерку,
Который месяц не расстегивал ремней.

Есть у меня в запасе гильза от снаряда,
В кисете вышитом - душистый самосад.
Солдату лишнего имущества не надо.
Махнем, не глядя, как на фронте говорят.

Солдат хранит в кармане выцветшей шинели
Письмо от матери, да горсть родной земли.
Мы для победы ничего не пожалели.
Мы даже сердце как HЗ не берегли.
Что пожелать тебе сегодня перед боем?
Ведь мы в огонь и дым идем не для наград.
Давай с тобою поменяемся судьбою.
Махнем, не глядя, как на фронте говорят.

Мы научились под огнем ходить не горбясь,
С жильем случайным расставаться не скорбя.
Вот потому-то, наш родной гвардейский корпус,
Сто грамм с прицепом надо выпить за тебя.
Покуда тучи над землей еще теснятся,
Для нас покоя нет и нет пути назад.
Так чем с тобой мне на прощанье обменяться?
Махнем, не глядя, как на фронте говорят.

Conquistador777
Мои любимые стихи Войны

Не люблю стихи Войны!О мире,о женщинах,о детях - люблю,а про войну НЕ ЛЮБЛЮ!

Бородино

"Скажи-ка, дядя, ведь не даром
Москва, спаленная пожаром,

Французу отдана.

Ведь были ж схватки боевые,
Да, говорят, еще какие!
Не даром помнит вся Россия

Про день Бородина!"

- Да, были люди в наше время,
Не то, что нынешнее племя:

Богатыри - не вы!

Плохая им досталась доля:
Немногие вернулись с поля.....
Не будь на то господня воля,

Не отдали б Москвы.

Мы долго молча отступали,
Досадно было, боя ждали,

Ворчали старики:

"Что ж мы? на зимние квартиры?
Не смеют что ли командиры
Чужие изорвать мундиры

О русские штыки?"

И вот нашли большое поле:
Есть разгуляться где на воле!

Построили редут.

У наших ушки на макушке!
Чуть утро осветило пушки
И леса синие верхушки -

Французы тут-как-тут.

Забил заряд я в пушку туго
И думал: угощу я друга!

Постой-ка, брат, мусью:

Что тут хитрить, пожалуй к бою;
Уж мы пойдем ломить стеною,
Уж постоим мы головою

За родину свою!

Два дня мы были в перестрелке.
Что толку в этакой безделке?

Мы ждали третий день.

Повсюду стали слышны речи:
"Пора добраться до картечи!"
И вот на поле грозной сечи

Ночная пала тень.

Прилег вздремнуть я у лафета,
И слышно было до рассвета,

Как ликовал француз.

Но тих был наш бивак открытый:
Кто кивер чистил весь избитый,
Кто штык точил, ворча сердито,

Кусая длинный ус.

И только небо засветилось,
Все шумно вдруг зашевелилось,

Сверкнул за строем строй.

Полковник наш рожден был хватом:
Слуга царю, отец солдатам....
Да, жаль его: сражен булатом,

Он спит в земле сырой.

И молвил он, сверкнув очами:
"Ребята! не Москва ль за нами?

Умремте ж под Москвой,

Как наши братья умирали!"
- И умереть мы обещали,
И клятву верности сдержали

Мы в Бородинский бой.

Ну ж был денёк! Сквозь дым летучий
Французы двинулись как тучи,

И всё на наш редут.

Уланы с пестрыми значками,
Драгуны с конскими хвостами,
Все промелькнули перед вами,

Все побывали тут.

Вам не видать таких сражений!...
Носились знамена как тени,

В дыму огонь блестел,

Звучал булат, картечь визжала,
Рука бойцов колоть устала,
И ядрам пролетать мешала

Гора кровавых тел.

Изведал враг в тот день немало,
Что значит русский бой удалый,

Наш рукопашный бой!...

Земля тряслась - как наши груди,
Смешались в кучу кони, люди,
И залпы тысячи орудий

Слились в протяжный вой....

Вот смерклось. Были все готовы
Заутра бой затеять новый

И до конца стоять....

Вот затрещали барабаны -
И отступили бусурманы.
Тогда считать мы стали раны,

Товарищей считать.

Да, были люди в наше время,
Могучее, лихое племя:

Богатыри - не вы.

Плохая им досталась доля:
Немногие вернулись с поля.
Когда б на то не божья воля,

Не отдали б Москвы.

