О моей любви.(лит)

Тяжело описать те чувства, которые вызывает в моей душе слово "охота"! И совсем невозможно передать ту томительную, слегка грустную надежду на близкое счастье, когда я думаю о предстоящей весенней охоте.

Вечер, и я сижу один в кабинете. Все сотрудники разошлись по домам - в кабинете полумрак. На экране монитора моя любимая фотография. В ее центре на коленях с подсадной уткой и ружьем запечатлен я, а на переднем крае - добытые зеленоголовые красавцы, кряковые селезни. Не знаю, чем так трогает меня эта фотография. То ли разливом на заднем плане, то ли зеленью лугов? А может, глядя на нее, интуитивно вспоминается запах сырого сена, протяжные крики чибисов и ласковое апрельское солнце?

За окном метет февральская метель, и ветер раскачивает фонарь, висящий напротив моего окна. Мягкий вечерний сумрак в кабинете, подвывание вьюги и приятные мысли о скорой весне делают свое дело - я закрываю глаза и расслабляюсь. Голова сама ложится на сложенные на столе руки - и я во власти сна...

...Я лежу в спальнике в березовой роще на берегу разлива. Только что пропищал будильник в телефоне - пять часов утра. Я лежу на спине, и, откуда-то сверху, из зыбкой мглы в которой теряются еле видные стволы берез, сыпятся снежинки. Они редкие и совсем крохотные - мое лицо еле ощущает их прикосновения. Я пытаюсь заставить себя встать, но в спальнике тепло, а угли догорающего костра греют левый бок. Переворачиваюсь на правый бок и чувствую, как тепло костра пробирается по спине. Прислушиваюсь к звукам разлива. Монотонно шумит вода, перекатываясь через мостки и бобровые плотины, где-то вдалеке звонко потрескивает чирочек - как будто кто-то водит пальцем по большой расческе. Опять ловлю себя на мысли: 'Как же хорошо на природе бывает!' Закрываю глаза и дремлю. 'Га-га, га-га, га-гак,'- вдруг доносится издалека. 'Га-га-гак,'- уже ближе. Дремоты нет уже и в помине - я напряженно прислушиваюсь. И вдруг как гром, над самой головой 'Га-га, га-га, га-га-гак!'. Крики десятков белолобиков, идущих над самым лесом, оглушили и, кажется, несутся со всех сторон. Переворачиваюсь на левый бок и вижу, что рядом ворочается неясная тень. Чертыхаясь из спальника пытается выбраться Толян. 'Где они? Куда пошли? Сели или нет?'- он засыпает меня вопросами, при этом лихорадочно нащупывая руками на земле сапоги. Мне смешно, то - ли от его вопросов, то - ли от того, что сапоги Толян еще вечером повесил на ближайшую березу. Хоть Толян и годится мне в отцы, да опыта охотничьего ему не занимать, нам легко друг с другом.

Крики гусей уже еле слышны и понятно, что они сели за рекой - на картофельном поле. 'Ничего, и на вас время найдем,'- проскакивает мысль в голове. Толян уже нашел сапоги и ставит котелок с чаем из березового сока прямо на угли. Я вылезаю из спальника и, соревнуясь с утренним холодком, судорожно пытаюсь забраться в еще теплые, нагретые костром вейдерсы. Не спеша убираю спальник , на ощупь рассовываю патроны по карманам и вынимаю ружье из чехла. Толян молча сует в руку кружку с чаем. В нос бьет запах брусничных листьев, березового сока и чего-то еще терпкого, до боли знакомого. Сажусь на еловые ветки, оставшиеся от моей лесной кровати, и, глядя на тусклые угли костра, обжигая язык и смакуя каждую каплю, опустошаю кружку. Пора выходить, но взгляд цепляется за разноцветные язычки пламени, вырывающиеся из-под оранжевых, "дышащих" углей. С трудом отрываюсь от завораживающего зрелища, убираю кружку, достаю сотовый, отключаю звонок, прячу его во внутренний карман куртки и встаю. Вешаю рюкзак на спину, беру ружье и корзинку с уткой.

Снег прекратился. Толян сидит с кружкой на бревне на краю рощи и смотрит на разлив. Правда, скорее он смотрит в сторону разлива, т.к. кроме кустов по краю мелиоративной канавы в 100 метрах и небольшого зеркала воды больше ничего не видно. Но Толяна это не волнует - он весь в природе и в предвкушении охоты. 'Толян, я пошел,'- шепчу, чтобы не нарушать идиллии. 'Давай,'- в тон мне шепчет Толян, -'только смотри, не утони там, вишь воды сколько. Ведь не найдем потом'.