Кукушка

Владимир Саратовский

Звук разрывает
Лязги затворов
Бряцанье гильз
Скрежет кирзы
х
Кончилось счастье
Мир отдыхает
И наступает
Время войны
х
Выбор мишени
Целься быстрее
В тень упирается
Вектор струи
х
Вот и ответ
Пыли фонтанчик
Быстро скрывайся
Ноги согни
х
Сколько мне жить
Жду от кукушки
Нету ответа
Лишь тишина
х
Может быть я
Доживу до рассвета
Видеть хочу
Как стекает роса
х
Нет нехочу
Сгинуть я до рассвета
Солнце увидеть хочу
Не луну
х
Враг мой не дремлет
Он ждет у прицела
Я же сейчас
В русском поле лежу
х
Что ж я лежу?
Или я испугался
Или не воином
Себя я считал
х
Я был готов
Умереть за Россию
Врешь не убьешь
Господин супостат
х
Грудью вперед
С криком в атаку
Я поднимаю
Шеренгу бойцов
х
Вот мой прицел
Показал кто то рядом
Руку к ножу
Ловко я отвожу
х
Лезвия блеск
Засиял в лунном свете
Сталь погрузилась
В исчадие зла
х
Визги врага
Оглушили окрестность
Кажется я
Доживу до утра
х
Алая кровь в темноте
Бъет фонтаном
Нож и прицел
Ищут новую цель
х
Как хорошо быть
Героем солдатом
Видеть врага
Через круглый прицел
х
Ночь продолжалась
Редела шеренга
Вот и моя слышу
Свист у виска
х
Нет не моя
Это шанс видеть небо
Жаркое солнце
И блеск ручейка
х
Трассеры пуль
И вспышек зарницы
Трудно понять
Кто тут друг а кто враг
х
Крики живых
Хрип нерусской молитвы
Скоро рассвет
Отбивается враг
х
Вот и роса
На траве появилась
В ноздри ударил
Запах лугов
х
Что же кукушка
Плохо молилась
Я же подумал
Погибну я к утру
х
Больше не буду
К тебе обращаться
Ты кукушат
Так же бросила мать
х
Вижу рассвет
Мне всего девятнадцать
Значит еще поживу
За ребят.

Танкисты

Владимир Саратовский

У могилы танкиста в полнолунную ночь
Собирались танкисты в истлевших комбезах
Кто курил беломор, кто в стакан наливал
Спирт трофейный, кто сало нарезал

Пол Луны осветило отсутствие глаз
Кости рук, ряд зубов и белые скулы
И значки на груди засветила она
На которых написано "Лучший"

Среди них не поймешь кто теперь командир
Кто водитель-механик, кто крутил фрикционы наводки
Всех парней этих стерла война на войне
Из живых и неважно, кто лучше, кто хуже

Вспоминают они у могилы бойца
Как на фронте погибли, сгорели в машинах
Кто то пьет, кто не помнит уже ни хрена
Или песни поет до рассвета

Разговоры простые про броню, про приказ
Про того кто кормил их на кухне
О товарищах скупо слеза пролилась
И стакан опрокинулся внутрь

Скоро будет рассвет и живые придут
И цветы принесут на могилы
Может будет салют и тогда помянут
Как тогда в сорок пятом танкистов

Песня на стихи М.Матусовского. Нравилась моему деду-фронтовику.

Мы выстоять сумели в Сталинграде,
Не захлебнулись волнами в Крыму.
Но, словно снайпер, спрятанный в засаде,
Нас выбивает смерть по одному.

Пока еще в обойме есть патроны,
Покуда бьются старые сердца,
Займите круговую оборону,
Держитесь, ветераны, до конца.

Уже снаряды рядышком ложатся,
Осколки над тобой свистят уже.
И надо нам, дружище, удержаться
На этом на последнем рубеже.

Когда земля дрожала, как живая,
Когда от нашей крови таял лед,
Нас выручала дружба фронтовая,
Она и нынче нас не подведет.

В огне сражений вместе мы горели,
Мы не умели вполнакала тлеть.
И если это все мы одолели,
То старость тоже сможем одолеть.

Пока еще в обойме есть патроны,
Покуда бьются старые сердца,
Займите круговую оборону,
Держитесь, ветераны, до конца!

Журавли(Гамзатов)Советский поэт!)
Мне кажется порою, что солдаты,
С кровавых не пришедшие полей,
Не в землю эту полегли когда-то,
А превратились в белых журавлей.

Они до сей поры с времен тех дальних
Летят и подают нам голоса.
Не потому ль так часто и печально
Мы замолкаем, глядя в небеса?

Сегодня, предвечернею порою,
Я вижу, как в тумане журавли
Летят своим определенным строем,
Как по полям людьми они брели.

Они летят, свершают путь свой длинный
И выкликают чьи-то имена.
Не потому ли с кличем журавлиным
От века речь аварская сходна?

Летит, летит по небу клин усталый -
Летит в тумане на исходе дня,
И в том строю есть промежуток малый -
Быть может, это место для меня!

Настанет день, и с журавлиной стаей
Я поплыву в такой же сизой мгле,
Из-под небес по-птичьи окликая
Всех вас, кого оставил на земле.
(Как говорится , впитал с молоком Матери!,на обратной стороне тетради по Русскому писали)

Левитанский- очень сильно.

Булат Окуджава

Ах, война, что ж ты сделала, подлая:
стали тихими наши дворы,
наши мальчики головы подняли -
повзрослели они до поры,
на пороге едва помаячили
и ушли, за солдатом - солдат...
До свидания, мальчики!
Мальчики,
постарайтесь вернуться назад.
Нет, не прячьтесь вы, будьте высокими,
не жалейте ни пуль, ни гранат
и себя не щадите,
и все-таки
постарайтесь вернуться назад.

Ах, война, что ж ты, подлая, сделала:
вместо свадеб - разлуки и дым,
наши девочки платьица белые
раздарили сестренкам своим.
Сапоги - ну куда от них денешься?
Да зеленые крылья погон...
Вы наплюйте на сплетников, девочки.
Мы сведем с ними счеты потом.
Пусть болтают, что верить вам не во что,
что идете войной наугад...
До свидания, девочки!
Девочки,
постарайтесь вернуться назад.

Д. Сухарев

И, когда над ними грянул смертный гром,
Нам судьба иное начертала,
Нам, не призывному, нам, не приписному
Воинству окрестного квартала.

Сирые метели след позамели,
Все календари пооблетели.
Годы нашей жизни, как составы, пролетели,
Как же мы давно осиротели!

Вспомните, ребята, вспомните, ребята,
Разве это выразить словами,
Как они стояли у военкомата
С бритыми навечно головами.

Вспомним их сегодня всех до одного,
Вымостивших страшную дорогу.
Скоро кроме нас уже не будет никого,
Кто вместе с ними слушал первую тревогу.

И, когда над ними грянул смертный гром
Трубами районного оркестра,
Мы глотали звуки ярости и муки,
Чтоб хотя бы музыка воскресла!

Вспомните, ребята, вспомните, ребята,
Это только мы видали с вами,
Как они шагали от военкомата
С бритыми навечно головами.

И, когда над ними грянул смертный гром
Трубами районного оркестра,
Мы глотали звуки ярости и муки,
Чтоб хотя бы музыка воскресла!

Вспомните, ребята, вспомните, ребята,
Это только мы видали с вами,
Как они шагали от военкомата
С бритыми навечно головами...

От героев былых времен
Не осталось порой имен.
Те, кто приняли смертный бой,
Стали просто землей и травой...
Только грозная доблесть их
Поселилась в сердцах живых.
Этот вечный огонь, нам завещанный одним,
Мы в груди храним.

Погляди на моих бойцов -
Целый свет помнит их в лицо.
Вот застыл батальон в строю...
Снова старых друзей узнаю.
Хоть им нет двадцати пяти,
Трудный путь им пришлось пройти,
Это те, кто в штыки поднимался как один,
Те, кто брал Берлин!

Нет в России семьи такой,
Где не памятен был свой герой.
И глаза молодых солдат
С фотографий увядших глядят...
Этот взгляд, словно высший суд,
Для ребят, что сейчас растут.
И мальчишкам нельзя ни солгать, ни обмануть,
Ни с пути свернуть!

О, свадьбы в дни военные!
Обманчивый уют,
слова неоткровенные
о том, что не убьют...
Дорогой зимней, снежною,
сквозь ветер, бьющий зло,
лечу на свадьбу спешную
в соседнее село.
Походочкой расслабленной,
с челочкой на лбу
вхожу,
плясун прославленный,
в гудящую избу.
Наряженный,
взволнованный,
среди друзей,
родных,
сидит мобилизованный
растерянный жених.
Сидит
с невестой - Верою.
А через пару дней
шинель наденет серую,
на фронт поедет в ней.
Землей чужой,
не местною,
с винтовкою пойдет,
под пулею немецкою,
быть может, упадет.
В стакане брага пенная,
но пить ее невмочь.
Быть может, ночь их первая -
последняя их ночь.
Глядит он опечаленно
и - болью всей души
мне через стол отчаянно:
"А ну давай, пляши!"
Забыли все о выпитом,
все смотрят на меня,
и вот иду я с вывертом,
подковками звеня.
То выдам дробь,
то по полу
носки проволоку.
Свищу,
в ладоши хлопаю,
взлетаю к потолку.
Летят по стенкам лозунги,
что Гитлеру капут,
а у невесты
слезыньки
горючие
текут.
Уже я измочаленный,
уже едва дышу...
"Пляши!.."-
кричат отчаянно,
и я опять пляшу...
Ступни как деревянные,
когда вернусь домой,
но с новой свадьбы
пьяные
являются за мной.
Едва отпущен матерью,
на свадьбы вновь гляжу
и вновь у самой скатерти
вприсядочку хожу.
Невесте горько плачется,
стоят в слезах друзья.
Мне страшно.
Мне не пляшется,
но не плясать -
нельзя.

Городок провинциальный, летняя жара,
На площадке танцевальной музыка с утра.
'Рио-Рита', 'Рио-Рита', вертится фокстрот,
На площадке танцевальной сорок первый год.

Ничего, что немцы в Польше, но сильна страна,
Через месяц и не больше кончится война.
'Рио-Рита', 'Рио-Рита', вертится фокстрот,
На площадке танцевальной сорок первый год.

Городок провинциальный, летняя жара,
На площадке танцевальной музыка с утра.
'Рио-Рита', 'Рио-Рита', соло на трубе,
Шевелюра не обрита, ноги при себе.

Ничего, что немцы в Польше, но сильна страна,
Через месяц и не больше кончится война.
'Рио-Рита', 'Рио-Рита', вертится фокстрот,
На площадке танцевальной сорок первый год.

Геннадий Шпаликов.

Семён Гудзенко
Перед атакой

Когда на смерть идут - поют,
а перед этим
можно плакать.
Ведь самый страшный час в бою -
час ожидания атаки.
Снег минами изрыт вокруг
и почернел от пыли минной.
Разрыв -
и умирает друг.
И значит - смерть проходит мимо.
Сейчас настанет мой черед,
За мной одним
идет охота.
Будь проклят
сорок первый год -
ты, вмерзшая в снега пехота.
Мне кажется, что я магнит,
что я притягиваю мины.
Разрыв -
и лейтенант хрипит.
И смерть опять проходит мимо.
Но мы уже
не в силах ждать.
И нас ведет через траншеи
окоченевшая вражда,
штыком дырявящая шеи.
Бой был короткий.
А потом
глушили водку ледяную,
и выковыривал ножом
из-под ногтей
я кровь чужую.

1942

Hatargun
От героев былых времен
Не осталось порой имен.

Убить легко......ножом или штыком еще как то тяжело..... из пистолета или автомата ........просто ...нажал попал ...упал........
Умереть еще легче......ехал в танке..........бах............мозги по танку и горят...............я сам горел в Гелендвагене.....там просто...
Читать про это тяжело...............