Толяну можно не торопиться, его шалаш совсем рядом . Неделю назад при постройке шалашей мы из соседних кустов десятками поднимали чирков - трескунков. Толян был поражен таким количеством утки и все мои уговоры по поводу бесперспективности этого места он оставил без внимания. А мой шалаш находится где-то там, километрах в двух, на крохотном островке в самом центре разлива. И почти весь этот путь мне предстоит проделать как минимум по колено в воде.
Закидываю ружье за спину и отправляюсь в путь. Роща весной превращается в остров, путь к которому не каждый местный знает.

Вода начинается у самых крайних берез и приходится идти не спеша, ломая тончайший ледок, чтобы не оступиться и не искупаться. Неожиданно приходит понимание, что воды прибавилось. Уже через несколько минут, у первого моста через мелиоративную канаву опасения подтверждаются. Еще вчера спокойный ручеек, бегущий по мосту, превратился в бушующий, захлестывающий поток. И хоть глубина его по колено идти тяжело. Ноги скользят по бетонным плитам, а вода, холод которой чувствуется через резину вейдерсов с меховыми вставками и термоносками, сносит в сторону. Осторожно преодолеваю первую преграду и выхожу на центральные луга. Здесь идти немного легче - вода временами сменяется полосками чистой земли, хрустящими под ногами, и я прибавляю шагу. По насыпи перехожу канаву и приближаюсь к главному препятствию - мосту через магистральный канал. Он ниже уровня земли, с провалом по центру и в темноте его не видно. Кустов и других значительных ориентиров здесь нет. Канал слегка шумит и мощно несет свои воды куда-то в темень. Корзина в руке вдруг задергалась - это утки что-то почуяли. 'Тихо, тихо, подруги!'- я пытаюсь успокоить уток. Они сразу затихают и только Хохлушка тихонько квохчет. Почти интуитивно нахожу загодя поставленную метку - ольховый колышек. Беру от него ориентир на виднеющийся за канавой ивовый куст - и вперед. Медленно бреду к канаве, погружаясь по пояс. Приклад ружья уже в воде - но не это сейчас главное. Одно неверное или неосторожное движение и конец охоте, начнется заплыв в вейдерсах. Приходится идти почти лицом против течения, чтобы не снесло. Нащупываю левой ногой плиту моста и мелкими приставными шажками иду вперед. Прежде чем ставить ногу проверяю - не провал ли впереди. И еще смотрю вперед, чтобы какое-нибудь бревно, несущееся по течению, не сбило с ног. Переправа, кажется, занимает минут пятнадцать - а канава-то всего метров восемь. Но тут важно, что без приключений.

Сзади доносится крик утки. Это кричит Алька - моя любимая утка. Значит, Толян уже в шалаше, хотя рассвета еще нет. Каким-то неведомым мне образом Толян, из трех моих уток, выбрал Альку - лучшую из всех виденных мною в жизни уток. Но нельзя отказывать другу, к тому же новичку в охоте с подсадной. Мне хватит и двух других уток.

Бреду, подняв корзину повыше, по пояс в воде, к ближайшему кусту. Вокруг куста тонкий лед. Подходить не буду. Отсюда уже вижу две параллельные полосы кустов, растущих метрах в 60 друг от друга и скрывающихся в темени. Они начинаются недалеко от сюда и обозначают канавы, осушающие 'нижние', ближайшие к реке луга. Мой шалаш где-то между ними. Вешаю ружье на шею, поднимаю выше корзинку и опять вперед. Воды здесь много больше, чем на верхних лугах - все выше пояса . Держусь середины луговины - меньше шансов влететь в ондатровую нору или зацепить ногой корягу. Течения нет, и за ночь кое-где вокруг торчащей из воды растительности образовался лед. Он очень тонкий и я легко ломаю его.