Душевнейшая песня! Кстати, а кто ее поет в "Офицерах"? Помнил ведь...

Поет Владимир Златоустовский, второй режиссер фильма "Офицеры", ни разу не профессионал..

Ну и без этой песни трудно представить военные годы воообще:

Текст Лебедев-Кумач В.
Музыка Александров А.

Вставай, страна огромная,
Вставай на смертный бой
С фашистской силой тёмною,
С проклятою ордой!

Пусть ярость благородная
Вскипает, как волна, -
Идёт война народная,
Священная война!

Дадим отпор душителям
Всех пламенных идей,
Насильникам, грабителям,
Мучителям людей.

Пусть ярость благородная
Вскипает, как волна, -
Идёт война народная,
Священная война!

Не смеют крылья чёрные
Над Родиной летать,
Поля её просторные
Не смеет враг топтать!

Пусть ярость благородная
Вскипает, как волна, -
Идёт война народная,
Священная война!

Вставай, страна огромная,
Вставай на смертный бой
С фашистской силой тёмною,
С проклятою ордой!

Пусть ярость благородная
Вскипает, как волна, -
Идёт война народная,
Священная война!

к/ф "Зеркало для героя"-Андрей поёт слепому Сашке 'Враги сожгли родную хату' (песня написана в 1945-м М.Исаковским, но всенародную известность принесло ей исполнение Марком Бернесом в 1960-м году).
Сашко: -Я знал, что такая песня должна быть. 'Слеза несбывшихся надежд'... То ж про меня...
Дядьки моего любимая... Согласен с ним.

Горит свечи огарочек,
Гремит недальний бой...
Налей, дружок, по чарочке,
По нашей фронтовой!

Налей, дружок, по чарочке,
По нашей фронтовой,
Не тратя время попусту
Поговорим с тобой.
По-дружески да попросту,
Не тратя время попусту,
Поговорим с тобой.

Давно мы дома не были.
Цветет родная ель,
Как будто в сказке-небыли
За тридевять земель.

Как будто в сказке-небыли
За тридевять земель,
На ней иголки новые,
Медовые на ней,
На ней иголки новые,
А шишки все еловые,
Медовые на ней.

Где елки осыпаются,
Где елочки стоят,
Который год красавицы
Гуляют без ребят.

Который год красавицы
Гуляют без ребят,
Без нас девчатам кажется,
Что звезды не горят.
Без нас девчатам кажется,
Что месяц сажей мажется,
А звезды не горят.

Зачем им зорьки ранние,
Коль парни на войне,
В Германии, в Германии -
Далекой стороне.

В Германии, в Германии -
Далекой стороне,
Лети, мечта солдатская,
Напомни обо мне!
Лети, мечта солдатская,
К дивчине самой ласковой,
Напомни обо мне!

Горит свечи огарочек,
Гремит недальний бой...
Налей, дружок, по чарочке,
По нашей фронтовой!

Политкорректный вариант...
в оригинале - "проклятой стороне"...

Никогда эти стихи и песнии не умрут, потому что они о вечном - о защите своей земли и мести за поруганные святыни, которые по определению должны быть у каждого народа, если это действительно народ, а не жидовская подстилка... Аминь.

Добавлю. Про Невский Пятачок:

Александр Прокофьев

Здесь мы посадим розы

Везде следы кровавые разбоя,
Нещадной злобы, бешенства врагов.
Товарищ, стой! Пред этим полем боя
Мы скинем шапки за десять шагов.

Здесь вихрь взвивал до низких туч накаты,
Снега горели, а в аду таком
Дубровку брали русские солдаты.
'Дубр' был за нами, 'овка' за врагом!

Здесь шли орлы просторною Невою,
Здесь, презирая смертного врага,
Герои шли глухой тесниной боя
Туда, где все пути замкнула Мга.

Устала сталь. Нет мочи, как устала!
'Катюши' били, и дотла, дотла
Все жгла гроза. И звезды вниз сметала
И до небес достигшая метла!

Снаряды мчались, будто вперегонки,
Окрестный мир качался, вздыблен весь.
Вновь млел закат. И, кроме как в воронки,
Снарядам негде было падать здесь.

Где левый берег? Нет его, он срезан.
Ни с кем, ни с чем простора не деля,
Здесь рваное и ржавое железо -
Здесь истинно железная земля!

Потомок дальний! Будешь здесь когда ты,
То знай, что рядом, легшие стеной,
Воистину железные солдаты
Засыпаны железною землей.

Они, презрев смертельные угрозы,
Легли отчизны новою стеной...
Товарищи! Мы здесь посадим розы,
Красней не будет в мире ни одной!

1945

Про Ивановский Пятачок:

Леонид Хаустов

Бескозырки

В Рыбацком по берегу девочка шла
Тропой, что к Неве протянулась.
А рядом, в волнах, бескозырка плыла,
И девочка ей улыбнулась.

Одна бескозырка, другая... И тих
Был воздух. Заря опустилась.
На Охте старушка заметила их
И медленно перекрестилась.

И плыли они мимо строгих громад
Гранитных твердынь Ленинграда,
Как будто бы их провожал Ленинград
Суровым молчаньем блокады.

И там, где кончается морем земля,
Где волны особенно зыбки,
Матросы увидели их с корабля
И сняли свои бескозырки.

А я был свидетель того, как вода
Кипела в Усть-Тосно, как с хода
На вражеский берег рванулись суда
Десанта Балтийского флота.

Их встретили пушки и били внахлест,
И брали десантников в вилку,
И падал в холодную воду матрос,
Оставив волне бескозырку...

1945

Михаил Дудин

Штурмовики

Ходят пыльные вихри на бронзовом аэродроме.
Глохнет воздух, промозглый от рева, летящего прочь.
Небо в розовых молниях, в белых разрывах и громе,
И тяжелым прожектором вспорота темная ночь.

Тучи лезут и лезут, за стенкою новая стенка,
Но упругий рычаг выжимает проворно рука.
На осыпанный бруствер встает подполковник Свитенко,
Провожая на бой уходящего Голодняка.

За сигнальным огнем ночь смыкается плотно. И слепо
Самолеты на ощупь ровняют размеренный строй.
И горят эшелоны на желтом песке Кингисеппа,
Над Синявином дыма и пламени едкий настой.

Только груды земли. Только в щепки разбитые доты
Только ветер от Ладоги дует, напорист и свеж.
Только следом поднимутся грозные цепи пехоты,
Будет взят обработанный вами рубеж.

Безграничная смелость. Единство расчета и риска.
Раскаленного воздуха, серой золы круговерть.
Сотни раз пролетала над самыми крыльями близко,
Сотни раз побежденная вашею смелостью смерть.

Бредит утром земля позабытым домашним покоем.
Голубые туманы ползут по оглохшей земле.
Самолеты ревут и проходят размеренным строем
И багровое солнце горит на пробитом крыле.

1943

Михаил Дудин

Соловьи

О мертвых мы поговорим потом.
Смерть на войне обычна и сурова.

И все-таки мы воздух ловим ртом
При гибели товарищей. Ни слова
Не говорим. Не поднимая глаз,
В сырой земле выкапываем яму.
Мир груб и прост. Сердца сгорели. В нас
Остался только пепел, да упрямо
Обветренные скулы сведены.

Трехсотпятидесятый день войны.

Еще рассвет по листьям не дрожал,
И для острастки били пулеметы...
Вот это место. Здесь он умирал -
Товарищ мой из пулеметной роты.

Тут бесполезно было звать врачей,
Не дотянул бы он и до рассвета.
Он не нуждался в помощи ничьей.
Он умирал. И, понимая это,

Смотрел на нас, и молча ждал конца,
И как-то улыбался неумело.
Загар сначала отошел с лица,
Потом оно, темнея, каменело.

Ну, стой и жди. Застынь. Оцепеней.
Запри все чувства сразу на защелку.
Вот тут и появился соловей,
Несмело и томительно защелкал.

Потом сильней, входя в горячий пыл,
Как будто настежь вырвавшись из плена,
Как будто сразу обо всем забыл,
Высвистывая тонкие колена.

Мир раскрывался. Набухал росой.
Как будто бы еще едва означась.
Здесь рядом с нами возникал другой
В каком-то новом сочетанье качеств.

Как время, по траншеям тек песок.
К воде тянулись корни у обрыва.
И ландыш, приподнявшись на носок,
Заглядывал в воронку от разрыва.

Еще минута. Задымит сирень
Клубами фиолетового дыма.
Она пришла обескуражить день.
Она везде. Она непроходима.

Еще мгновенье. Перекосит рот
От сердце раздирающего крика...
Но успокойся, посмотри: цветет,
Цветет на минном поле земляника.

Лесная яблонь осыпает цвет.
Пропитан воздух ландышем и мятой...
А соловей свистит. Ему в ответ
Еще второй, еще - четвертый, пятый.

Звенят стрижи. Малиновки поют.
И где-то возле, где-то рядом, рядом
Раскидан настороженный уют
Тяжелым громыхающим снарядом.

А мир гремит на сотни верст окрест,
Как будто смерти не бывало места,
Шумит неумолкающий оркестр,
И нет преград для этого оркестра.

Весь этот лес листом и корнем каждым,
Ни капли не сочувствуя беде,
С невероятной, яростною жаждой
Тянулся к солнцу, к жизни и к воде.

Да, это жизнь. Ее живые звенья,
Ее крутой, бурлящий водоем.
Мы, кажется, забыли на мгновенье
О друге умирающем своем.

Горячий луч последнего рассвета
Едва коснулся острого лица.
Он умирал. И, понимая это,
Смотрел на нас и молча ждал конца.

Нелепа смерть. Она глупа. Тем боле
Когда он, руки разбросав свои,
Сказал: 'Ребята, напишите Поле:
У нас сегодня пели соловьи'.

И сразу канул в омут тишины
Трехсотпятидесятый день войны.

Он не дожил, не долюбил, не допил,
Не доучился, книг не дочитал.
Я был с ним рядом. Я в одном окопе,
Как он о Поле, о тебе мечтал.

И может быть, в песке, в размытой глине,
Захлебываясь в собственной крови,
Скажу: 'Ребята, дайте знать Ирине:
У нас сегодня пели соловьи'.

И полетит письмо из этих мест
Туда, в Москву, на Зубовский проезд.

Пусть даже так. Потом просохнут слезы,
И не со мной, так с кем-нибудь вдвоем
У той поджигородовской березы
Ты всмотришься в зеленый водоем.

Пусть даже так. Потом родятся дети
Для подвигов, для песен, для любви.
Пусть их разбудят рано на рассвете
Томительные наши соловьи.

Пусть им навстречу солнце зноем брызнет
И облака потянутся гуртом.
Я славлю смерть во имя нашей жизни.
О мертвых мы поговорим потом.