Впереди появляется темное пятно - мой шалаш. Постепенно пятно увеличивается, и я вижу грустную картину. От островка, на котором я строил шалаш, почти ничего не осталось. Воды в шалаше сантиметров 30. Но делать нечего. Вешаю рюкзак на ветку внутри шалаша, беру колышки и бреду с корзиной к пятачку земли справа от шалаша. Первой достаю Хохлушку - она старая работница и не должна испортить охоты. Привязываю веревочку к ногавке, веревочку к колу, а кол втыкаю метрах в 20 к востоку от шалаша. И тут понимаю, что допустил ошибку. Пару раз 'макнувшись' в воду Хохлушка заработала. Без осадок, просто слегка покрякивая, она дала мне понять, что ждать, когда, я высажу Белоглазку, не будет. Бегом бегу к корзинке, кое-как привязываю Белоглазку, втыкаю ее кол в воду так, чтобы Хохлушка ее за шалашом не видела, и в шалаш. Стоя на коленях из правого кармана достаю два патрона 'единицы' и загоняю их в магазин любимого Бекаса - это для гусей, если повезет. Еще по патрону 'пятерки' из левого кармана в магазин и в патронник. Все приходится делать на память и на ощупь. Ну вроде и все. Прислушиваюсь. Хохлушка перестает крякать и шумно купается. Волны от ее упражнений доходят до самого шалаша. Белоглазка, судя по звукам, чем-то кормится - ей простительно, это ее первая охота. Вдруг легкий порыв ветра принес далекий звук осадки Альки, и, Хохлушка, на мгновение замерев, отвечает ей громкой короткой осадкой: ' Кря-кря-кря:'. И сразу, справа, откуда я только что пришел, слышится любимое 'Жвя-жвяк'. Я весь сжался. Хохлушка напряглась и начала неистово осаживать.

Селезень упал откуда-то с неба почти беззвучно - и прямо на Хохлушку. Она не стала возражать и, после того как селезень, насытившись любовью, буквально свалился с нее набок, начала довольно отряхиваться и нырять. Тем же занялся и селезень. Любуясь этой картиной, я неожиданно понимаю, что автоматически, при подлете селезня, снял ружье с предохранителя и вложил его в плечо. А теперь, в неясном сумраке рассвета, не могу понять какая из двух купающихся утиных фигур, принадлежит селезню. Что-то подсказывает, что селезень справа. Но 'завитушек' на хвосте еще не видно, а руки затекают. Правая утка отплыла метра на два от партнера, но это тоже не показатель - веревка от ногавки почти такой же длинны. Утка, что слева, неожиданно погружает голову в воду - будто что-то хочет достать из-под воды. И в этот момент правая утиная фигура жвякает. 'Ба-бах!' - грохот выстрела закладывает мне уши и дробь, ударившая по воде, пугает Хохлушку так, что она ныряет и, выбрав всю веревку, показывается на поверхности воды смешно вытянув шею и усиленно гребя лапами. Метрах в четырех от нее на волнах покачивается темное пятно. Почти бегом выскакиваю из шалаша и к нему. При виде меня утка успокаивается . Она делает вид, что ничего не произошло и с удовольствием возится с оперением спины. Беру с воды битого селезня. Мягкое, еще теплое оперение приятно греет руку. Душа ликует - она ждала этого момента год. Возвращаюсь к шалашу и понимаю, что все время пока я был увлечен селезнем, Белоглазка работала. Сейчас она громко и часто покрякивает своим сильным, низким голосом. Пытаюсь ее разглядеть, но еще очень темно, да и сама утка сидит на фоне прошлогодней травы. Залезаю в шалаш, досылаю патрон в магазин. Как же неприятно сидеть почти по пояс в воде. Еще не холодно, но как-то неуютно. Обнаруживаю, что быстро светает, виден ледок по краю кустов и на удивление высокие, редкие облака. Утки оживляются. Они работают по очереди, заканчивая каждое покрякивание громкой осадкой. Голос у Хохлушки повыше, чем у Белоглазки, но в громкости она не уступает своей молодой подруге. Где-то далеко позади, за кустами, слышится тихое жвяканье. Разворачиваюсь лицом к голосу селезня. Жвяканье медленно приближается, но почему-то забирает левее. Осторожно проделываю рукой маленькое окошечко в траве, которой обложен шалаш, слева от себя и жду. Селезень выплывает из кустов и без голоса, целенаправленно плывет к шалашу. До него еще метров 70, но уже видно, что почему-то он выбрал направление на Хохлушку. Расстояние сокращается и на пути селезня появляется полоска земли шириной метра четыре - все, что осталось от моего острова. Зеленоголовый красавец резво выскакивает на этот клочок суши и вперевалочку, смешно раскачиваясь, мигом преодолевает его. Видно, что и этот не будет церемониться с уткой. Приходит мысль, что в первую же охоту мне утку селезни испортят. Решаю рискнуть и не подпускать кавалера близко к утке. Тихонечко просовываю ружье в новое оконце. Быстро ловлю уже плывущего красавца на мушку. Выстрел, сноп дроби накрывает селезня, но он пытается нырнуть, сломанное крыло болтается на поверхности и только второй выстрел предотвращает эту попытку к бегству. Выхожу из шалаша и оглядываюсь. Уже почти рассвело. Сквозь разрывы облаков видно голубое небо. Сзади у бора булькают тетерева, а на верхних лугах покрикивают чибисы. Утро разгорается. Иду и забираю селезня. Залезать в холодную воду шалаша совсем не хочется, но делать нечего и я лезу. Опять дозаряжаюсь и слушаю уток. Белоглазка покрякивает слегка встревожено, натягивая шнур, которым привязана, и стремится добраться до того места, где сидит Хохлушка. Хохлушка же не обращает никакого внимания на подругу. Она спокойно и размеренно покрякивает, изредка разрывая спокойствие утра короткой осадкой. При этом она постоянно движется, крича в разные стороны, и пристально вглядывается вдаль. Неожиданно утки разом замолкают. Через мгновение Хохлушка ложится на воду и замирает. Уже зная в чем дело, я по пояс, с ружьем на вытянутых руках, ломая шалаш, почти вываливаюсь в переднее окошко. Но в этот же момент, на минимальной высоте, из-за полосы кустов, что напротив меня, заложив крутой вираж, вылетает болотный лунь. Серый разбойник, не обращая никакого внимания на присутствие человека, целит когтями в Хохлушку и я нажимаю курок. Дробь уходит куда-то правее, а хищник одним неуловимым движением разворачивается и так же резко, не маша крыльями, уходит за кусты. Я перевожу дыхание и пытаюсь понять, что бьется у меня в ногах. Освободясь от капронового шнура, которым я связывал шалаш и в котором запутался, гляжу вниз и вижу, что это Хохлушка. Старушка не стала дожидаться моей помощи и за секунду выдернула кол и вместе с ним влетела ко мне в шалаш. Приходится выходить и снова размещать Хохлушку на положенном месте. Не успеваю воткнуть в землю кол, как внимание привлекает шум крыльев и посвистывание: 'Виууу-виу-виу'. Поднимаю голову и вижу, как большая стая свиязей - штук 50 , увидев мое движение, разваливается и, свистя и рэкая, веером уходит вверх. 'Эх, надо было взять чучела,'- приходит мысль. Бегом бегу в шалаш - ведь Белоглазка работает. Вдалеке слышится выстрел, за ним другой. Стреляет Толян. Ну, вот и он не пустой. Словно в ответ на мои мысли почти над шалашом проносятся утки. Даже сквозь гомон утреннего разлива я слышу как они режут крыльями воздух. И сразу, слева от меня шум посадки на воду. Гляжу сквозь шалаш - метрах в ста сидят два селезня. Белоглазка молчит, а Хохлушка дает какую-то тихую, но жутко длинную осадку. Один из селезней так же неуверенно перелетает метров на 20 к шалашу. И садится на воду. Второй медленно плывет к нему. В голове возникает картина - я одним выстрелом стреляю двух селезней. Тихонечко просовываю ружье в свободное пространство между ветками шалаша. Мои утки молчат. Селезни замерли в нерешительности. Я почти не двигаюсь, боясь спугнуть удачу. Неожиданно Хохлушка выдает какое-то сдавленное: 'Кря'. Этот звук магическим образом действует на ближнего селезня. Почти касаясь воды, вытянув вперед шею, он мгновенно подлетает к Хохлушке и садится в 5 метрах от шалаша, между мной и уткой. Я даже не дышу. Ружье смотрит в другую сторону и я не знаю, что делать. Второй селезень срывается с места, поднимается и с громким жвяканьем садится где-то позади меня. Первый же, словно испугавшись прилета собрата, ловко подпрыгивает и куда-то улетает. Пользуясь моментом, беру ружье в руки и пытаюсь развернуться. Волны под моими ногами бьются о стенки шалаша и легкой рябью вырываются наружу. Селезень сидит в 30 метрах от шалаша и чего-то выжидает. Перед ним из воды торчит довольно развесистый куст прошлогодней травы, но я в азарте решаю стрелять. Медленно просовываю ствол в окошко. Селезень напряжен и не двигается. Также медленно прицеливаюсь в линию, где соединяются его тело с водой. Плавно нажимаю курок - 'Ба-бах!', селезень отбрасывается дробью, но тут же рывком вскакивает и вертикально взлетает. Стреляю куда-то наугад, чуть выше него и:. селезень падает в воду, разбрасывая хрустальные брызги. Перевожу дыхание, выхожу из шалаша и оглядываюсь. В напряженном ожидании я и не заметил, что выглянуло солнце. Невысоко над лесом, через разрыв в облаках оно заливает разлив янтарным светом. Я подставляю ему лицо и чувствую тепло. Это тепло близкого лета. 'Ночью снег, а утром яркое солнце - это к удаче,'- придумываю хорошую примету. Иду к селезню. Он лежит на воде, спинкой вверх. На белом ошейнике замерла алая капелька крови. Зеленая головка погружена в воду, а на сером оперении переливаются шарики воды. Ветерок относит в сторону пух и коричневые перышки, выбитые выстрелом с шеи селезня. Почему-то становится слегка грустно, я беру красавца за лапки и иду в шалаш.