Июнь 1942
Ленинградский фронт

Сергей Наровчатов

Трехминутный праздник (Прорыв блокады)

Еще три залпа по сволочам!
И вот в одиннадцать сорок
Врываемся первыми из волховчан
В горящий Первый поселок.

С другого конца, мимо шатких стен,
Огнем на ветру распятых,
Люди ль, фашисты ль сквозь чадную темь
В дымных скользят маскхалатах.

К бою! Но искрой негаданных встреч
Вспыхнуло слово далече.
Все ярче и шире русская речь
Разгорается нам навстречу!

И там, где разгромленный замер дот -
Хоть памятник ставь над ними,-
Питерец волховцу руки жмет,
Целуются. Не разнимешь!

Стоило жизнью не дорожить,
Снова рискуя и снова,
Чтоб не мы, так другие смогли дожить
До этого дня большого.

И прямо на улице фляжки с ремней
Срываем и светлым утром
За нашу победу, за память о ней
На празднике пьем трехминутном.

Еще раз целуемся. Время не ждет.
Боевые порядки выстроив,
Навек неразлучные, вместе в поход
До последнего вздоха и выстрела.

Я праздники лета знал и зимы -
Только лишь память тронь.
На приисках золотой Колымы
Я пил голубой огонь.

Я чтил обычаи Кабарды,
Гулянья помню Урала,
Со всей Ферганой я выпил на "ты"
На стройке Большого канала.

Я шел навстречу веселым речам,
Где б ни скитался по свету,
Но лучшего празднества не встречал,
Чем трехминутное это.

Шлиссельбург,
январь 1943

Александр Межиров

Воспоминание о пехоте

Пули, которые посланы мной,
не возвращаются из полета,
Очереди пулемета
режут под корень траву.
Я сплю,
положив голову
на синявинские болота,
А ноги мои упираются
в Ладогу и в Неву.

Я подымаю веки,
лежу усталый и заспанный,
Слежу за костром неярким,
ловлю исчезающий зной.
И, когда я
поворачиваюсь
с правого бока на спину,
Синявинские болота
хлюпают подо мной.

А когда я встаю
и делаю шаг в атаку, -
Ветер боя летит
и свистит у меня в ушах,
И пятится фронт,
и катится гром к рейхстагу,
Когда я делаю
свой
второй
шаг.

И белый флаг
вывешивают
вражеские гарнизоны,
Складывают оружье,
в сторону отходя.
И на мое плечо
на погон полевой, зеленый
Падают первые капли,
майские капли дождя.

А я все дальше иду,
минуя снарядов разрывы,
Перешагиваю моря
и форсирую реки вброд.
Я на привале в Пильзене
пену сдуваю с пива.
Я пепел с цигарки стряхиваю
у Бранденбургских ворот.

А весна между тем крепчает,
и хрипнут походные рации,
И, по фронтовым дорогам
денно и нощно пыля,
Я требую у противника
безоговорочной
капитуляции,
Чтобы его знамена
бросить к ногам Кремля.

Но, засыпая в полночь,
я вдруг вспоминаю что-то,
Смежив тяжелые веки,
вижу, как наяву,
Я сплю,
положив под голову
синявинские болота,
А ноги мои упираются
в Ладогу и в Неву.
1954

Сергей Наровчатов

Предпоследнее письмо

Вот и отобрана ты у меня!..
Неопытен в древней науке,
Я бой проиграл, пораженье кляня,
Долгой и трудной разлуке.

Я бился, как бьются за города
Не предатели и не трусы,
Не как голландцы за Амстердам,
Не как за Париж французы.

Я бился, как за глухое село,
Патроны истратив без счета,
Со свистом и руганью, в рост и в лоб
В штыковую выходит рота.

И село превращает в столицу борьба,
И вечером невеселым
Догорает Одессой простая изба,
И Севастополем - школа.

Бой проигран. Потери не в счет.
В любовь поверив, как в ненависть,
Я сейчас отступаю, чтоб день или год
Силы копить и разведывать.

И, удачу с расчетом спаяв, опять
Каким-нибудь утром нечаянным
Ворваться и с боем тебя отобрать
Всю - до последней окраины!

Синявино,
март 1943

Сергей Орлов

Карбусель
Памяти товарищей, погибших под Карбуселью

Мы ребят хоронили в вечерний час.
В небе мартовском звезды зажглись...
Мы подняли лопатами белый наст,
Вскрыли черную грудь земли.

Из таежной Сибири, из дальних земель
Их послал в этот край народ,
Чтобы взять у врага в боях Карбусель
Средь гнилых ленинградских болот.

А была эта самая Карбусель -
Клок снарядами взбитой земли.
После бомб на ней ни сосна, ни ель,
Ни болотный мох не росли...

А в Сибири в селах кричат петухи,
Кедрачи за селом шумят...
В золотой тайге на зимовьях глухих
Красно-бурые зори спят.

Не увидеть ребятам высоких пихт,
За сохатым вслед не бродить.
В ленинградскую землю зарыли их,
Ну, а им еще б жить да жить!..

Прогремели орудия слово свое.
Иней белый на башни сел.
Триста метров они не дошли до нее. -
Завтра мы возьмем Карбусель!

Наши мёртвые нас не оставят в беде,
Наши павшие, - как часовые...
Отражается небо в лесу, как в воде,
И деревья стоят голубые.

Нам и места в землянке хватало вполне,
Нам и время текло для обоих...
Всё теперь одному, только кажется мне,
Это я не вернулся из боя.

Владимир Высоцкий

У Твардовского вот это стихотворение меня особенно трогает.

В тот день, когда окончилась война
И все стволы палили в счет салюта,
В тот час на торжестве была одна
Особая для наших душ минута.

В конце пути, в далекой стороне,
Под гром пальбы прощались мы впервые
Со всеми, что погибли на войне,
Как с мертвыми прощаются живые.

До той поры в душевной глубине
Мы не прощались так бесповоротно.
Мы были с ними как бы наравне,
И разделял нас только лист учетный.

Мы с ними шли дорогою войны
В едином братстве воинском до срока,
Суровой славой их озарены,
От их судьбы всегда неподалеку.

И только здесь, в особый этот миг,
Исполненный величья и печали,
Мы отделялись навсегда от них:
Нас эти залпы с ними разлучали.

Внушала нам стволов ревущих сталь,
Что нам уже не числиться в потерях.
И, кроясь дымкой, он уходит вдаль,
Заполненный товарищами берег.

И, чуя там сквозь толщу дней и лет,
Как нас уносят этих залпов волны,
Они рукой махнуть не смеют вслед,
Не смеют слова вымолвить. Безмолвны.

Вот так, судьбой своею смущены,
Прощались мы на празднике с друзьями.
И с теми, что в последний день войны
Еще в строю стояли вместе с нами;

И с теми, что ее великий путь
Пройти смогли едва наполовину;
И с теми, чьи могилы где-нибудь
Еще у Волги обтекали глиной;

И с теми, что под самою Москвой
В снегах глубоких заняли постели,
В ее предместьях на передовой
Зимою сорок первого;
и с теми,

Что, умирая, даже не могли
Рассчитывать на святость их покоя
Последнего, под холмиком земли,
Насыпанном нечуждою рукою.

Со всеми - пусть не равен их удел,-
Кто перед смертью вышел в генералы,
А кто в сержанты выйти не успел -
Такой был срок ему отпущен малый.

Со всеми, отошедшими от нас,
Причастными одной великой сени
Знамен, склоненных, как велит приказ,-
Со всеми, до единого со всеми.

Простились мы.
И смолкнул гул пальбы,
И время шло. И с той поры над ними
Березы, вербы, клены и дубы
В который раз листву свою сменили.

Но вновь и вновь появится листва,
И наши дети вырастут и внуки,
А гром пальбы в любые торжества
Напомнит нам о той большой разлуке.

И не за тем, что уговор храним,
Что память полагается такая,
И не за тем, нет, не за тем одним,
Что ветры войн шумят не утихая.

И нам уроки мужества даны
В бессмертье тех, что стали горсткой пыли.
Нет, даже если б жертвы той войны
Последними на этом свете были,-

Смогли б ли мы, оставив их вдали,
Прожить без них в своем отдельном счастье,
Глазами их не видеть их земли
И слухом их не слышать мир отчасти?

И, жизнь пройдя по выпавшей тропе,
В конце концов у смертного порога,
В себе самих не угадать себе
Их одобренья или их упрека!

Что ж, мы трава? Что ж, и они трава?
Нет. Не избыть нам связи обоюдной.
Не мертвых власть, а власть того родства,
Что даже смерти стало неподсудно.

К вам, павшие в той битве мировой
За наше счастье на земле суровой,
К вам, наравне с живыми, голос свой
Я обращаю в каждой песне новой.

Вам не услышать их и не прочесть.
Строка в строку они лежат немыми.
Но вы - мои, вы были с нами здесь,
Вы слышали меня и знали имя.

В безгласный край, в глухой покой земли,
Откуда нет пришедших из разведки,
Вы часть меня с собою унесли
С листка армейской маленькой газетки.

Я ваш, друзья,- и я у вас в долгу,
Как у живых,- я так же вам обязан.
И если я, по слабости, солгу,
Вступлю в тот след, который мне заказан,

Скажу слова, что нету веры в них,
То, не успев их выдать повсеместно,
Еще не зная отклика живых,-
Я ваш укор услышу бессловесный.

Суда живых - не меньше павших суд.
И пусть в душе до дней моих скончанья
Живет, гремит торжественный салют
Победы и великого прощанья.
1948

Эдуард Асадов

Ленинграду

Не ленинградец я по рожденью.
И все же я вправе сказать вполне,
Что я - ленинградец по дымным сраженьям,
По первым окопным стихотвореньям,
По холоду, голоду, по лишеньям,
Короче: по юности, по войне!

В Синявинских топях, в боях подо Мгою,
Где снег был то в пепле, то в бурой крови,
Мы с городом жили одной судьбою,
Словно как родственники, свои.

Было нам всяко: и горько, и сложно.
Мы знали, можно, на кочках скользя,
Сгинуть в болоте, замерзнуть можно,
Свалиться под пулей, отчаяться можно,
Можно и то, и другое можно,
И лишь Ленинграда отдать нельзя!

И я его спас, навсегда, навечно:
Невка, Васильевский, Зимний дворец...
Впрочем, не я, не один, конечно.-
Его заслонил миллион сердец!

И если бы чудом вдруг разделить
На всех бойцов и на всех командиров
Дома и проулки, то, может быть,
Выйдет, что я сумел защитить
Дом. Пусть не дом, пусть одну квартиру.

Товарищ мой, друг ленинградский мой,
Как знать, но, быть может, твоя квартира
Как раз вот и есть та, спасенная мной
От смерти для самого мирного мира!