Белоглазка молчит, а Хохлушка редко, без осадок покрякивает. Достаю телефон, смотрю на часы - уже 7 часов. Думаю, звонить Толяну или нет. Внимание привлекает далекий гусиный гогот. Он раздается со стороны картофельных полей и явственно приближается. Не раздумывая, выбрасываю патрон с пятеркой из патронника. Он падает в воду и я даже не гляжу куда. Достаю два патрона единицы из правого кармана и загоняю их в магазин. Гогот приближается. Сквозь ветки шалаша пытаюсь разглядеть подлет гусей, но шалаш сделан на славу и ничего не видать. Решаю вываливаться из шалаша - благо выход из шалаша с противоположенной от гусей стороны. Вывалиться не получается - цепляюсь капюшоном за капроновый шнур. Неуклюже задом вылезаю, выглядываю из-за шалаша и вижу подлетающую стаю белолобых гусей. Автоматически их пересчитываю - штук 14. Они летят тяжело и не спеша, точно накрывая мое укрытие. Вдруг звонит телефон. 'Да чтоб тебя!'- ругаю я скорее себя. Отрываюсь от мыслей о телефоне, поднимаю ружье. Гуси уже близко и я вижу полосы на груди вожака. Вот уже и оранжевые лапки мне видны. Выцеливаю второго справа от лидера, короткая поводка -'Ба-бах!'. Мимо. Проклятый телефон трезвонит и мешает сосредоточится. Гуси сбиваются в беспорядочную кучу, кажется останавливаются и, загребая крыльями, пытаются набрать высоту. 'Ба-бах!' - наобум стреляю я и сквозь выстрел слышу звонок телефона. 'Черт тебя подери, заткнись!'- проносится очередная мысль вперемешку с ругательствами. 'Тррр-тррр-тррр' - противно трезвонит аппарат. Ловлю на мушку последнего белолобика - он растерялся и пытается догнать уматывающую стаю, делаю поводку, жму курок и... просыпаюсь.

...Я сижу в своем кабинете и передо мной на экране компьютера моя любимая фотография. Рядом по столу ползает, звоня, мой сотовый. На экране надпись: 'Света'. Это звонит жена.
'Привет, Свет, как дела?'
'Все хорошо, Тема лег спать. Ты скоро?'
'Да, уже выезжаю.'
'Давай, я тебя дождусь'.

Надо ехать, но я все сижу в темном кабинете. Перебираю в памяти все удачи и неудачи той весны. Гуся в то утро я так и не взял. Зато как 5 селезней с разлива выносил - отдельная история. Да и Толян в то утро добыл своего первого крякаша, из-под подсадной.

И опять что-то защемило в груди. Где, ты, весна?

BGH
Перешел с рассказа sibir'а, подумал: а как товарищ пишет? Отлично пишите! Теперь ждем рассказа в соавторстве 😊

Будет, будет со временем соавторство! Нам бы только вместе на охоту выбраться...

э р н и с
2Сережка!! Спасибо!
Сообчи будь ласка, когда родилось сразу после охоты? или когда
они щенки охоту отменять собрались

Родилось и даже написАлось в черновом варианте (сильно отличался от опубликованного) в мае прошлого года, недели через 2 после охоты. Потом забылось, потерялось. Приближающаяся весна что-то тронула в душе и результат перед Вами.