А значит, я и зимой и летом
В проулке твоем, что шумит листвой,
На улице каждой, в городе этом
Не гость, не турист, а навеки свой.

И, всякий раз сюда приезжая,
Шагнув в толкотню, в городскую зарю,
Я, сердца взволнованный стук унимая,
С горячей нежностью говорю:

- Здравствуй, по-вешнему строг и молод,
Крылья раскинувший над Невой,
Город-красавец, город-герой,
Неповторимый город!

Здравствуйте, врезанные в рассвет
Проспекты, дворцы и мосты висячие,
Здравствуй, память далеких лет,
Здравствуй, юность моя горячая!

Здравствуйте, в парках ночных соловьи
И все, с чем так радостно мне встречаться.
Здравствуйте, дорогие мои,
На всю мою жизнь дорогие мои,
Милые ленинградцы!

Александр Кокшаров
БАЛЛАДА О ПЕСНЕ

Много песен хороших,душевных
В стране моей спето,
И в краю, где родился и жил.
Были темы любви,
И войны,и природы
В тех песнях задеты...
Как я слушать те песни любил!
Память четко хранит,
Хоть давно это было...
Я и сам уж сейчас постарел...
Мать-старушка горевшего в танке
Сыночка слепого водила-
Он играл на гармошке и пел.
А слова и мелодия
За душу брали,
На бранное поле войны
Уводили,
Где горел мощный танк,
И от грохота пушек
Качался и вздрагивал лес...
Как он пел...
Как, рыдая,басы говорили,
Всем,какой был танкисту конец.
Мы с ребятами молча,
С раскрытыми ртами
У дома на травке сидели.
Кто-то,помню,сказал мне: "Гляди!"
На его гимнастерке
Два ордена Славы, медали-
Одна "За отвагу",
Одна "За победу" - висели
Будто вторя гармошке,
Звенели они на груди.
Мужики подходили
И с ним самосадом делились,
Самокрутки крутили,
Ему отдавали одну.
А потом на бревно,
Вдоль забора садились,
Говорили о жизни,
О хлебе насущном...
Еще вспоминали войну.
Мать брала за рукав,
Они снова по улицам
Нашей деревни ходили.
И солдатские матери
Хлеба ржаного,
Яичек, картошку несли.
И горючие слезы
Ладонью с лица утирая,
Просили:
"Ты уж, Федор,
Сынка моего помяни!"
Как-то слушал концерт-
Вдруг знакомый мотив
Сразу вспомнить
Все это заставил.
Эту песню с экрана
Пел модный,
Шикарно одетый певец.
Только вдруг неожиданно,
Как-то кощунственно,
Подло слукавил,
Спев,что его дорогая
Уже не узнает,
Мол, какой был у парня конец...
А девчонки, сидевшие в зале,
Вдруг с мест дружно встали
И,кривляясь,руками махали...
Со смехом ему аплодировал зал.
И цветы приносили,
На сцену певцу подавали.
Он, довольный успехом,
Букеты к груди прижимал.
Было сердце мое
Как костлявою,
Грязною лапою сжато.
Захотелось вдруг встать
И в далекое детство уйти.
Там найти того парня-
Слепого танкиста,
РОССИИ СОЛДАТА,
Его горем убитую мать -
И на сцену,в тот зал, привести.
Я б хотел, чтоб на сцене
С тем парнем стояли
Все танкисты,
Сгоревшие в танках
На той, на далекой,
Давно отгремевшей войне,
И ребята, останки которых
В тяжелых машинах
В Афгане песками
Ветра засыпали,
И мальчишки, чей пепел
Остался в Чечне,
В докрасна раскаленной броне.

Я хочу, чтобы память
СВЯЩЕННУЮ НАШУ
Ногами топтать перестали -
Популярный артист-пародист,
И эстрадный певец.
И все те, кто сидел,улыбаясь,
В большом, переполненном зале,
Чтобы лица ГЕРОЕВ - СОЛДАТ
И глаза их седых матерей,
Слезы горькие вдов
И сирот увидали,
И чтоб просто узнали,
Какой был у песни конец ...

Борис Богатков (02.10.1922-10.08.1943)

ПЕРЕД НАСТУПЛЕНИЕМ

Метров двести - совсем немного
отделяют от нас лесок.
Кажется - велика ль дорога?
Лишь один небольшой бросок.

Только знает наша охрана -
дорога не так близка.
Перед нами - 'ничья' поляна,
а враги - у того леска.

В нем таятся фашистские дзоты,
жестким снегом их занесло.
Вороненые пулеметы
в нашу сторону смотрят зло.

Магазины свинцом набиты,
часовой не смыкает глаз.
Страх тая, стерегут бандиты
степь, захваченную у нас.

За врагами я, парень русский,
наблюдаю, гневно дыша.
Палец твердо лежит на спуске
безотказного ППШа.

Впереди - города пустые,
нераспаханные поля.
Тяжко знать, что моя Россия
от того леска - не моя...

Посмотрю на друзей-гвардейцев:
брови сдвинули, помрачнев,-
как и мне, им сжимает сердце
справедливый, священный гнев.

Поклялись мы, что встанем снова
на родимые рубежи!
И в минуты битвы суровой
нас, гвардейцев, не устрашит
ливень пуль, сносящий пилотки,
и оживший немецкий дзот...
Только бы прозвучал короткий
долгожданный приказ: 'Вперед!'

1942 г.